Георгий Фёдоров - Живая вода
Когда я вернулся в лагерь, все грелись вокруг костра: надвигалась осень. Глубокий и сдержанный голос Турчанинова звучал в темноте: "Река раскинулась. Течет, грустит лениво и моет берега. Над скудной глиной желтого обрыва в степи грустят стога..."
Я поневоле заслушался.
Когда Турчанинов кончил, Зина тихо спросила:
— Что это, Гриша?
— Блок, — коротко ответил Турчанинов.
— Блок...
Турчанинов ласково продолжал:
— Ты в своем Пучеже только один блок и знаешь: механизм в форме колеса с желобком по окружности, а был еще, между прочим, и другой Блок — Александр. Как и я, он родился в семье профессора и сначала учился на юридическом факультете. Правда, в дальнейшем наши пути несколько разошлись. Он стал великим русским поэтом, а я копаю землю под твоим очаровательным руководством.
Обаяние поэзии кончилось. "Нет, — подумал я мстительно, — тебя надо не просто выгнать из экспедиции, а сначала посмеяться над тобой хорошенько".
— У-у-у-ж-и-и-ин! — раздался неожиданный вопль Митриевны. Вениамин Иезекильевич подскочил на своем брезентовом стуле, чуть не угодив ногами в костер. Все невольно засмеялись.
— Что вы так испугались, Вениамин Иезекильевич, это кричала Митриевна, а не снежный человек, — сказал Барабанов и искоса поглядел на Турчанинова.
— Видите ли, мой друг, между снежным человеком и Митриевной ведь все же существенная разница: снежный человек — выдумка досужих фантазеров, а наша Митриевна — воплощенная реальность.
— Почему же снежный человек — выдумка? — вступил в разговор Турчанинов. — Это тоже реальность.
— А вы откуда знаете? — быстро спросил я.
— Да я сам член Всесоюзной комиссии по снежному человеку, — запальчиво ответил Турчанинов и тут же прикусил язык, но было уже поздно.
"Наконец-то, — с торжеством подумал я, — прекрасный повод, да и тонус у отряда поднимется", — и, взяв Турчанинова под руку, повел его к столу.
— Вы знаете, — сказал я, подражая ласковым интонациям Турчанинова в разговоре с Зиной, — что у нас принято каждую субботу перед вечерним костром читать лекции. А вы пока что ни о чем не рассказывали. Снежный человек — какая захватывающая тема! А ведь вы член Международного бюро...
— Всесоюзной комиссии, — жалким голосом поправил Турчанинов, — я не буду читать этой лекции.
— Почему же не будете? Будете. Через три дня суббота. Не теряйте времени — готовьтесь.
— Не буду я читать в такой аудитории да еще в присутствии Вениамина Иезекильевича! — нервно воскликнул Турчанинов.
— Вы знаете, что такое дисциплина в экспедиции? — строго спросил я. — Либо вы будете читать лекцию, либо уедете.
Турчанинов сел за стол и за время ужина не произнес ни одного слова. Зина, которая была дежурной, несколько раз предлагала ему добавку, но он даже не отвечал.
Перед сном я пригласил к себе в палатку Барабанова и молча протянул ему газету со статьей вдохновленного Турчаниновым корреспондента.
Читая, Барабанов все больше и больше мрачнел, а когда дошел до описания пожара в овчарне, то даже при свете "летучей мыши" было видно, как у нею побагровела шея и заходили желваки на скулах.
— Вот что, Саня, — сказал я ему, — я знаю твои босяцкие привычки. Но у нас экспедиция Академии наук, никакой физической расправы я не допущу. А вот в субботу Турчанинов будет читать лекцию о снежном человеке. Подумай, как лучше подготовить это культурное мероприятие.
Турчанинов все свободное время трудился не покладая рук. В субботу, сразу же после работы, на деревьях появились многочисленные плакаты и рисунки со смешными изображениями снежного человека. У него были все характерные признаки, описанные "очевидцами": оттопыренные большие пальцы ног и мохнатая спина. Лозунг гласил: "У каждого из нас должен быть свой снежный человек!".
После ужина все расселись около костра, и Турчанинов начал читать свою лекцию. Нужно отдать ему должное — он проявил изрядное хитроумие. Лекция была построена как некий симбиоз поэзии и иронии. Неважно, дескать, есть ли снежный человек или нет его, важно, что у людей есть мечта о чем-то необычном, удивительном.
Я уже начал было беспокоиться, но потом сообразил, что ему придется сказать и что-то позитивное. Иначе чем оправдать высокую комиссию, членом которой он состоит. Турчанинов хотел было кончить на милой шутке, но Георге тут же спросил его, есть ли хоть какие-нибудь доказательства существования снежного человека.
Турчанинов затравленно оглядел аудиторию, махнул рукой и пустился во все тяжкие. Посыпались свидетельства "очевидцев": знатного чабана-орденоносца, которого снежный человек треснул дубинкой по голове, когда он расположился в горах поужинать; секретаря райкома, которому снежный человек перебежал дорогу, когда тот возвращался на "газике" домой; каких-то иностранных ученых с очень звучными, но незнакомыми фамилиями. Я жалел, что был вынужден сохранять нейтралитет, но знал, что Турчанинов находится в руках товарищей по отряду и что это опытные и надежные руки. Выступили почти все. Георге и Гармаш разбили всю логику докладчика. Неожиданно взявшая слово Митриевна, стараясь сдержать раскаты своего могучего голоса, произнесла что-то жалостливое, от чего положение Турчанинова еще ухудшилось. Но все было бы ничего, если бы не Вениамин Иезекильевич. Сохраняя обычную вежливость и корректность, он, даже не отрицая теоретически возможность существования снежного человека, ясно показал весь дилетантизм доклада, всю смехотворность приведенных примеров...
Когда Вениамин Иезекильевич закончил, слово попросил упорно молчавший до этого Барабанов:
— Это все тоскливые рассуждения. Возражаю. У меня есть реальные и наглядные доказательства существования снежного человека.
Аудитория заволновалась. И тут на самодельном экране показалась надпись: "Приключения снежного человека в ПДЭ" — то есть в нашей Прутско-Днестровской экспедиции. Затем появился сам снежный человек. Он имел оттопыренные в стороны большие пальцы ног, волосатую спину и руки, спускавшиеся ниже колен, и в то же время это был, несомненно, Турчанинов. По мере того, как разматывался рулон, показывалась безжалостно осмеянная история пребывания Турчанинова в ПДЭ. Тут был и первый его "трудовой подвиг" и другие еще неизвестные мне страницы его биографии. Не успел замолкнуть общий смех, как Турчанинов молча и яростно прыгнул на Барабанова. Они покатились по земле. Но потом Барабанов, видно, пришел в себя: он встал и, зажав Турчанинова в огромных ручищах, легко поднял его над головой. Я ужаснулся, думая, что он сейчас швырнет Турчанинова в огонь, и в то же время я чувствовал в этой сцене что-то эпическое. Зажатый в тиски, Турчанинов тщетно извивался, стараясь вырваться. Но тут Барабанов опустил Турчанинова на землю, демонстративно сдул у него с плеча невидимую пылинку, махнул рукой и, насвистывая, пошел к себе в палатку.
Огромные раскопы вала и рва были закончены. Завершены были и исследования гетского и славянского могильников. Оставался один только Зинин раскоп, непонятный и вместе с тем не слишком интересный. Зина нервничала. Она чувствовала себя виноватой в задержке всего отряда, хотя это и было несправедливо.
Все устали. Становилось все холоднее, все труднее работать. Резкие колебания температуры на протяжении суток особенно тяжело переносил Вениамин Иезекильевич. Но он отклонил мое предложение уехать на базу и вместе с нами переносил все трудности работы и быта. А их хватало. Если вечер выдавался теплый, — это предвещало ночью дождь, значит, на другой день придется ждать, пока высохнут раскопы, а в следующую ночь даже в спальном мешке от сырости будет ломить все кости. Если сутки выдавились ясные, то утром на палатках лежал иней. Работать начинали в ватниках. Зажигали маленькие костры возле раскопов. И все равно пальцы коченели. Трудно было даже делать записи в полевой дневник. У чертежников застывала тушь. Постепенно теплело, и к полудню работали даже без рубашек. А потом снова начинало холодать, и к вечеру все опять надевали ватники. Все это было бы еще нестрашно, если бы не надвигался период многодневных проливных дождей, когда хочешь, не хочешь, а полевые работы заканчиваются. Все понимали, что это время близко. Неужели опять тайна Корчедара не будет до конца раскрыта и придется в будущем году снова начинать раскопки? А потом, ведь это первый в жизни раскоп Зины. От результатов этой работы, может быть, зависит все ее будущее. Конечно, раскоп с интересными находками — самое лучшее, на худой конец, пусть даже пустой, но законченный. А сейчас... И почти пустой и незаконченный... Хуже не придумаешь... Выходя ночью покурить, часто видел я слабый оранжевый круг на брезентовом пологе Зининой палатки. Я понимал, что она мучается, думает, но посоветовать мог ей только одно: продолжать работать, искать, — а это она и сама знала.
