Марк Алданов - Коринна в России
Собственно, к революции имела некоторое отношение и госпожа де Сталь. Ее в Кобленце называли то революционной вакханкой, то революционной фурией, — и на фурию, и на вакханку эта 46-летняя дама добрейшей души походила весьма мало. Но фанатики просто проглядели перемену политического водораздела. «Революционная фурия» в Москве миролюбиво беседовала с графом Ростопчиным. Это и в Европе могло удивить лишь немногих. В Вене эрцгерцог Габсбургского дома, еще недавно бывший тосканским монархом, дружелюбно распевал дуэты с новой тосканской властительницей, посаженной на трон Наполеоном. А в Париже бывали вечера, на которых можно было увидеть самое дикое, непостижимое сочетание людей, — вот как если бы русские великие князья, Победоносцев, Муромцев, Милюков, Корнилов и Керенский сошлись в Кремле на большом балу у Ленина.
VI
Все же положение госпожи де Сталь в России было не из приятных.
Явление «пораженчества» старо, но понятие ново, как и самое слово. Европа в начале XIX столетия еще не пропиталась национальной идеей. Мы теперь, вероятно, удивились бы, если бы французский министр иностранных дел Поль-Бонкур или английский министр сэр Джон Саймон оказались на склоне дней членами персидского или аргентинского кабинета. Но русский министр иностранных дел александровского времени граф Каподистриа кончил жизнь на должности главы греческого правительства. Таких случаев было много. Довольно обычным явлением было и то, что мы теперь называем пораженчеством. В Англии, например, немало выдающихся людей от всей души желало победы Наполеону. Лорд Байрон написал оду в честь французского императора как раз тогда, когда союзные войска подходили к Парижу.
Госпожа де Сталь стала «пораженкой» еще в 1800 году. «Я желала, чтоб Бонапарт был разбит, ибо это было единственным способом остановить рост его деспотизма... Благо Франции требовало, чтобы она потерпела поражение». На этой программе ей легко было сойтись с министрами всех стран, воевавших с Наполеоном. В России она вела много политических бесед. «Наши умники, — говорится в «Рославлеве», — ели и пили в свою меру и, казалось, были гораздо более довольны ухою князя, нежели беседой мадам де Сталь. Дамы чинились. Те и другие только изредка прерывали молчание, убежденные в ничтожестве своих мыслей и оробевшие при европейской знаменитости». Княжна Полина в отчаянии: «Как ничтожно должно было показаться наше большое общество этой необыкновенной женщине!» Отчаяние княжны Полины напрасно. Коринна самому Гёте едва давала вставить в разговор слово; но зато она была очень снисходительна к провинциальным собеседникам, — «как мимоездом Каталани цыганке внемлет кочевой».
Хуже было то, что не все укладывалось в ее схему: Бонапарт деспот, его противники освобождают мир. Она сама указывает, например, что русское крепостное право причиняло ей горе и смущение, — надо думать, не столько из-за крепостных, сколько из-за схемы. В Пруссии не в чести была свобода слова. В Австрии не вполне торжествовало народоправство. Госпожа де Сталь давала всем знакомым европейским правителям либеральные советы, правда довольно умеренные, — советы Симеона Полоцкого начальству: народ «не презирати, не за псы имети». Ее слушали вежливо, это никого не интересовало.
Самое же худшее было другое. Оказалось, что не все противники Наполеона — друзья Франции. Госпожа де Сталь это заметила лишь в Петербурге. В театре ставили «Федру», публика освистала спектакль. Коринна разрыдалась: «Варвары! Они не желают видеть «Федру» Расина!..» В другой раз она заплакала на загородном празднике у Нарышкина. Хозяин поднял бокал за успех русского и английского оружия. «У меня полились слезы: этот иностранный тиран довел меня до того, что я желаю поражения французам!» Дочь Неккера упорно считала Наполеона иностранцем, — она утешалась как могла.
Император Александр ее обворожил. Он, по-видимому, тотчас ее разгадал (знал толк в людях), вел с ней задушевные разговоры и, по своему обыкновению, обходил ее слева. «Государь, ваш характер лучшая конституция для империи вашей!» — восторженно воскликнула госпожа де Сталь. «Если даже это так, — ответил Александр Павлович, — то ведь я только счастливая случайность». Коринна была в восторге. Несколькими годами позднее госпожа де Сталь горячо убеждала Веллингтона и Каннинга «примкнуть к либеральным воззрениям императора Александра». Каннинг мрачно ей ответил: «Император Александр якобинец».
О серьезных политических делах, которые госпожа де Сталь вела в России, мы знаем немного. Савари обвинял ее в том, что она способствовала устройству свидания в Або между царем и шведским наследным принцем и заключению русско-шведского союза. Валишевский в своей последней работе об Александре I это отрицает с достаточным основанием: Коринна не преминула бы похвастать своими делами в воспоминаниях.
Ей суждено било испытать горькое разочарование.
VII
Союзники воевали только с Наполеоном. Но по наполеоновским счетам, естественно, заплатила Франция. «Париж занят союзниками, — писала в 1814 году госпожа де Сталь. — У Тюильри, у Лувра стоят войска, пришедшие с границ Азии. Наш язык, наша история, наши великие люди меньше им известны, чем последний татарский хан... Это для меня нестерпимое горе!..»
По-видимому, она представляла себе все совершенно иначе. Союзники свергнут Наполеона, установят во Франции просвещенную свободную республику или просвещенную свободную монархию и немедленно уйдут, раскланявшись с французским народом и ничего, разумеется, не взяв за труды и за потери. У власти окажутся ее ближайшие друзья, она будет при них советчицей или музой. Вышло не совсем так. И союзники оказались непохожими на шоколадных рыцарей, и Бурбоны не звали к власти ее друзей. Она говорила о Наполеоне: «Он двенадцать лет обходился без конституции и без меня», — победители корсиканского тирана в этом отношении оказывались не лучше его. Коринна не скрывала своего возмущения: «Если бы она это знала раньше!..»
Эта женщина, часто очень проницательно судившая за письменным столом об исторических событиях, не годилась для практической политики. Неудачи и разочарования не изменили ее взглядов. Но, по-видимому, на компромиссы она была готова. Не прочь была, кажется, помириться и с Кобленцем. Где-то, явно по неосторожности, ее представили герцогине Ангулемской. Это вышло нехорошо. Герцогиня Ангулемская, дочь Людовика XVI и Марии Антуанетты, 15-летней девочкой проводившая на эшафот отца и мать, спасшаяся из тюрьмы истинным чудом и прожившая двадцать лет в изгнании, не грешила симпатиями к либералам. Коринна пыталась было наскоро очаровать и этот живой призрак Тампля: «Воспоминания вашего высочества были бы так интересны!..» Герцогиня Ангулемская посмотрела на нее так, точно внезапно перед собой увидела чудовище озера Лох-Несс, — госпожа де Сталь тотчас отказа лась от компромисса с Бурбонами. Очень недовольна она была и императором Александром, и государственными деятелями Англии.
В последние три года жизни она была в стороне от большой дороги истории, — высшее для нее горе. Она то путешествовала, то отдыхала в Коппе.
Я видел не так давно этот замок, до сих пор принадлежащий потомкам госпожи де Сталь. Замок громадный, «средневековый» (хоть, кажется, без «бойниц»); это местная достопримечательность: в лавках соседней деревни продаются его фотографии; владельцы лавок говорят просто «замок». При замке большой сад, — в саду госпожа де Сталь обычно ссорилась и мирилась со своими друзьями (в парке другого замка, в котором она жила во Франции, одна аллея так и называлась «аллеей примирений»). Быть может, именно здесь Бенжамен Констан, и боготворивший, и ненавидевший Коринну, вызывал из-за нее на дуэль Альберта де Рокка, — самолюбие автора «Адольфа», верно, страдало немало: уж очень неравен ему по рангу был его преемник и соперник. Здесь же где-то и похоронена госпожа де Сталь, рядом с почтенным Неккером, которого она совершенно искренно противоставляла Наполеону. Но на ее могиле я, по случайности, не был.
В известные дни и часы замок показывают посетителям, и его добросовестно осматривают немки, только что узнавшие с интересом из Бедекера, кто такая была госпожа де Сталь. Показывают им в замке длинную библиотеку, украшенную огромным глобусом, — этот никому ни для чего не нужный инструмент как будто подчеркивает искусственность проходившей здесь шумной жизни. Показывают спальню госпожи Рекамье; ее с хозяйкой связывала искренняя дружба: две богини поделили между собой красоту и духовные сокровища. Показывают и главную гордость замка: большую гобеленную гостиную. Здесь Коринна в последние годы жизни принимала разочарованных людей, — их в ту пору в Европе было очень много. Немало здесь, должно быть, велось бесед все на ту же тему: «Если бы мы это знали раньше...» Вечное наивное оправдание плохих политических деятелей!
