Kastelno - Верден. Мясорубка дьявола.
Начался следующий и исключительно кровавый виток противостояния. Именно с этого момента в силу вступает ужасное и всем известное словосочетание «Верденская мясорубка». По замыслу начальника немецкого Генерального штаба, Франция должна быть обескровлена на Верденских рубежах. Итог кровавой схватки стало несложным предсказать заранее: проиграет тот, кто первый израсходует свои людские и материальные резервы. Как это просто звучит: людские резервы! А ведь в основе этого словосочетаня стоят десятки тысяч живых людей, пусть и одетых в военную форму! Но такова суровая реальность любой войны. Смерть одного человека – трагедия, смерть тысяч – статистика.
Только к 6 марта 1916 года Эрих фон Фалькенгайн принял решение о начале наступления на левом берегу реки Маас. Увы, было уже поздно. Анри Петен давно ждал вражеского удара на этом участке и заблаговременно отдал соответствующие распоряжения. Численность французских войск в этом районе теперь была достаточной для организации полноценного сопротивления. Немцы по–прежнему использовали для проведения атак очень узкие участки – не более одного километра в ширину на одну пехотную дивизию. Наступающие части меняли друг друга по принципу «переката» — заменяющая дивизия «перекатывается» через заменяемую. Атака производилась волнами, на гребне которых действовали штурмовые подразделения, прекрасно зарекомендовавшие себя в окопных боях. Огромную роль в наступлении играли саперы и инженерные войска, немедленно укрепляющие занятые пехотой позиции. Массовое использование инженерных войск в атаке – одна из важнейших особенностей данного этапа Верденской операции.
Французы впервые применили нехитрую, но чрезвычайно эффективную тактику групповой обороны. Воронки, в изобилии оставленные повсюду германской крупнокалиберной артиллерией, превращались в огневые точки, защищаемые небольшой группой солдат и одним легким пулеметом. Своеобразные ходы сообщения между такими гнездами обороны, представляли собой неглубокие траншеи, вырываемые шанцевым инструментом прямо под огнем. Французскому командованию пришлось пересмотреть свое отношение и к мощным фортификационным сооружениям. Бетонные форты, занимающие площади в сотни квадратных метров, показали высочайшую степень живучести. Даже огонь самых мощных германских орудий не мог полностью вывести их из строя. При этом подземные сооружения фортов вообще оказались нетронутыми. Созданная французами схема правильного сочетания полевых и фортификационных укреплений, послужила прообразом будущих укрепленных районов.
С 6 марта 1916 года и до конца германских атак, наступление немцев вкупе с противостоящей ему активной обороной французов теперь превратилось в настоящее «прогрызание» позиций друг друга. Глубина атаки, да равно как и контратаки, теперь не превышала нескольких десятков (в лучшем случае сотни) метров, и всегда сопровождалась колоссальными потерями. Благодаря примерно одинаковому балансу людских сил и огневой мощи, возможностью глубокого прорыва не располагала ни одна из противоборствующих сторон в принципе. Использовались колоссальные артиллерийские средства: совместный расход снарядов противоборствующих сторон, не редко доходил до трехсот тысяч (ТРЕХСОТ ТЫСЯЧ!) штук в сутки. В массированном применении артиллерии прорыва с ведением огня по площадям, выявилась страшная сила тяжелых и сверхтяжелых орудий. Постоянно увеличивалась плотность артиллерии на единицу площади; получило широкое применение заградительного огоня и артиллерийская контрподготовка; действеннее и грамотнее становилась взаимосвязь пехоты и артиллерии; зарождались зачатки огневого вала.
Давайте подведем итог. С 9 марта 1916 года немецкий план овладения Верденом и выхода на оперативный простор, потерпел неудачу. Причина – грубейшие ошибки Эриха фон Фалькенгйна на начальной стадии операции. Примерно с этого же времени, стратегия атакующих свелась к полномасштабной попытке обескровить неприятельскую армию. Но теперь французское командование стало действовать практически безошибочно. Началась настоящая схватка на измор. Кровью истекали обе противоборствующие стороны. За пять месяцев практически беспрестанных Германия боев, сумела продвинутся вглубь французских позиций на восемь–десять километров, по фронту, ширина которого не превышала тридцати километров. Невеликий результат.
Однако к 11 июля 1916 года наступающие сами полностью истощили свои силы. Германия оказалась вынужденной перейти к обороне. А наступление английских армий на Сомме и удары русских войск против Австро–Венгрии, навсегда похоронили планы немецкого Генерального штаба овладеть Верденом. Генералу Эриху фон Фалькенгайну не удалось вывести Францию из войны.
Думаю, настало самое время оставить высокие генеральские чины в покое, и навестить нашего героя, раненого в апрельских боях на левом берегу реки Маас…
Всякому живому существу, а также и человеку, приходится отстаивать свое существование, защищая жизнь от смерти.
XVIII
Смутно помню, как оказался в помещении, где раненых готовят к операции. Укол морфия сделал свое дело: унял боль и закружил сознание в веселой круговерти наркотического угара, настроив меня на благодушный лад. Сделавший инъекцию человек, нарисовал йодом мне на лбу большую букву М.
— А зачем эта метка? – поинтересовался я. — В четырнадцатом году, нас так в госпитале не украшали.
– А тебе сейчас не четырнадцатый год. Метка для того, что бы повторно по ошибке морфий не вкололи. А то две – три дозы и все, большой привет, обойдешься без операции. Помрешь счастливо и безболезненно, а заодно и нас от лишних хлопот избавишь, — пояснил санитар, а затем добавил: — и сделай доброй дело, полежи тихо, не бубни, силы тебе еще понадобятся.
Согласен, мне и с одного шприца уже очень хорошо. Сознание затуманено вполне прилично. Все мягко покачивалось перед глазами. Страх, неотъемлемый спутник любого человека ждущего хирургической операции, исчез совершенно. Я смотрел на двух здоровых санитаров, ловко разрезающих мою окровавленную форму ножницами, и пытался спросить их: господа, что вы со мной собираетесь делать? Но язык в высохшем рту не ворочался абсолютно, поэтому вопрос не получился. Оставалось только наблюдать как снующие вокруг меня вида мужики в забрызганных кровью халатах, быстро и аккуратно снимали с меня кровавые повязки, перебрасываясь при этом незнакомыми мне медицинскими терминами.
Оказавшись на операционном столе, куда меня перенесли с величайшей ловкостью, я совершенно развеселился, спасибо морфию. Меня забавляло решительно все: коренастый, невысокий врач, снующая возле него худенькая, высокая медицинская сестра, громкий, стальной перезвон перекладываемых хирургических инструментов, даже зрелище проводимой на соседнем столе операции на бедре какого–то солдата не вызывало уныния. При этом, успел подумать: а медсестра, правда так симпатична, или это морфий виноват? Интересно, она замужем? Если нет, то у меня есть шанс! Она совершенно мой типаж девушки: да здравствуют высокие и худые! К тому же, мне тоже давно пора о женитьбе думать!
От этих мыслей меня оторвал чей–то усталый и хриплый голос. Он велел мне поднять правую руку вверх и сосчитать до десяти. А зачем это ему? Может быть, он думает, что я не умею считать? Ну ладно, если здесь сомневаются – пожалуйста, сосчитаю. Я умею считать, я это точно помню. На лицо положили какую–то маску, на которую то ли вылили что–то, то ли пар какой–то пустили, так и не понял… Я поднял руку и стал покорно считать. Раз… Два … с удивлением понял: со мной что–то происходит. Три… Сердце стучало все сильнее и сильнее, как будто бы некий сумасшедший паровоз, бешено набирал скорость. Четыре… Мотор колотился так, что я был уверен: сейчас сердце в яростном прыжке разорвет обтягивающую его плоть и отчаянным рывком выпрыгнет из груди наружу… Пять… Операционная и находящиеся в ней люди резко накренились, вихрем пронеслись перед глазами и в этот момент сознание окончательно покинуло меня…
Очухался уже в лазарете лежа на кровати. Значит, хирургический процесс моего возвращения с того света окончен. И если мне удалось открыть глаза, то вывод однозначен — процедура удалась. Я на этом свете. Пока во всяком случае…Ласковый голос дежурной сестры милосердия плохо доходил до меня сквозь ватные обрывки тяжелой опухоли наркотического сна.
— Очнулся, вот и славно, нормально операция прошла, все теперь хорошо будет, благополучно все закончилось, будешь жить, раны твои не опасны теперь, — говорил мне этот добрый голос.
— Пить, пить, — шепчу я, — пожалуйста, дайте пить…
— Нет, сыночек, пить тебе нельзя будет еще несколько дней, так что терпи, и пить не проси, все равно не дам, все для твоей же пользы, — так же ласково и очень тихо отвечает сиделка. — Ты поспи лучше, это сейчас для тебя первое дело, а главное не шевелись и не напрягайся ни в коем случае. Если чего надо – ты мне скажи, я всегда здесь…
