С. Шумов - Тевтонский орден. Крах крестового нашествия на Русь
После епископства Зальцбургского более всего колонистов доставили Пруссии в эпоху Фридриха-Вильгельма Австрия, Силезия и Чехия. Какой резкий контраст в религиозной политике между Австрией и Пруссией в XVI и XVII веках! После непродолжительного колебания Габсбурги обрушиваются на подвластные им страны всеми ужасами контр-реформации; Фердинанд II, в царствование которого начинается 30-летняя война, оставляет своим протестантским подданным на выбор только отречение или изгнание. Фердинанд III и Леопольд, может быть, еще с большей суровостью следуют по тому же пагубному пути. Эти государи объявили своим правилом: «Лучше царствовать над пустыней, нежели над страной, населенной еретиками!» и так ревностно ему следовали, что, наконец, сами со страхом отшатнулись перед делом рук своих. К 1636 г. Габсбурги так много потеряли людей, что им пришлось, наконец, умерить свое рвение и запретить выселение; но народ продолжал уходить тайком, а затем при новом приливе духа нетерпимости протестанты стали открыто пользоваться правом эмиграции, предоставленным им по Вестфальскому миру. Все области Габсбургской монархии жестоко пострадали от этой политики. Она достигла своих целей в эрцгерцогстве, но какою же ценою! Почти все старое дворянство и старая буржуазия выселились; значительная часть населения Вены уступила свое место новым пришельцам, и много некогда процветавших торговых городов, как Фрейштадт, пришли в упадок, от которого им уже не суждено было оправиться. То же зрелище в Силезии! Со времени Вестфальского мира и до того момента, когда Фридрих II овладел этой провинцией, эмиграция в ней не прекращалась, и так как реформационное учение принято было преимущественно немцами, то славянский элемент снова взял верх в стране, которая, уже на три четверти успела было онемечиться. В Чехии бедствие были еще ужаснее и повлекли за собой еще более крупные последствие.
Став в 1526 г. чешскими королями, Габсбурги сразу повели самую бестактную политику, какую только можно себе вообразить. Воспоминание о Гуссе, погибшем на костре, вокруг которого стояли на страже солдаты германского императора, все еще жило в стране; и со времени страшных гусситских войн, несмотря на религиозные уступки, сделанные утраквистам, которых так называли, потому что они причащались под обоими видами, в народе сохранилась жгучая национальная и религиозная ненависть против всего, что носило немецкое имя. Немецкого профессора, купца, рабочего ненавидели не меньше жида. Чехи являлись горячими ревнителями своих народных преданий, со слезами вспоминали об участи мейсенских, бранденбургских и прусских славян, некогда истребленных немцами, и заветной мечтой всякого доброго патриота было «очистить навсегда золотое, всехристианнейшее королевство от немецкой нечисти, грозящей его переполнить». Однако, когда Германия в свою очередь выставила своего реформатора, учение которого принято было большинством живших в Чехии немцев и в то же время сделало большие успехи среди самих чехов, то общность верований, по-видимому, должна была утишить племенную вражду. Если бы Габсбурги не были обречены каким-то роком служить орудием католической реакции, они могли бы к великому благу для Германии завершить дело этого примирения; но ими руководила одна слепая ненависть к реформации. Они попытались сблизить утраквистов с католиками и для этого принялись льстить чешскому патриотизму: император Матвей издал в «1615 г. знаменитый указ, которым из Чехии одновременно изгонялись немецкий язык и лютеранство. Этот неслыханный для немецкого императора акт не принес выгоды тому, кто его подписал: лютеранство раньше уже успело сделать огромные успехи среди чехов, и когда начались преследование, то жертвами их явилось столько же чехов, как и немцев.
Мы не можем излагать здесь мартиролога Чехии, отданной Габсбургами во время и после Тридцатилетней войны в добычу иезуитам; но мы приведем одну цифру, которая сама по себе красноречивее говорить о причиненных Чехии войной и нетерпимостью бедствиях, чем самые длинные рассказы: с 4 миллионов население ее упало до 800000! И теперь еще найдется в Чехии немало мест, где народонаселение не поднялось до цифры 1620 года, а ересь все таки не была истреблена. Немало было чехов, которые, вернувшись от обедни, где им приходилось стоять с четками в руках, запирали наглухо окна и двери и садились петь протестантские гимны. Запрещенное учение передавалось от отца к сыну тайком до того дня, когда запоздалый указ о веротерпимости, изданный Юсифом II в конце XVIII в., позволил каждому открыто исповедывать свою веру и показал, сколько искр тлело еще под пеплом на пожарищ Чехии.
Между тем изгнанники направились по разным дорогам. Немало их должно было явиться и в Бранденбург и в Пруссию еще при Великом Курфюрсте и при Фридрихе I, но точные сведения об этой новой иммиграции дошли до нас только со времени Фридриха-Вильгельма I. Чехи пришли тогда не прямо из Чехии в Пруссию. Раньше они остановились в ближайшем соседстве к своей родине, в Саксонии, где образовали большие колонии, пользуясь гостеприимством, которое саксонское курфюршество оказывало лютеранам, Но вскоре их набралось там слишком много; притом же те из них, которые не были строгими приверженцами аугсбургского исповедание, боялись за свободу своей совести, в особенности после обращения саксонских курфюрстов в католицизм. Когда разнесся между ними слух о приеме, оказанном королем прусским зальцбургским переселенцам, восемь чехов с пастором во глав отправились в Потсдам и просили аудиенции у Фридриха-Вильгельма.
Фридрих-Вильгельм принял их тотчас же. Они представили ему самую трогательную картину своих бедствий и горячо молили его о помощи; а он между тем ходил взад и вперед по комнате взвешивая, по обыкновению, все pro и contra. «Присылайте их, — сказал он, наконец, — я их у себя устрою». Они были уже в дороге. Сначала их было собралось только 500, но затем партия эта разрослась до нескольких тысяч душ. Саксонское правительство сейчас же обеспокоилось и запротестовало. Но Фридрих и сам уже раскаивался в слишком быстро принятом решении. Он не знал хорошенько, что за народ были эти чехи, и от людей, которые уже в другой раз хотели менять место жительства, не ждал ничего доброго. У него было еще много хлопот с Зальцбургцами, и он побаивался, чтобы общественное мнение Германии не взяло, наконец, стороны католиков, называвших его вором подданных. Он послал комиссара навстречу новым пришельцам осмотреть их, и когда тот доложил ему, что это были по большей части крайне жалкие бедняки, одетые в лохмотья, то он отдал приказ не принимать их на границе. Несчастным чехам пришлось разоряться, но они и после того не переставали сноситься с королем, надеясь смягчить его сердце. Наконец, Фридрих-Вильгельм объявил им, что он согласен допустить их в свои владения, но под условием, чтобы они переходили границу самыми маленькими партиями, не возбуждая ничьего внимания. Он распределил чехов по всем своим провинциям, но в Берлине позволил им образовать целую колонию, в которой насчитывалось 2000 душ. Новые колонисты должны были сначала доказать свою порядочность; но после того, как они три года образцово себя вели и примерно работали, король стал выказывать к ним большую заботливость. Для них в столице был выстроен новый квартал; улица Вильгельмштрассе, где проживают еще и теперь потомки этих изгнанников, была для них расширена. «Каждый из них, — как писал один из этих несчастных своим друзьям, оставшимся в Чехии, — мог спокойно зарабатывать и есть свой кусок хлеба, радостным сердцем и устами славя Бога!» Король построил для чехов на Фридрихштрассе особую церковь, названную Вифлеемской, в воспоминание о той Пражской церкви, где был священником Иоанн Гусс. Да, Гогенцоллернам всегда было такое счастье: на деле они заботились о том, чтобы набрать плательщиков податей и солдат для заселения и защиты своих владений, а выходило, что они возлагают на Пруссию миссию заглаживать всякие несправедливости и обеспечивать свободу совести для всех гонимых.
Итоги колонизации при этих трех государях.
В этом историческом очерке колонизации Пруссии при Великом Курфюрсте, Фридрих I и Фридрих-Вилегельме I мы считались только с переселенцами, шедшими большими, партиями, которым производилась перепись на границе; официальная цифра их доходит до 53000; но это еще меньшинство; к ним надо еще прибавить множество колонистов, которые приютились во владениях Гогенцоллернов ранее Вестфальского мира, равно как и тех, которые явились туда после этого мира или поодиночке, или небольшими партиями. Если принять затем в расчет, что на колонистов, живших в здоровой и плодородной стране и пользовавшихся сравнительно с коренным населением большими привилегиями, должна была приходиться крупная доля в ежегодном приросте население, то в итоге окажется, что в 1740 году, по смерти Фридриха-Вильгельма, 600 000 подданных прусского короля состояли из иностранных выходцев и их детей; а у короля прусского в то время было всего 2 400 000 подданных.
