Александр Насибов - Долгий путь в лабиринте
Мы все кипим от ярости. А девица стоит и глядит в сторону, будто к происходящему не имеет ни малейшего отношения.
Полковник наш был длинен, как пика казацкая, худосочен и бледен. А тут налился кровью, побагровел. Думали, его хватит удар. Скомкал бумагу и - шлеп-шлеп ею по щекам той девицы.
Пытались допросить ее, выведать, есть ли единомышленники в депутации. Ни слова не говорит, молчит.
Конечно, заперли агитаторшу, приставили часовых. Ну а дальше что предпринять?
Тут как раз поступают сведения о брожении среди солдат, успевших наслушаться да начитаться этих листовок.
Собрались офицеры. Решили единодушно: нет иного пути, кроме как отобрать десяток наиболее горластых нижних чинов и расстрелять перед окопами. Вместе с девицей пустить в расход. Всенародно. В назидание.
Мысль тем более верная, что отсутствовал главный смутьян - некий большевик. За месяц до этих событий полковой комитет делегировал его в Петербург. Звали большевика Андрей Шагин... Так вот, этого человека сегодня я увидел у подъезда вашего дома. Он и возглавлял группу чекистов.
Но я возвращаюсь к рассказу. Итак, унтер-офицера Шагина не было на позициях. Очень хорошо! Постановили не мешкать, экзекуцию произвести завтра, рано утром.
И надо же случиться, чтобы именно этой ночью вернулся в полк унтер Шагин!
Оказалось, был на съезде в Петербурге, где тысяча таких, как он, представителей двадцать суток кряду драли глотки по поводу судеб нашей многострадальной земли. Участвовали в том всероссийском шабаше господа меньшевики и эсеры, октябристы и кадеты, представители еще каких-то партий и уж конечно большевики.
Большевики... Увы, в тот год не все еще понимали, что это за опасность!
Но, господа, вернемся к Андрею Шагину. Прибыв в полк, он все изменил. Под утро люди Шагина разоружили часовых гауптвахты и освободили арестованных. Часть полка вышла из повиновения командованию. Над группой штабных офицеров едва не свершили самосуд.
И знаете, кто вырвал полковника из рук разъяренных солдат? Он же, Андрей Шагин! До сих пор не пойму, зачем ему понадобилось... Но факт есть факт, когда полковник уже стоял на бруствере заброшенного окопа на краю своей будущей могилы - и вот-вот должен был грянуть залп, появился унтер-офицер Шагин. Его сопровождала знакомая нам девица. Шагин что-то сказал солдатам, те опустили винтовки.
Полковник упал на колени. Его стало рвать. Весь полк смотрел, как корчился на земле недавний владыка тысяч солдатских жизней...
Унтер и солдаты ушли, а девица осталась. В светлом платье и коротком жакете, простоволосая, она, эта пигалица, стояла у бруствера окопа и бесстрастно глядела на валявшегося в собственной блевотине полкового начальника. Будто не раз видела подобную картину...
Я находился неподалеку, исподволь наблюдал за ней и мучительно думал: где и когда, при каких обстоятельствах уже видел эту круглую физиономию?
Между тем полковник затих. Еще через несколько минут он сделал попытку встать: шатаясь, приподнялся с земли, отвел руку в сторону то ли балансировал ею, то ли просил помощи. И тогда подошла девица. Он оперся на ее плечо, сделал шаг, другой.
Помощь девицы... Было ли это состраданием к поверженном врагу или хорошо рассчитанным эффектным ходом - кто знает! Впрочем, склоняюсь к мысли, что вряд ли она пожалела полковника.
Ну а он, приняв ее поддержку, окончательно уничтожил себя в глазах полка.
Позже я не раз возвращался к эпизоду заброшенного окопа, все хотел вспомнить, где же задолго до войны встречался с той барышней. Силился - и не мог. Да и трудно было сосредоточиться: я готовил побег полковнику. Только подумать: побег из собственного полка!..
Ночью мы тайно увезли его с позиций.
А вскоре отправился в тыл и я. Все вокруг разваливалось, агонизировало. Пока было еще время, следовала подумать и о себе.
С той поры я не видел ни Шагина, ни девицы. А несколько часов назад почти столкнулся с ними у дверей вашего дома!
Можете понять мое состояние? В голове мешанина воспоминаний, образов. И снова отчетливая мысль - да, я уже встречался с этой особой, и встреча произошла еще до того, как судьбе угодно было столкнуть нас весной семнадцатого на позициях полка.
Но где, когда, при каких обстоятельствах?
Помогла лавочница. Все выяснилось с первых же ее слов, когда я задал наводящий вопрос.
- Это которая со шпалером на заду?! - вскричала она. - Да кто же не знает ее? Бандитке и тринадцати лет не было, когда с ножом кинулась на родного батьку!
Торговка разволновалась, торопливо рассказывала, приседая от возбуждения, шлепая ладонями себя по бедрам. Но я уже не слушал. Перед глазами отчетливо встал давний номер здешней газеты с двумя снимками на первой странице. Я и сейчас ясно вижу эти фотографии! Одна изображала представительного господина, а другая - эту самую девицу, какой она была лет семь назад. Ниже шло описание случившегося. Главным действующим лицом происшествия была дама, сотканная отнюдь не из одних добродетелей, которую намеревался проучить строгий супруг. В итоге нападение девчонки на отца. Дочь вступилась за порочную мать и едва не зарезала собственного родителя... Примерно так обстояло дело, по утверждению газеты.
Сейчас можно считать доказанным, что с годами дьявольские наклонности звереныша получили дальнейшее логическое развитие: девица подросла и стала работать вЧК.
Вот на каких людей делают ставку большевики!
Слава Богу, всему этому скоро придет конец. Простите, что говорю намеками, но... Словом, я утверждаю: господа, мы на пороге больших событий!
ВТОРАЯ ГЛАВА
1
Обширная площадь расположена при въезде в город, на самой высокой его точке, по всем направлениям изрезана колесами фургонов, биндюг, линеек. Это привоз, рынок, куда по воскресеньям съезжаются крестьяне окрестных деревень и хуторов.
Город отсюда как на ладони: вдоль пологого склона тянутся ряды домов, каждый ряд ниже предыдущего. Город будто ступенями сбегает к берегу широкой реки. А здесь - приземистые прямоугольники пакгаузов, складов, десятки железнодорожных путей, множество пристаней.
По окраинам - заводы и фабрики. Ни одно предприятие не работает. И паровозы тоже неподвижны, будто закоченели в холодном депо с выбитыми окнами. Иные сброшены с рельсов и лежат в бурьяне.
Город - один из центров торговли хлебом на юге страны. Но раздвинуты железные двери пустых портовых складов. Пустынно и возле причалов. Лишь два старых плашкоута сиротливо жмутся к дальнему краю каменной стенки. Несколько пароходов притоплены на мелководье. Из бесцветной в этот рассветный час речной воды торчат их днища - черные, в охряных подтеках ржавчины.
Обращенные к порту фасады домов, стены прибрежных зданий сплошь в сыпи пулевых отметин. Пустые глазницы окон. Вздыбленные стропила на развороченных снарядами крышах...
И еще - афишные тумбы на перекрестках, пестрые, будто оклеенные разноцветным лоскутом: прокламации, листовки, воззвания. Русские и украинские тексты, строки по-гречески, по-французски, германский готический шрифт...
Боевые группы большевиков, позднее - Красная Армия, дрались в городе против жандармов и казаков, против войск германского кайзера, против банд Петлюры и белогвардейцев, французов и греков, били врага и брали власть, но случалось, что отступали и на месяцы уходили в подполье.
Недавно отсюда был изгнан последний отряд оккупантов французские морские пехотинцы и батальон греков. Утвердилась Советская власть. Ожил город, стал чиститься, залечивать раны. Из ближних сел прибыл первый обоз с мясом, картофелем и зерном. Его сопровождал конный отряд ЧОН1 - оберегал от банд, затаившихся в степных балках и перелесках. Доставил в город и тотчас ушел за новым обозом.
1 Части особого назначения.
...В это раннее утро рыночная площадь была почти пуста. Только в центре ее сгрудилось десятка полтора линеек и биндюг с поднятыми оглоблями. Распряженные лошади еще дремали, а люди уже вылезали из-под телег, где провели ночь, брели к водоразборной колонке на краю площади. Вскоре возле телег запылали костры, потянуло пшеном, горелым хлебом.
Возле древней полуразвалившейся стены на границе привоза появились двое мальчишек с ведерком, кистью и свертком бумаги. Минуту спустя на стене забелел квадратный бумажный лист - объявление.
Одним из первых увидел его бородатый возчик в рваной шинели без хлястика и австрийской зеленой шляпе с пером на крупной кудлатой голове. Он только что подвесил над огнем помятую солдатскую манерку с водой и теперь любовно тер скребком круп угольно-черного жеребца. Узрев бумагу на стене, возница прервал работу. Его разбирало любопытство. Но как оставить без присмотра лошадь и биндюгу?
Между тем у стены стал собираться народ. Два мужика, протиснувшись к самому листу, оживленно спорили. С разных концов к объявлению спешили все новые группы людей.
