Н. Пинегин - В ледяных просторах
Умываюсь, убираю свое ложе. В кают-компании Павлов, иногда Максимович. Павлову скучно до тоски. Он берется за ту, за другую книгу — все перечитано. Ставит микроскоп — все шлифы заучены. — Седов лежит в своей каюте.
В помещениях больных горят лампы, — там теплее — около десяти градусов. Посмотришь в щелку двери Коноплева, он не спит, тоскливо невидящим взглядом уставился куда-то.
— О чем думаешь, сердяга?
Пред обедом затапливается печь в кают-компании — у нее места не найти. Пообедав, команда лежится спать. Просыпается в это время Визе (он делает метеорологические наблюдения до четырех часов ночи), берет английскую грамматику (я и он изучаем по самоучителю английский язык) или садится за вычисления. После двухчасовой прогулки, я опять принимаюсь за работу. Редко удается работа, требующая сильного умственного напряжения: холод мешает сосредоточиться. В чисто механической области наш труд значительно продуктивней, — если надо переделать рукавицы, заштопать одежду, сшить ножны, вычистить инструменты или помочь снаряжению экскурсий. Увы, это так!
В шесть часов подается ужин — остатки обеда, а обед — суп из сушеной трески или мясных консервов, изредка заменяемый бульоном из сушеного мяса; на второе — макароны, или каша. Однообразные блюда надоели всем до отвращения. Есть не хочется. Пересиливаешь себя. Через три часа волчий голод: организм протестует, получая мало азотистых веществ, особенно нужных ему в суровых условиях.
Я записываю в дневник, что чувствую, но спрашиваю себя: не сетуешь ли ты? Каково было другим исследователям, не имевшим и того? У нас есть сахар, печется раз в неделю свежий хлеб, три раза в неделю какао. По праздникам — роскошь: консервированные фрукты и даже конфекты. Многие позавидовали бы таким запасам! А красоты угрюмого севера даром не даются. Еще не забудь: все кончается.
До ужина каждый продолжает свою работу — в вахтенном журнале отмечается: «команда занималась приготовлениями к полюсному путешествию». В девять часов некоторые матросы сразу забираются в койки, другие играют в карты, в кают-компании несколько человек просиживают за картами часов до двенадцати. А потом дружный храп или ворочанье с боку на бок.
Действительно, нелегко уснуть в этом чертовском холоде. Живущие там на юге не додумываются — какое ценное приобретение культуры простая теплая постель с чистым бельем, даже обыкновенные русские полати. Они не родились вместе с человеком, а приобретены упорнейшей тысячелетней борьбой. Какое счастье сон, не прерываемый падением капель на лицо, замерзанием высунувшейся конечности или носа до такой степени, что приходится отогревать рукой и дыханием. Сон всех не спокоен.
Перед сном в своей каюте зажигаю свечу и долго сижу пред раскрытым дневником. На потолке от тепла свечи протаивает кружок.
Падает капля.
7 января. С Нового года усиленно готовится снаряжение. Уйдет ли Седов, хватит ли сил? Здоровье его как будто лучше. Сегодня он вышел из каюты, но, просидев около часа, сильно устал и снова лег в постель. Мясное питание помогло. Мясо медведя, убитого недавно, тратилось, как лекарство. Мы, здоровые, попробовали его только в Рождество и Новый год. Штурман, Кизино и Кушаков поправились совсем. Инютин и Пищухин на ногах.
13 января. Упорны холода, столбик термометра не поднимается выше -33 °C. Ветры постоянны — преимущественно с северной стороны. Когда все люди станут, наконец, солидарными, а миллиарды золота, ежегодно бросаемые теперь на поддержку тунеядцев и на изготовление орудий разрушения, будут направлены вместе с трудовыми армиями на расширение культурных участков земли, на оживление пустынь, — может быть, тогда дойдет черед и до здешних холодных земель? — В том нет ничего невозможного. Разве грезилось некогда обитателям цветущей Греции, что страна на север от нее — ужасная «страна гиперборейцев», где на полгода земля белеет и все замерзает — населится впоследствии могучим народом, а их, гордых эллинов, потомки будут воровато торговать по мелочам в великой северной стране? — Ведь достаточно было найти на Аляске золото, чтоб эта страна ожила от векового сна. Выросли города. Может быть, и на здешних пустынных островах вырастут поселения? Живя в тепле и удобствах, питаясь провизией, быть может, доставленной по воздуху, станут ли жители полночной страны вспоминать о затруднениях первых посетителей? Они-то жили, как стайка рыб, из устья реки отбитая ветром в море. — Так думалось сегодня на прогулке.
16 января. За ходом болезни Седова следят, как за болезнью ближайшего родственника. Судьба экспедиции будет иметь разные исходы в зависимости от того, поправится ли больной к началу февраля. Сегодня лица веселей. Седов целый день на ногах.
Светает. В полдень слабая заря. Скоро, скоро конец длинной ночи! Радует предчувствие, что за этим рассветом — родина, друзья, весь мир полноты жизни. За зарей видения лесов, зеленых долин, простых сердцем людей, — да, да — перенестись в глушь родной губернии и посидеть в гостях у углекопа Демы и у приятеля Никиты!
Пока же только сны отражают эти желания. Просыпаясь от капли, щелкнувшей по носу, я смеюсь и над каплей и над нелепой смесью полярных образов с идиллией родных картин.
18 января. В тишине ночи под темным небом, когда слышен один скрип под ногами, разговоры двух ушедших на прогулку становятся особенно значительными. На корабле каждое слово взвешивается: оно достояние всех и не должно задеть никого. Сегодня — продолжительный разговор с Седовым. Он просил меня отправиться на мыс Флоры: необходимо оставить записки на южном берегу на случай, если какой-нибудь корабль придет раньше, чем вскроется бухта Тихая. Мы подробно обсудили план путешествия: придется идти с двумя матросами, без собак. Разговор перешел на полюсное путешествие. Г. Я. подробно развил план, которого он хочет держаться при нынешних обстоятельствах. Возьмет всех собак (28), провизии для собак на два с половиной месяца, для людей — на пять месяцев. Он считает возможным сохранить часть собак до самого полюса в том случае, если ему удастся пополнить запасы из склада Абруццкого в Теплиц-Бай на 3. Рудольфа. Седов просил меня проводить полюсную партию до этого места. Если бы склад оказался попорченным или использованным, Седов будет иметь возможность пополнить израсходованное провиантом, оставшимся мне на обратную дорогу. Я ответил согласием на оба предложения: в самом деле — провизия нужна мне только до первого марта, — после этого срока возможно пропитаться одними птицами. При уходе Седов предполагает возложить на Визе руководство научной работой, оставив Кушакова по-прежнему заведывать хозяйством и передать ему же власть начальника экспедиции: «он старше всех по возрасту и имеет способность командовать». — Когда я попросил Седова не торопиться с путешествием: «поправившись и окрепнув, вам будет легче делать большие переходы», Г. Я. ответил: «болезнь моя — пустяки. Кушаков определил легкий бронхит и острый ревматизм. Разве такое недомогание оправдало бы задержку?» Когда я намекнул, что «ошибки в распознаваниях болезней свойственны даже лучшим профессорам», Седов перебил меня — «Цинга? Тем более, — она страшна при неподвижности зимовки, при упадке духа. Нет, нет, мне нужно не поддаваться болезни, а бороться с ней!»
22 января. Уход Седова назначен на 2 февраля. Продолжаются сильные холода, вот уже около месяца температура не выше -33 °C. Климат Земли Франца-Иосифа резко отличен от Новоземельского. Нет столь резких колебаний. Свирепы бури, но ураганов, подобных прошлогодним, не наблюдалось. Но здесь обыкновенны морозы при сильном ветре. Ветры чаще всего с северных румбов. Жизнь в палатке при таком климате должна быть особенно тягостна. Представляется, какой невыносимо-тяжелой должна была она казаться путешественникам к полюсу, не имевшим до того долгой полярной тренировки. Мы достаточно закалены и вооружены мелочами палаточного обихода, делающими жизнь на льду терпимой, а главное, знаем предел выносливости, за которым должна начаться болезнь. Тем яснее представляем, что грозит путешественнику, не соразмерившему сил и условий. Здоровье Седова по-прежнему плохо. Почти неделю он был на ногах; эти сутки провел опять в каюте.
27 января. Между 10 и 2 часами светло. Седов ездил проминать собак. Собаки в прекрасном состоянии: начиная с лета, они питались мясом. Шерсть их густа и пушиста, — некоторые псы круглы, как шерстяной мячик. Совершился естественный отбор — остались крепыши. С такими собаками можно на полюс. Продолжаются сборы. Мы все принимаем участие, вкладывая все старание и свой опыт. Каяки будут поставлены на сани, вся провизия — внутри каяков. На случай, если бы сани провалились и вода попала бы и в каяки, все предметы, боящиеся сырости, упакованы в непроницаемые резиновые мешки. Те места каяков, где существует опасность порчи острыми краями льдин, защищены оленьим мехом. Мехом обшиты даже веревки в местах касаний с каяками. Провизия распределена так, что не нужно затрачивать время на отыскивание: по номеру мешка всегда видно, сколько остается запасов. Спальный мешок один на троих во всю ширину палатки. Окончательно выяснено, что Седова сопровождают Пустотный и Линник.
