Йозеф Томан - Сократ
"Сократ" - монороман. Все остальные действующие лица вращаются вокруг главного героя, как планеты вокруг Солнца. Да он и есть само Солнце древних Афин. Но и другие персонажи изображены достаточно выпукло, а многие из них и нетрадиционно. Таков Алкивиад - не просто беспринципный честолюбец, а человек, в котором благородные побуждения, искренний патриотизм борются с честолюбием и необузданными прихотями баловня судьбы. Такова жена Сократа Ксантиппа, изображенная не сварливой фурией, какой она вошла в античные анекдоты, а самоотверженной и любящей, хотя и острой на язык женщиной. Таков Платон, болезненно изнеженный аристократ, который в силу этого не мог и не хотел сохранить для потомков подлинный облик своего учителя. А рядом с ним не одинаково полнокровно, но всегда художественно убедительно живут суровый Анаксагор, мудрый и благородный Перикл, завистник Критий, двуличный Анит, прекрасные и просвещенные женщины Аспасия и Теодата, простые и сердечные Софрониск и Фенарета, юные Коринна и Мирто - первая и последняя возлюбленные Сократа. Остаются в памяти даже второстепенные фигуры, вроде доносчика Анофелеса.
Как и в прежних своих книгах, Йозеф Томан вводит читателя в дворцы и хижины, знакомя его с представителями всех слоев общества. И так же, как и в романах "Человек откуда-то", "Дон Жуан" и "После нас хоть потоп", главная проблема романа - отношение героя и народа. Давид Грон, во многом автобиографический герой первой повести Томана, видел выход из духовного кризиса современного общества в простой и уединенной жизни на лоне природы. Прямой противоположностью ему был деятельный Кайман, любимец бедняков, почти со сказочной легкостью добившийся торжества справедливости. Путь графа де Маньяры - это путь от бунтарского одиночества к служению "бедным и несчастным". Одинокий Сенека, исповедующий, в сущности, ту же жизненную философию, что и Давид Грон, убеждается в бессилии своей проповеди, обращенной к правящему классу, в бессилии мысли, не овладевшей массой. В конце романа он ищет понимания у собственного раба и осознает, что "единственный истинный римлянин" - актер Фабий Скавр, черпающий свою силу в обитателях Затибрья, которые ежедневно покрывают римские стены крамольными надписями. Сократ, как бы объединяющий духовную зоркость Сенеки и самоотверженность Фабия Скавра, сталкивается с тем, что и народ неоднороден и неоднозначен в своем поведении. Долг личности, понимающей свое историческое назначение, - и служить народу, и быть "оводом", жалящим его, пробуждающим его от апатии, смирения, самоуспокоенности.
Связь образа Сократа с героями предшествующих книг Томана отчетливо сознавал и сам автор: "...почему я выбрал героем своего нового романа именно Сократа? Это мой излюбленный тип: веселый народный философ, полный оптимизма, и - что уж ходить, как кот вокруг горячей каши, - такой же неистребимый оптимист, каким был мой отец, каким ощущаю себя я.
Если оглянуться назад, то такого мудрого старика, как Сократ, я найду почти в каждом своем романе...
Но Сократ, этот нестареющий старец, малоизвестным девизом которого были слова "Кто хочет сдвинуть мир, пусть сдвинет себя", одновременно и родной брат моих бунтарей против несправедливости и насилия власть имущих, будь то продавец мазей Кайман, актер Фабий или Дон Жуан" 1. Йозеф Томан отмечал и композиционное сходство своего последнего исторического романа с предыдущими: с романом "После нас хоть потоп" его роднит "широкое изображение эпохи и событий", с "Дон Жуаном" - особенности романа-биографии, охватывающей путь героя от рождения до смерти. Авторы действительно проявили себя мастерами композиции.
1 Josef Toman. Metaforite! Zmente se! "Literarni mesicnik", 1974, c. 3, s. 26.
Повествование охватывает 70 лет жизни Сократа, весь период наивысшего расцвета Афин и наступившего после смерти Перикла упадка. Но авторы романа (именно в композиционном построении наиболее существенным образом сказалось творческое участие Мирославы Томановой) сумели сконцентрировать действие вокруг нескольких кульминационных моментов, перемежая его своеобразными лирико-драматическими "интермеццо", делающими нас свидетелями воображаемых диалогов писателя с героем. (Впервые к такому приему Йозеф Томан прибег в книге "Итальянская палитра" (1962), вошедшая в нее глава "Разговор с императором" стала зародышем романа "После нас хоть потоп".) Небольшие главы, мелькающие как эпизоды в кинофильме, образуют многоцветную мозаику. Обычно они контрастны по настроению и эстетической окраске, в них чередуются юмор и трагика, лирика и драматизм. Каждый из эпизодов - законченная сцена, построенная с учетом законов драматургического действия и запечатленная в слове со скульптурной пластичностью и красочной живописностью. А в целом возникает широкая историческая панорама с четко прочерченными главными идейными и сюжетными линиями, и на переднем плане высится величественная фигура Сократа.
Стилистика каждого исторического произведения Йозефа Томана соответствует духу изображаемого времени. Отсюда, например, барочная образность в "Дон Жуане". Задумывая роман "После нас хоть потоп", Томан пришел к выводу, что для него не подходят ни ораторские периоды Цицерона, ни краткие, афористические фразы Сенеки. Вот почему писатель обратился к современному языку и только в зависимости от конкретных сюжетных ситуаций вносил в него те или иные архаические элементы. Современным языком написан и "Сократ", хотя авторы широко пользуются и древнегреческой лексикой в названиях реалий. Особенно современно звучит речь повествователя, но и герои говорят языком наших дней, прибегая даже к нынешнему просторечию. Энергия, лаконизм, афористичность удачно сочетаются с метафорической манерой описания и передачи мысли, свойственной мифологическому сознанию. Живописность и пластичность повествования заставляют порою вспомнить о "Саламбо" Флобера.
Впечатления, навеянные давней поездкой Томана в Грецию, обрели художественную реальность в постоянном интимном общении с античными авторами. И на этом фундаменте возникло продуманно-строгое и величественно-простое, как сам Акрополь, здание. Факты были только теми обломками руин, из которых авторы воссоздавали прошлое, домысливая недостающие звенья по законам художественного правдоподобия.
Томанам удалось выдвинуть вполне самостоятельную концепцию личности Сократа, тесно связанную с новым пониманием породившей его эпохи. Дают ли исторические материалы основание для художественной гипотезы, высказанной в романе? Томановское изображение Сократа весьма близко той концепции, которая во второй половине 60-х - 70-х годах утвердилась в работах таких советских историков философии, как А. Ф. Лосев, Ф. X. Кессиди, В. С. Нерсесянц. А. Ф. Лосев писал, например: "Ни в наружности Сократа, ни в его поведении не было ровно ничего аристократического... Аристократы считали его развязным простолюдином, а демократы видели в нем своего разоблачителя... Сократ своими с виду простыми, невинными вопросами разоблачал не только пошлость обывательских представлений, но и ни на чем не основанную самоуверенность сторонников тогдашнего демагогического режима. В конце концов оказалось, что он решительно всем стоял поперек дороги... Мог ли он, острый мыслитель и проницательный критик современной ему действительности, быть приверженцем тогдашней демократии или аристократии, олигархии или тирании? Мог ли он... не видеть политической ограниченности вождей рабовладельческой демократии, не чувствовать грозно надвигавшейся социально-политической катастрофы? Ясно одно: мыслящему человеку в этой обстановке деваться было некуда. Сократ слишком хорошо чувствовал развал на стороне как демократов, так и аристократов, слишком хорошо видел нарушение и с той и с другой стороны законов справедливости, как он их понимал, чтобы питать какие-нибудь определенные социально-политические симпатии или антипатии. Но именно в силу своего антидогматизма Сократ и получил общеантичное значение..." 1
1 См.: А. Ф. Лосев. Предисловие. - В кн.: Платон. Соч. в 3-х томах, т. I. М., 1968, с. 15-23.
Чешская "апология" Сократа не историко-философское сочинение. Перед нами роман, который претендует на историческую достоверность не в деталях, а в общем понимании личности и эпохи. Это итог авторских раздумий, адресованных современности. Йозеф Томан, принципиальный противник искусственной актуализации истории, был убежден, что взгляд на прошлое помогает человечеству глубже понять себя. "Так летчик, поднявшийся над Прагой, видит не только сутолоку переполненных людьми и машинами улиц, но и город в целом", - говорил он автору этих строк.
Одну из глав своей книги "Человек откуда-то" писатель назвал "Веселый мессия". Его завещанием людям были слова Сократа: "Живите блаженной жизнью на земле! Metaforite! Изменяйтесь! Изменяйте мир!" А Мирослава Томанова, известная советскому читателю по роману "Серебряная равнина" (1970), посвященному боевым соратникам Людвика Свободы, и лирическому сборнику "Размышления о неизвестном" (1974), где воскрешен образ молодого чешского композитора, ушедшего в партизаны, недавно завершила незаконченные воспоминания своего мужа, следуя его принципу "выкапывать старые корни, из которых растут новые побеги".
