Юрий Пивоваров - Русская история в зеркале русской мысли. Лекции.
Русская мысль начинается как становление русского гражданского общества. И все это происходит через Николая Михайловича Карамзина. Ну, впоследствии его карьера сложится иначе. Александр Первый заметит этого незаурядного человека. Сейчас скажу, как. И он его пригласит в Царское Село, чтобы он был поближе, и Карамзин станет очень близким человеком к Александру. А история их знакомства тоже очень интересная. Дело в том, что в начале века, как мы уже говорили, Александр пытается проводить реформы. И здесь главный человек -- Сперанский, о котором мы будем говорить чуть позже. А Сперанский и Карамзин очень связаны между собой. И вот многим это не нравилось, эти реформы. Многие видели в них французский дух. А к чему приводят реформы по французскому типу? К революции. И многие боялись. И Карамзин принадлежал к этой группе консерваторов, осторожных людей, которые не верили, что Александр и Сперанский могут что-то сделать. Они ошибались. Мы это скажем потом. Но, тем не менее. И вот, он нашел такого человека, созвучного ему по мыслям, в сестре Александра Первого, Екатерине Павловне. Это была дама очень близкая к своему брату. Они были ближайшие друзья. Которая жила в Твери, где был губернатором ее муж, принц Ольденбургский. И она несколько раз общаясь с Карамзиным, сказала: "Слушайте, Николай Михайлович, мой брат (то есть, император) должен знать Ваши мысли. Напишите". Он взял и написал. Это называется "Записка о древней и новой России, в ее гражданском и политическом отношении". Это страничек сто примерно. Ну, написал. И в тысяча восемьсот девятом году Екатерина Павловна устроила свидание. Александр приехал в Тверь, и Карамзина вызвали из Москвы. Карамзин читал ему куски из этой работы, куски из "Истории государства Российского". Александру Первому это не понравилось. Он был очень холоден. Когда они расставались, он сказал, что я не согласен с вашими взглядами, но отдайте мне "Записку", я почитаю. И уехал. И постепенно Александр влюбился в эту "Записку". Постепенно она его взяла. Она пронзила его. Он стал переходить на эти же позиции. И поэтому реформатора Сперанского потом выбросят, а Карамзина, охранителя, значит, к себе приблизят. И вот он переедет в Петербург и станет очень близким человеком для Александра Первого. Причем… тоже вот судьба русской мысли. Это люди, которые очень... И в этом смысле Карамзин показательная, такая нормативная, первая судьба. Поэтому можно на ней остановиться. Вот он по собственному почину начинает заниматься русской историей. Потом он по собственному почину начинает заниматься анализом текущей политики, что цари делают, и начинает их критиковать. Русская мысль сразу возникает как критика власти. Сразу же. Как критика власти. Общество не согласно с тем, что делает власть. И власть уже вынуждена прислушиваться. Времена меняются. То есть еще недавно Радищева, как вы знаете, куда отправили. Да? Или Новикова, просветителя, при Екатерине Второй. Здесь уже власть слушает. А Карамзин говорит очень жесткие… Мы сейчас скажем об этом. И очень такие, критичные вещи говорит по отношению к власти. Но когда уже Александр его полюбил и приблизил, то Карамзин играет, начинает играть при нем громадную роль. А какую громадную роль? Ну, например, Александр думает: дать Польше конституцию или не дать? Он спрашивает Карамзина. Конституция дается. Или он думает, как поступить с тем-то или с тем-то. И даже вещи интимного свойства, то есть личной жизни. И он, так сказать, идет к Карамзину. Он не идет исповедоваться к священнику, а идет к Карамзину. Но, более того, даже женские особы, даже женщины из императорской фамилии бегут к Карамзину и рассказывают о своих любовных приключениях или неудачах семейной жизни. Он становится исповедником царской фамилии. Он и говорит им, что делать. В политике, там, в экономике, в бюрократических назначениях. И одновременно он даже исповедует их и учит их, как жить личной, частной, приватной, интимной жизнью. Это поразительная вещь. Но интересно, что эта поразительная вещь, вот такой вот, как бы учитель царей, учитель власти, она продолжится дальше. Посмотрите русскую историю. Гоголь впоследствии. Помните "Выбранные места из переписки с друзьями", где он будет учить, что должен делать губернатор или его жена. Что должен делать министр или его жена. Потом Достоевский в "Дневнике писателя" будет говорить: внешнюю политику надо так делать, а внутреннюю политику так. Потом Лев Николаевич Толстой позволит себе учить Николая Второго, что не надо проводить столыпинские реформы и разговаривать с ним сверху вниз. И цари будут слушать и бояться. Потом Горький появится и будет Сталина неудачно и Ленина учить, что, мол, там террор смягчить или, наоборот, усилить. А потом Александр Исаевич Солженицын, вот уже при вашей жизни. Да? Когда он был помоложе, он писал письма вождям. Он потом, когда приехал, выступал по телевизору и учил русских людей, русскую власть, как надо жить. Вот эта традиция, которую потом обрела русская литература и русская мысль. Часто литераторы -- мыслители, вот, как Карамзин, это одно и то же. Или как Достоевский, или как Солженицын, или как Толстой, или как Пушкин. Это часто одно и то же. Они учат власть. А что, откуда, почему это? Я хочу вам напомнить, что в православной культуре традиционной, помните, была такая фигура -- старец? Старец, да? Это был такой очень… монах. Он не имел чины церковные особенно большие, монашеские. Но это был духовный человек, которого все очень уважали, которому была открыта какая-то истина, чувствовали все. И даже самые крутые цари, типа Ивана Грозного, Ивана Четвертого, ездили к старцам, спрашивая их, как быть, и слушались. И боялись. И каялись. И исповедовались, и так далее. А вот уже в рамках светской культуры, культуры просвещения, культуры современной, нашей с вами, появляются фигуры таких вот светских старцев. Многие из них потом бороды такие завели. Карамзин-то еще нет. И Гоголь, и потом уж и Толстой, и Достоевский, Александр Исаевич Солженицын. Они с бородищами, как старцы, явятся и будут такими старцами учить власть. Это все начинается с Карамзина.
Но вернемся к его "Записке о древней и новой России". А что, собственно говоря, в ней было? Что он там такого написал? А он написал такое, что при царях ее никогда не публиковали. Никогда. Она была практически не известна русскому обществу. Никогда при царях нет. Так, какие-то выжимки, какие-то кусочки. А частично ее опубликовали лишь перед революцией. А потом опять при советской власти перестали публиковать. И вновь, по-настоящему, полным текстом опубликовали уже во времена Горбачева, когда была гласность, перестройка, свобода и так далее. То есть, это удивительное произведение, которое двести лет практически русские люди не знали. И, тем не менее, это произведение произвело огромное влияние на все. Это был манифест русского консерватизма. "Записка о древней и новой России, ее гражданском и политическом отношении". Так начинается русское охранительство. Так начинается великий русский консерватизм. Смысл консерватизма заключается в том, что если общество не готово к реформам, лучше их не делать. Всякая реформа -- это всегда риск. И это не благо. Реформа -- это последнее дело. К реформе надо прибегать только тогда, когда уже других методов нету. А каких других методов нету? Карамзин был теоретиком, идеологом, певцом, представителем вот этого самого гражданского общества. Он считал, что общество должно развиваться само, изнутри, органично. И власть своим хирургическим ножом должна внедряться в это общество очень осторожно. То есть всякая реформа, это лишь... Ведь мы идем к хирургу и врачу, идем лечиться и на операцию, когда нам больно, плохо. А так мы стараемся, так сказать, этого не делать. Так примерно думал Карамзин и по отношению к обществу. Поэтому он считал, что реформы, которые затеял Александр Первый со своим первым министром Сперанским, они опасны для русского общества. Они инородны. Это известно, что после каждой операции человеческий организм год или полгода приходит в себя. А внедрение нового органа вообще часто не совместимо. Примерно так же, разумеется, все эти медицинские аналогии принадлежат мне, а не Николаю Михайловичу, но примерно так же он думал о всяком таком реформизме, прогрессизме и так далее. Очень надо действовать осторожно. Это первый русский консерватор. Первый русский охранитель. И вообще, в нашей традиции к нему относятся плохо. Я должен вам сказать, что, конечно, это великие люди, потому что они думают об обществе. Я уже в своей жизни пережил несколько очень серьезных, радикальных реформ в политике и экономике, и не могу сказать, что все они были благодетельны для меня, тогда представителя гражданского общества, как для обычного человека, и для моей страны. Карамзин прекрасно это понимал, потому что он знал опыт Французской революции. Когда крутыми реформами, революционными мерами разрушили французское общество, которое столетиями слагалось. Хотя имело, конечно, недостатки. И в этом смысле он призывал к осторожности, к чуткости. Это одно. Второе. Как он пишет. Когда он пишет историю, как он ее называет? "История государства Российского". Он не называет ее "История России" или "Российского общества" или "Российская история". То есть, что он делает? Он редуцирует. Слово "редуцирует" понятно, да? То есть сводит, сокращает русскую историю к истории русской власти. К истории русского государства. Он первый говорит о том, что власть есть центральная идея, центральный институт, центральная категория русской истории. Недаром он... А он же художник, он гениальный художник. Он рисует фигуру Ивана Третьего, это дедушка Ивана Грозного. Это конец пятнадцатого, самое начало шестнадцатого века. При котором Московское царство поднимается из небытия и становится великой европейской державой. Он рисует его красками такого… вот он, великий человек, который создал, эта великая власть. И он говорит, что самодержавие, как он говорит, -- это палладиум России. То есть самодержавие -- это вечный институт для России. Что русская власть не должна быть ограниченной ничем. Ну, говоря языком, парламентом, судами и так далее. Русская власть должна быть неограниченной. Потому что вся история русской, русская история -- это история русской власти. И русская власть, когда она сильная, когда она крепкая, когда она мощная, только тогда она может обеспечить России процветание. То есть, с одной стороны, развитие гражданского общества. Но и власть, которая стоит и блюдет, и наблюдает, и учит, и так далее. И он говорит, что, вообще, история русской власти -- это постепенный переход от жесткого самовластия, жестких таких форм управления, к более мягким, просвещенным, умеренным. И что власть, русская власть, она хороша тем, что она не зависит ни от какого сословия. Она для всех. Для всех классов, сословий, социальных, профессиональных групп и так далее. Это, так сказать, такое отеческое правление. Как отцу, все его дети -- старшие, младшие, более глупые, менее умные, -- дороги. Так и власти дороги все представители общества. И он говорит, что за всю историю русских царей, только два были выродки. Это Иван Грозный и Павел. Ну, Павел, это вот отец Александра, сын Екатерины, при котором Карамзин жил. А так, в принципе, -- говорит он, -- безусловно, Россия всегда спасалась самодержавием. Поэтому отбросьте все эти ваши конституционные мечтания, все эти ваши французские затеи, это приведет никуда Россию.
