Михаил Белов - Мангазея
В начальный период мангазейских морских походов и промыслов распространенными являлись артели и ватаги промышленников-своеужинников.
Вот такая артель и составилась под Холмогорами. Верховодили в ней Молчан Ростовец, Агей Распопов из Матигор, Иван Мелентьев Прозвиков и Меншик Панфилов Вондокурец. Всего собралось 40 человек. За плечами этих людей был немалый опыт тяжелых ледовых походов на Новую Землю и Грумант, где били они моржей, чтобы добыть драгоценные клыки. Их прадеды и деды исстари промышляли морского зверя в Белом море, в Варзуге ловили заборами семгу, в Неноксе вываривали из морского рассола соль; в XV в. они строили на островах Онежского залива златоглавый Соловецкий монастырь, рубили на высоких берегах рек деревянные чудо-церкви, разукрашенные ажурной резьбой и затейливыми куполами. Не уступали они никому и в грамоте. По поморским городам и селам ходили переписанные от руки списки древних церковных книг, народных легенд, сказаний. Их трудами были сохранены старательно переписанные киевские, новгородские и двинские летописи, рассказы и упоминания о самых древних походах на Северный Урал, в Сибирь, по морю-океану.
Под 1032 г. в Новгородской летописи говорилось о походе двинского посадника Улеба на Железные Ворота (так назывался тогда пролив Карские Ворота). Ходил этот Улеб с Северной Двины на дальнюю окраину Новгородской земли — к Югре. В летописном перечне посадников, т. е. хозяев Новгорода Великого, стоял Улеб десятым за первым посадником — легендарным Гостомыслом, нанесшим поражение варяжскому войску до прихода на Русь Рюрика, Синеуса и Трувора, и седьмым от Остромира, оставившего после себя первую русскую рукописную книгу «Остромирово евангелие». Отрок Гюрята, по рассказам новгородских дружинников, ходивших собирать дань с югорских племен, написал «Сказание об Югре». «Есть же и подаль на полунощ (на север) иные страны — суть горы зайдучи Лукоморья (очевидно, имелась в виду Обская губа). Им же высота до небеси… Есть же путь до гор тех, и непроходим пропастьми, снегом, лесом», — утверждал Гюрята. А чтобы привлечь к далеким северным странам людей, нарисовал он такую картину. В стране у Лукоморья несметные пушные богатства: едва родившись, белки и олени падают из туч и разбегаются по земле.
Переписывалось и ходило из селения в селение новгородское «Сказание о человецех незнаемых в Восточной стране», составленное в XV в. «В той же стране, за теми же людьми, — говорилось в „Сказании“, — над морем есть иная самоядь: по пуп люди мохнаты до долу, а от пупа вверх — как и прочие человецы…» И дальше: «В той же стране, за теми же людьми, над тем же морем иная самоядь такова: вверху рты, рот на темени, а не говорят; а видение в пошлину человецы; а коли едят и они крашат мясо и рыбу да кладут под колпакы или под шапку, и как почнут ести, и они плечимо движуть вверх и вниз…». Знал новгородский книжник и о более отдаленных странах. «На восточной стороне, за Югорьскою землею, — писал он, — над морем, живут люди самоедь завомыи Малгонзеи. Ядь их мясо оленье, да рыба… В той же стране, за теми же людьми над морем, живут иная самоедь такова: Линная словет; лети месяц живут в море, а на сухе не живут того деля: того месяца понеже тело в них трескается, и они тот месяц в воде лежат, а на берег не могут вылезти».
«Сказание о человецех незнаемых…» обошло тогда весь свет. Знали его не только в Поморье и Новгороде, но и за рубежами Русской Земли. Это было единственное сочинение о самоедах, разделенных безымянным автором на два рода: «югорскую самоядь», что кочевала по северу Печорского края, Северному Уралу до Обской губы, и «мангазейскую самоядь», жившую к востоку от Обской губы до реки Енисея. Само слово «малконзеи», впервые появившееся в этом сочинении, обозначало племя малканзеи, позднее — мангазеи, что значит по-зырянски: «народ на краю земли», «у моря». Выяснилось позднее, в XVII в., когда русские отряды побывали на Лене, что под «Линной самоядью» разумел новгородец ленский, линский народ.
В XIV–XV вв. из Новгорода были совершены и первые походы в Сибирь. В 1363–1364 гг. новгородский воевода Александр Абакумович с немалым войском продвинулся до реки Оби и «воеваша по Оби реки и до моря». Под «морем» летописец, очевидно, разумел Обскую губу. В 1499–1500 гг. туда же прибыло большое московское войско во главе с князем Семеном Курбским. Воинами князя были крестьяне Поморья — холмогорцы, кеврольцы, мезенцы. В устье реки Печоры построили они новый город «на месте пустом для опочиву Московского государства торговых людей» — Пустозерск. «Щелью»[18] князь Курбский прошел через Уральские горы, побывал в Березове.
И еще минуло сто лет. В Поморье произошли большие перемены. Если раньше на Юргу и далее в восточные владения новгородцы отправлялись на небольших долбленых лодках, называвшихся ушкуями, то в XVI в. они стали ходить по морю-океану на новых судах. В народных сказаниях, в житиях святых, в древних рукописных книгах рассказывалось о далеких походах «в море-окияне» на кочах и «кочневых лодьях».
Плавание поморов на лодьях по Белому морю. Миниатюра из Соловецкого патерика XVI в.
Народная молва приписывает начало этого нового и важного дела крестьянам Соловецкого монастыря. В Онежском заливе, в устье реки Кемь, построили они плотбище и срубили небольшую лодьицу. А чтобы не разбилась о лед, нашили на ее борта «коцу», так по-новгородски называлась всякая ледовая защита, в том числе и ледовый пояс из крепкого дубового дерева. Лодьицу «с коцей» назвали кочневой. Разрослось судостроительное дело широко. При царе Иване Грозном лодейные плотбища были на Онеге, под Холмогорами, в Мезени и Пустозере. На Грумант и Новую Землю, по Белому и Баренцеву морям, а затем и в Сибирь промышленники плавали на этих новых морских судах, постепенно совершенствуя их. В конце концов в Поморье появился новый тип быстроходного судна, имевшего уже мало общего со старорусской лодьей, известной в Киевской Руси и в Великом Новгороде. Кроме ледовой защиты, «коцы», эти оригинальной конструкции корабли имели ледовые обводы, круглую, яйцеобразную форму. Иностранцы, которые сами видели кочи, называли их круглыми судами. При сжатии льдов коч, в отличие от западноевропейских судов, выжимало на поверхность. По длине коч не превышал 19 метров, а по ширине 5–6 метров. Он мог поднимать до 2000–2500 пудов. При хорошем ветре промышленники проходили на коче 200–250 верст в сутки. Первые ледовые корабли создавались руками лодейных и кочевых мастеров.
Но поморы умели строить не только большие морские суда. Для прибрежных, недальних походов, для пересечения губ и перехода через волоки строились «малые кочи», поднимавшие от 700 до 800 пудов. По удобству преодоления волоков и плавания в мелких морских губах таким судам не было равных.
Древнерусское ледовое судно коч. Реконструкция автора.
О походах на кочах и кочневых лодьях по ледовитому морю складывались легенды. Церковные книжники вплели их в ткань самых распространенных на Руси богословских сочинений — житий святых. В житии основателей Соловецкого монастыря Зосимы и Савватия рассказывалось о плавании в «пучине моря» некоего Митрофана и его товарищей. Митрофан ходил на зверобойный промысел («имел у себя добытки морские многие») «в край» моря, откуда не видно «превысоких гор», очевидно, далеко от Терского берега Кольского полуострова. Этим «краем» моря могла быть и Новая Земля, и Шпицберген. В этом же житии есть рассказ о необычной и почти трагической зимовке двух промышленников на одном из островов Онежского залива — острове Жужмуе, куда попали они поздней осенью после гибели судна, разбившегося в бурю о камни. Зимой питались робинзоны чем попало, так как все их продовольствие утонуло. Только весной к острову подошла соловецкая лодья. Все, что увидели там монахи, потрясло их. «В некоем месте, — писали они, — при Камени [нашли] храмину малу, а в ней же два человека нага и гладна и ногам их гниющим зело токмо еле живы».
В «чуде о брате Протасии и о страждущих человецех в семи судех» говорилось, как семь поморских судов, будучи на весеннем промысле в Белом море, попали в несколько необычный ледовый плен. В первый день пасхи (рассказывал зверобой Протасий) «прииде на нас буря ветреная велия и трус велик в море, и подвижеся море от зельного дыхания ветренаго». Случилось это во время стоянки судов у кромки льда, «и нача быти подо льдом зыбь велика, яко не мощно нам на леду стояти от нужа волн морских». Затем суда отнесло ото льдов и бросило в открытое море. Промышленникам угрожала смерть. Даже старые и опытные поморы, видавшие всякие виды, по словам Протасия, «не упомнят такова и толика труса морского». Спустя несколько дней кочи прибило к Соловецкому острову. Здесь обстановка неожиданно осложнилась. С моря на суда двинулись ледяные лавины. Промышленники приготовились к самому худшему. Семь дней продолжался ледовый плен. На восьмые сутки льды расступились под действием южных ветров, промышленники смогли продолжать свой путь.
