Вольдемар Балязин - Жизнь и смерть Софьи-Шарлотты в Петербурге (Браки Романовых)
Там молодых обвенчал православный архиерей, - духовник Екатерины Ивановны, приплывший с нею в Данциг, и оттуда все, кто был при венчании, пошли во дворец герцога, тоже оказавшийся совсем неподалеку.
Свадебное пиршество было довольно скромным и гостей было не много.
Сохранилось свидетельство обер-маршала герцога Эйхгольца, что Карл-Леопольд среди ночи ушел из спальни, почувствовав, что не может выполнить своего супружеского долга.
Через несколько дней молодожены уехали в Шверин, чтобы подготовиться к приезду туда Петра.
Вскоре приехав в Шверин, Петр весьма сильно удивил встречавших его придворных герцога и самого молодого супруга весьма дерзким пассажем.
Только завидев свою миловидную, молодую племянницу, Петр побежал ей навстречу и, не обращая внимания ни на герцога Карла, ни на других, его встречавших, обхватил Екатерину Ивановну за талию и увлек в спальню. "Там, - пишет осведомленный двумя очевидцами этого происшествия барон Пельниц, - положив ее на диван, не запирая дверей, поступил с нею так, как будто ничто не препятствовало его страсти". Едва ли подобное могло случиться, если бы дядя и племянница не были до того в любовной кровосмесительной связи...
Петр уехал из Шверина в Гамбург, оттуда на северо-германский курорт Пирмонт, затем в Копенгаген, и оттуда поздней осенью 1716 года вернулся в Шверин, где предстояли переговоры о возможном сепаратном мире со Швецией.
Здесь он узнал, что брак его племянницы несчастен: за минувшие полгода Екатерина Ивановна вполне в этом убедилась.
(К ее жизни в Шверине мы еще вернемся, а теперь нам предстоит узнать, что происходило с сыном Петра - царевичем Алексеем после того, как император Карл VI Габсбург предоставил русским беглецам замок Сент-Эльм).
Облава на царевича
Уехав из Шверина, Петр продолжал путешествовать по Европе. За последние месяцы 1716 года и за девять месяцев 1717-го Петр побывал в Пруссии, Голландии, Франции и Бельгии, после чего в октябре 1717 года вернулся в Петербург.
Почти все время, пока находился он за границей, царь неотступно следил за тем, как идут поиски беглого сына и делал все, чтобы заполучить Алексея в свои руки.
А события, связанные с возвращением Алексея Петровича, между тем развивались так: летом 1717 года в Вене появились полномочные эмиссары русского царя - тайный советник Петр Толстой и капитан гвардии Алексей Румянцев, сопровождавшие своего государя в его поездке по Европе.
Они приехали сюда из бельгийского курортного города Спа, где Петр вручил им 1 июля инструкцию относительно всего, что им предстояло сделать. Затем 10 июля Петр добавил к инструкции его собственное письмо к Карлу VI, в котором просил императора передать царевича в руки своего тайного советника Толстого, приведя убедительные юридические и моральные доводы.
29 июля Толстой вручил письмо императору, но Карл, прочитав послание, ответил, что письмо показалось ему недостаточно ясным и ему требуется какое-то время, чтобы правильно понять написанное.
Не дожидаясь этого, Толстой на следующий день заехал к герцогине Вольфенбюттельской - матери покойной жены Алексея Софьи-Шарлотты. Вы, уважаемый читатель, вероятно помните, что ее вторая дочь, родная сестра Софьи-Шарлотты и, следовательно, свояченица Алексея, была женой императора Карла.
Герцогиня, выслушав Толстого, обещала сделать все, чтобы помирить Петра и Алексея, но Толстой сказал, что примирение возможно только в единственно случае, - если Алексей согласится вернуться в Россию.
7 августа император позвал к себе трех своих тайных советников для решения этого вопроса и они согласились, что все следует предоставить воле царевича. А 12 августа Толстому и Румянцеву разрешено было ехать в Неаполь для встречи с Алексеем. Из-за сильных и беспрерывных дождей агенты Петра добрались до Неаполя лишь 24 сентября.
На следующий день их принял вице-король Неаполя Вирих-Филипп-Лоренц, граф Даун, князь Тиана и предложил устроить свидание с Алексеем завтра, у него во дворце и при его, Дауна, присутствии, придав всему характер непринужденной дружеской встречи. Однако, как только Алексей, Толстой и Румянцев увиделись друг с другом, то, несмотря на присутствие гостеприимного хозяина дома, царевич затрепетал от страха, а посланцы Петра с места в карьер стали решительно требовать от Алексея покориться отцовской воле и немедленно ехать в Россию.
После первой встречи последовали еще три, во время которых ласки и посулы сменялись угрозами. Наконец, во время пятой встречи, 3 октября, царевич согласился ехать домой, после того, как Толстой сказал ему: Петр не остановится даже перед тем, чтобы применить силу оружия против Австрии, но все равно добудет непокорного изменника-сына.
Согласившись ехать, Алексей попросил только об одном - разрешить ему обвенчаться с Ефросиньей, которая была на четвертом месяце беременности. Петр разрешил, в частности и потому, что именно Ефросинья уговорила Алексея возвратиться в Россию.
Съездив в недалекий от Неаполя город Бари и поклонившись там мощам святого чудотворца Николая Мирликийского, Алексей 14 октября отправился на родину. Ефросинья сначала ехала вместе с Алексеем, но потом отстала, чтобы продолжать путь неспеша и не подвергать себя опасности выкидыша или неблагополучных родов.
Алексей с дороги писал ей письма, пронизанные любовью и заботой. Он советовал Ефросинье обращаться к врачам и аптекарям, беспокоился, удобный ли у нее экипаж, тепло ли она одета, посылал ей немалые деньги, а потом послал и бабок-повитух, которые могли бы хорошо принять роды.
Проехав Италию, Австрию и немецкие земли, Алексей через Ригу, Новгород и Тверь 31 января 1718 года прибыл в Москву. А Ефросинья в середине апреля приехала в Петербург и должна была родить ребенка недели через две после приезда. Однако никаких известий о том, были ли роды и кто именно родился, - мальчик или девочка - до сих пор совершенно неизвестно.
Зато хорошо известно, как ждал ее Алексей Петрович, как надеялся, что отец все-таки разрешит им обвенчаться и позволит жить вместе, частной жизнью, в одной из деревень под Москвой. Но ничему этому не суждено было статься. Как только Ефросинья вернулась в Петербург, ее тут же арестовали, посадили в крепость и приступили к допросам. Правда, ее ни разу не пытали, а Петр всячески выказывал ей свои симпатии. Это объясняли тем, что данные Ефросиньей показания окончательно погубили царевича. Ей, конечно же, запретили и думать о венчании, а свидания ее с Алексеем происходили на очных ставках в застенках Преображенского приказа.
А царевич, сразу же после приезда в Москву, 3 февраля был приведен в Столовую палату Теремного Кремлевского дворца и в присутствии генералитета министров и высших церковных иерархов пал перед Петром на колени и отрекся от прав на престол, попросив у отца "жизни и милости". Петр обещал сохранить ему жизнь, если он откроет имена всех участников побега, на что Алексей немедленно согласился и тут же назвал всех сообщников.
В Преображенский приказ прежде всего были доставлены главные сообщники Алексея - Кикин, Вяземский, Афанасьев и Долгоруков, а вслед за ними на допросах и пытках оказалось более пятидесяти человек.
Следствие, начавшись в феврале 1718 года, проходило до середины июня, когда после очных ставок Алексея и Ефросиньи была установлена "сугубая вина" царевича и он сам попал в каземат Петропавловской крепости, а затем и подвергнут пыткам.
Царевич Алексей и его сообщники
На допросах Алексей назвал имена более чем пятидесяти своих подлинных и мнимых сообщников, и розыск начался сразу в трех городах: Петербурге, Москве и Суздале, там, где находились названные царевичем люди.
В Суздаль был направлен капитан-поручик Преображенского полка Григорий Скорняков-Писарев с командой солдат. 10 февраля 1718 года в полдень он прибыл в Покровский монастырь, оставив солдат неподалеку от обители.
Скорняков сумел незамеченным пройти в келью к Евдокии и застал ее врасплох, отчего она смертельно испугалась. Евдокия была не в монашеском одеянии, а в телогрее и повойнике, что потом ставилось ей в вину, ибо было сугубым нарушением монашеского устава.
Оттолкнув бледную и потерявшую дар речи Евдокию, Скорняков коршуном бросился к сундукам и, разворошив лежащие там вещи, нашел два письма, свидетельствующие о переписке Евдокии с сыном. После этого в Благовещенской церкви найдена была записка, по которой Лопухину поминали "Благочестивейшей великой государыней нашей, царицей и Великой княгиней Евдокией Федоровной" и желали ей и царевичу Алексею "благоденственное пребывание и мирное житие, здравие же и спасение и во все благое поспешение ныне и впредь будущие многие и несчетные лета, во благополучном пребывании многая лета здравствовать".
14 февраля, арестовав Евдокию и многих ее товарок, а также нескольких замешанных в ее деле священников и монахов-мужчин, Скорняков повез их всех в Преображенский приказ в Москву. 16 февраля начали строгий розыск, прежде всего обвиняя Евдокию в том, что она сняла монашеское платье и жила в монастыре не по уставу - мирянкой. Отпираться было нельзя, ведь Скорняков и сам застал Евдокию в мирском платье. А дальше дела пошли еще хуже, привезенная вместе с другими монахинями старица-казначея Маремьяна рассказала о том, что к Евдокии много раз приезжал Степан Глебов и бывал у нее в келье не только днем, но и оставался на всю ночь до утра.
