Анатолий Хазанов - Португальская колониальная империя. 1415—1974.
Система «шибало» имела в колониальном обществе две главные функции: она использовалась, во-первых, как источник дешевой рабочей силы для строительных работ и мелких предприятий в городах, для погрузочно-разгрузочных работ в портах, для сельских работ и, во-вторых, как санкция для обеспечения покорности и дисциплины трудящихся. Поясняя эту мысль, Дж. Пенвенн отмечала: «“Шибало” использовались и функционировали как основная группа в порту, подрывая таким образом любую попытку организации портовых рабочих. Наконец, система “шибало” продолжала оставаться обычным наказанием, используемым Управлением по делам туземцев. В 1955 г., например, докеры, уличенные в попытке подделать платежные документы, были осуждены на трехмесячное “шибало” в порту. Тех же, кто, как подозревали, были зачинщиками, сослали на Сан-Томе на девять лет. “Шибало” боялись даже больше, чем знаменитой палматории, поскольку связанные с ним унижение и горе были куда более продолжительными». На основе анализа системы «шибало» Дж. Пенвенн пришла к заключению, что эта система, действовавшая до 1962 г., обслуживала интересы государственного и частного капитала в колониях. Она препятствовала формированию квалифицированных африканских рабочих и африканской мелкой буржуазии. Эта система имела своей целью сохранить большинство африканских трудящихся в положении полурабочих-полукрестьян. Ее отменили лишь тогда, когда этого потребовали интересы государственного и частного капиталов.
Колонизаторы применяли по отношению к африканцам изощреннейшие пытки и наказания, многие из которых они унаследовали от своих жестоких предков-работорговцев.
Шикоте — бич из кожи; палматория — деревянная палка с отверстиями, которой бьют по ладоням; электроток, пропускаемый в шею, поясницу и ноги, — таковы были атрибуты «цивилизации», насаждавшейся португальцами в Африке. А. Каштру писал в связи с этим: «Молодой анголец, служивший у европейца, украл у него несколько эскудо. Наказание патрона было чудовищным — он лично отрубил руки юноше-ангольцу… Общая система наказаний остается в силе. Африканца посылают на административный пост. Там сипаи производят телесные наказания, предписанные белыми чиновниками, которые сами предпочитают этого не делать. Удары шикоте, палматории сыплются и на мужчин, и на женщин, и на детей…» Был даже случай, когда белая женщина отправила на административный пост своего слугу только за то, что он бросил на нее «ненавидящий взгляд»! Власти, как правило, не пытались установить вину обвиняемого. Достаточно было, чтобы европеец пожаловался колониальным властям на африканца, и те наказывали его, даже не узнав сути преступления. Жестокость чиновников была поистине поразительной. Так, в начале 1959 г. в суде слушалось дело об одном чиновнике, который наказал африканца за то, что тот не мог продолжать работать, так как в результате травмы потерял четыре пальца.
В этой связи представляет интерес следующее свидетельство Каштру: «Недавно на одной из улиц Луанды имел место такой инцидент: сипай избивал распростертого на земле африканца, который отказывался идти. Прохожий обратился к нему с вопросом, почему он обращается с человеком столь варварским образом, на что тот ответил: “Этот упрямец не хочет идти работать по контракту”». Ежегодно тысячи рабочих, «законтрактованных» в Анголе или Мозамбике, вывозились на «острова смерти» — Сан-Томе и Принсипи — в трюмах морских судов (подобно тому, как это было во времена работорговли) для работы на плантациях какао. «Сан-Томе! — писал в своих воспоминаниях баптистский миссионер Л. Эддикот. — Для африканцев Анголы это лишь другое название страха и отчаяния. Сколько из них, будучи сосланы туда, никогда не вернулись». «Законтрактованные» были лишены всяких человеческих прав, подвергались варварской эксплуатации, унижениям и различным формам расовой дискриминации. Адвокат Ж. да Палма Карлуш свидетельствовал: «Туземцев связывают как скот, привязывая друг к другу веревками, и ведут так в тюрьму, откуда их выводят на общественные работы, причем нередко они работают в огромных и тяжелых кандалах».
Для наказания тех, кто пытался сопротивляться, на Сан-Томе использовались инквизиторские средства, в том числе электрический стул. 6 февраля 1953 г. в тюрьме были задушены 30 из 45 заключенных. Всего на Сан-Томе казненные и «исчезнувшие» составили около тысячи человек.
Уровень жизни населения португальских колоний непрерывно снижался. Иностранные компании, являвшиеся главными эксплуататорами рабочего класса колоний, а также местные предприниматели стремились свести заработную плату рабочих к необходимому прожиточному минимуму. Система оплаты труда строилась по расовому признаку. Рабочий-африканец в Анголе и Мозамбике получал в 5—10 раз меньше, чем рабочий-европеец, хотя рабочий день африканца, как правило, был намного длиннее.
В Гвинее-Бисау рабочий-европеец всегда получал более 150 эскудо в месяц, в то время как квалифицированный рабочий-африканец лишь от 40 до 50 эскудо. Неквалифицированные рабочие-африканцы могли купить за дневной заработок от 1,5 до 4,6 кг риса или от 0,5 до 1 кг рыбы. Таким образом, чтобы купить 1 кг риса, рабочему нужно было работать от 1,5 до 4 часов.
Страдая от принудительного труда и расовой дискриминации, трудящиеся Анголы и Мозамбика были лишены права создавать свои профсоюзы, они не знали, что такое охрана труда, социальное страхование, пособия по безработице, пенсии по старости и инвалидности.
В особенно тяжелом положении находилось многомиллионное крестьянство португальских колоний. Подлинным бичом для него была проводившаяся колониальными властями до 1961 г. политика принудительного культивирования. Она состояла в том, что в так называемых «концессионных» зонах крестьян с помощью методов административного принуждения заставляли выращивать экспортные культуры (хлопок, маниоку, арахис и др.). Колониальные власти предоставляли «концессию» на эти районы компаниям, скупавшим урожай по чрезвычайно низким закупочным ценам и получавшим огромные прибыли (в 1960 г. экспортная цена тонны хлопка была 560 долл., а закупочная — 250 долл.).
Поскольку компании должны были обеспечивать крестьян только семенами и не вкладывали в дело никаких инвестиций, весь риск в случае неурожая несли крестьяне. Жители «концессионных» зон, оторванные от выращивания традиционных продовольственных культур, были обречены на голод и нищету. Так, в зонах возделывания хлопка африканскому крестьянину выделялся участок земли в 1,2—1,5 га, который он не имел права ни продать, ни покинуть. Власть компаний в таких зонах была неограниченна, их положение напоминало положение средневековых феодалов.
Даже по официальным данным правительства Салазара, в 1951 г. в Мозамбике в районе возделывания хлопка от голода умерло 200 человек, а в 1955—1957 гг. наблюдалась массовая гибель африканцев в районах Монтипуэс и Эрати. Епископ Бейры писал в 1950 г. о крестьянах-хлопкоробах: «Есть ли какое-нибудь различие между трудом этих аборигенов и теми, кто работают на фермах в качестве “контратадуш”? Никакого. Или, лучше сказать, различие состоит лишь в том, что “контратадуш” получают одежду, пищу, ночлег, а здесь ничего не получают. Независимо от того, удался урожай на ферме или нет, “контратаду” имеет свой заработок, а здесь абориген имеет закупочную цену за хлопок, если урожай удался, а если нет… он ничего не получает… Я знаю районы, где аборигены получали за свой урожай от 50 до 90 эскудо. В том же районе, если бы абориген на той же площади и, возможно, с меньшими затратами выращивал фрукты, он заработал бы от 2 до 4 тыс. эскудо».
Мозамбикцы сопротивлялись принудительному культивированию хлопка всеми доступными им средствами. Они выбрасывали семена, вырывали при прополке молодые побеги хлопка или сжигали урожай. Не случайно в Анголе округ Маланже, превращенный в «концессионную» хлопководческую зону, стал в 1960—1961 гг. ареной массовых крестьянских выступлений.
Положение колониального крестьянства еще более ухудшилось в связи с усилившейся в 60-х гг. европейской иммиграцией. Европейское население колоний в социальном отношении было неоднородным. В него входили португальцы — чиновники колониального аппарата, служащие торговых и промышленных учреждений, инженеры, врачи, адвокаты, священники, плантаторы, фермеры, а также мелкие буржуа. В то же время среди португальцев было много представителей неимущих слоев населения, социальное положение которых мало отличалось от положения эксплуатируемых африканцев.
Правительство Португалии все более энергично поощряло эмиграцию жителей метрополии в колонии. В основе проводимой им политики поощрения эмиграции лежало стремление, с одной стороны, дать выход «избыточному» безработному населению Португалии, с тем чтобы ослабить остроту социальных противоречий и облегчить преодоление экономических трудностей внутри страны, и, с другой стороны, увеличить белое население колоний, составлявшее главную социальную опору колониальной диктатуры в борьбе против растущего освободительного движения. Особенно поощрялась эмиграция в Анголу, в которой португальское правительство активно проводило политику направляемой колонизации и которую оно надеялось превратить во «вторую Бразилию».
