Виктор Чернов - Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий
Вся эта толпа задержанных людей свозится в В. Ч. К. и застревает там на разные сроки… А в производстве соответствующего следователя заводится целый ряд новых дел.
3. В комендатуре
Пленник, переступивший порог чекистского здания, не сразу попадает в грозный застенок, где на полу не успевают высыхать лужи крови, где беспрерывно щелкают курки револьверов, где воздух содрогается от криков истязуемых и гнусного хохота палачей.
Нет, прежде чем попасть в последнюю «обработку» палачу, каждый арестованный должен пройти целый ряд последовательных этапов, подобно тому, как душа человека должна испытывать после смерти ряд превращений, странствуя согласно ученью браманов из одного мирового «плана» в другой.
Первый «план» на пути всякого «контрреволюционера» это комендатура.
Разделенная фанерными перегородками на целый ряд коридорчиков, кутков и закоулков, с беспрерывно хлопающими дверями и снующими взад и вперед чекистами, она производит впечатление наспех сколоченной «этапки», где шумно и грязно; где от махорки и бестолковщины привычной «Русью пахнет» и где на язык отнюдь не приходят торжественно грозные слова, прочитанные Данте при входе в ад: Оставьте все надежды — вы, которые входите!
Здесь все так хорошо знакомо и так привычно для русского социалиста по старой царской практике пересылок… Впрочем, не все. Есть кое что новое, «коммунистическое». Если на «воле» жизнь каждого советского гражданина проходит между добыванием «пайка» и заполнением листка очередной «анкеты», то тем более здесь, на пороге В. Ч. К. арестованный должен отдать дань неудержимому тяготению власти к «научно-статистическим» методам управления. Поэтому, выгруженный из грузовика и доставленный в помещение дежурного коменданта, он тотчас же садится за огромный лист в несколько десятков вопросов и принимается его заполнять.
После этого привезенного вновь обыскивают. Отнимают все, что не успели отнять при аресте до карандаша, часов и обручального кольца (если золотое) включительно. Пишут многочисленные «ордера», «квитанции», «расписки» в получении арестованного. Наконец, научно-обработанного «человека при пакете» сажают в помещение, приспособленное при комендатуре для арестованных. Срок пребывания здесь обычно несколько дней. Это своего рода «сортировочная». Сюда попадают все арестованные по ордерам В. Ч. К.: «мужчины и женщины», политические и уголовные, родственники и «случайные» — все оказываются в длинной полутемной комнате с окнами во двор, служившей раньше складом какого-то магазина.
Эта «камера» (со стеклянной дверью) вмещает в себя ежедневно по несколько десятков человек, напоминая собой типичную «ночлежку» Хитрова рынка. Сплошные нары вдоль стен. На них «вповалку» сидят и лежат мужчины и женщины. На полу груды тел. Все это чуть освещается подслеповатой тускло-горящей лампочкой.
К утру дальнейшее насыщение камеры прекращается. Арестованные, проспавшие тревожным сном два-три часа, не отделавшись еще от первого «шока», начинают на перебой рассказывать друг другу «историю» своего непонятного и загадочного ареста…
Здесь сразу можно различить и перепуганных насмерть обывателей, попавших в чужую «кашу», и притаившегося в стороне виновника этой каши — старого матерого социалиста; и советских взяточников, спекулянтов и казнокрадов, со скромной лаконичностью прячущихся за «преступление по должности»; и иностранных коммунистов, ехавших в советскую Мекку делать быструю комиссарскую карьеру, и по какой-то несчастной случайности попавших в В. Ч. К., и пару неумелых «наседок», пытающихся «высидеть» у растерявшихся людей кой-какие предварительные сведения для облегчения дальнейшей работы начальства.
С утра начинается медленная «сортировка» арестованных. Впрочем, для точности необходимо заметить, что в комендатуре «арестованных» предпочитают называть «задержанными».
На вопрос, — за что нас арестовали, — входящее в камеру начальство неизменно не без любезности отвечает: «Арестованы?! Что вы! Помилуйте, граждане! Вы не арестованы, вы только задержаны! Разберемся… выясним…»
Совсем, как в добрые старые времена жандармские ротмистры писали: — арестован впредь до выяснения причин ареста.
В течение 2–3 дней «задержанные» живут беспрерывной сменой надежд и разочарований. Время от времени их вызывают следователи, им обещают «освобождение». Потом вдруг оказывается — «перепутанные фамилии», или «выясняются новые обстоятельства»… А задержанные продолжают сидеть, пробавляясь бесконечными разговорами да… порой миской супа, с полфунтом черного хлеба, составляющими все их дневное питание.
В результате предварительной сортировки, нескольких «благоприятных» допросов и очных ставок часть задержанных отпускается на свободу.
Всех остальных производят в «арестованные»; обыскивают еще раз (третий по счету) и переводят во «Внутреннюю тюрьму В. Ч. К.» — во второй круг странствований контрреволюционных душ.
4. Внутренняя тюрьма В. Ч. К
Во внутреннем дворе дома Страхового Общества «Россия» стоит большое пятиэтажное здание. В старое время здесь помещалась второразрядная «доходная» гостиница, не имевшая даже прямого выхода на улицу и окруженная сплошным пятиэтажным кольцом наружного фасада. Этот хорошо спрятанный дом и приспособлен в настоящее время под «Внутреннюю тюрьму В. Ч. К.».
Казалось, сама судьба позаботилась об удобствах грядущих большевиков, когда строилось это здание. В самом деле, устроить тюрьму в самом центре Москвы, грозную и в то же время невидимую! Окружить ее не просто каменной стеной, а живым кольцом чекистских учреждений. где против каждого окна тюрьмы на высоте пяти этажей, находится окно бодрствующей бдящей охранки! — Разве это не максимум того, о чем могут мечтать большевистские жандармы, начавшие со скромных подвалов Смольного и нашедшие такое полное законченное воплощение своих «идеалов» в Москве, на Лубянской площади.
Вот сюда, в эту «Внутреннюю тюрьму» попадают из комендатуры неудачники, превращенные из «задержанных» в «арестованных».
Всякого вновь входящего сразу поражает резкий контраст между новым и только что покинутым этапом своих скитаний. Можно подумать, что эти два учреждения разделены не узким, асфальтовым двором, а территорией целого государства. В самом деле, если в комендатуре шумно, грязно и бестолково; если администрация ее представляет пестрый «интернационал», а установившийся «быт» — смесь «французского с нижегородским» то «внутренняя тюрьма» произведет впечатление чего-то цельного, законченного, однородного.
Вся ее администрация, начиная с начальника и кончая надзирателем и «Матильдами» (уборщиками), состоит из латышей, холодных, молчаливых, преданных, готовых на «все» и служащих не за страх, а за «совесть».
Здесь ходят бесшумно, говорят вполголоса, пунктуально исполняют все, что «полагается» и не отвечают ни на один лишний вопрос.
Только проживши здесь некоторое время и ознакомившись со всеми деталями тюремного быта, можно понять каким образом удалось на глазах у целой Москвы, посадить за решетку несколько сот человек и отрезать их от внешнего мира, не в меньшей степени, чем в Шлиссельбурге!
Арестованного приводят в контору «Внутренней тюрьмы», где его снова (в четвертый раз тщательно обыскивают! Надо обладать поистине счастьем или гением Рокамболя, чтобы в результате всех этих обысков протащить с собой в камеру хотя бы огрызок карандаша и клочок бумаги! Впрочем, счастье не всегда покидает старых арестантов в их привычных странствованиях по «чекистким мукам».
После обыска и обычной канцелярской процедуры, арестованный попадает, наконец, в один из «номеров» старой гостиницы, превращенный умелой рукой в «камеру». Следы этой предварительной работы бросаются сразу в глаза. В пролеты окон вделаны прочные железные решетки. Стекла сверху донизу выкрашены белой краской. А в открывающуюся до половины форточку видно лишь чекистское окно, да узенькая полоса далекого неба. В дверях прорезан маленький треугольный «волчок». Ключ запирает комнату не изнутри, а снаружи…
Несколько непривычно сочетание паркетных полов с деревянными койками и гладкого «несводчатого» потолка с традиционной «парашей». Но «Правила», висящие на дверях, не оставляют места для сомнения относительно характера этой «гостиницы».
Заключенным предлагается под страхом «подвалов» и карцеров не производить ни малейшего шума; не подглядывать в замочные скважины и волчки, не делать никаких попыток общения с «волей» или внутри тюрьмы и беспрекословно повиноваться всем приказаниям начальства.
