Андреас Дорпален - Германия на заре фашизма
Величие Гинденбурга во всей полноте проявилось в час поражения Германии. 29 сентября 1918 года генералы потребовали немедленного заключения перемирия, как единственного средства предотвращения военной катастрофы. Правда, через несколько дней их уверенность в способности армии противостоять натиску противника снова окрепла, и они упрекнули правительство за принятие условий, выдвинутых президентом Вильсоном в ходе переговоров. 24 октября Верховное командование издало приказ, который должен был быть зачитан во всех войсках. В нем содержалось осуждение последнего послания Вильсона и заявлялось, что немедленная эвакуация всех оккупированных территорий «неприемлема для нас, солдат». Такой ответ, как было сказано далее, «может означать только одно – продолжение борьбы всеми имеющимися в нашем распоряжении силами. Если наши враги поймут, что не смогут прорваться сквозь немецкие позиции, несмотря на многочисленные жертвы, они заключат с нами мир, гарантирующий счастливое будущее Германии и ее народу». Имелось в виду, что этот приказ, выражая взгляды правительства, укрепит его позиции на мирных переговорах. Это был, вероятно, единственный приказ по армии, подписанный Гинденбургом до одобрения его Людендорфом. Какова бы ни была его цель, он фактически означал прекращение мирных переговоров. Приказ вызвал волну ярости в правительственных кругах и подвергся резкой критике в рейхстаге. И хотя на нем стояла подпись Гинденбурга, основное недовольство адресовалось Людендорфу. Только что назначенный канцлер, принц Макс Баденский, потребовал от императора увольнения Людендорфа, но настаивал, чтобы Гинденбург остался на посту, поскольку уход маршала вверг бы армию и нацию в отчаяние. На следующий день кайзер встретился с генералами и после резкого обмена мнениями с Людендорфом освободил последнего от должности. Гинденбург наблюдал за происходящим в молчании и не сказал ни слова в защиту своего многолетнего помощника. Он лишь подал прошение об отставке, мотивируя его нежеланием расставаться с проверенным сотрудником. Прошение было отвергнуто, и старый фельдмаршал подчинился решению кайзера.
Новость об уходе Людендорфа не вызвала волнений, поскольку Гинденбург остался на своем посту. Нация приветствовала это решение. Когда принцу Максу, совещавшемуся в это время со своими министрами, сказали об отставке Людендорфа, он первым делом спросил:
– А Гинденбург?
– Он остается.
– Слава богу!
Такова была реакция новоявленного канцлера и министров. В тот же день Густав Штреземан, лидер национал – либералов, написал своему товарищу по партии: «Надеюсь, ты согласишься со мной, если я попрошу тебя сделать все возможное, чтобы не допустить ухода Гинденбурга со своего поста. Ни при каких обстоятельствах мы не должны взять на себя ответственность перед историей за свержение Гинденбурга. Полагаю, нам легче было бы перенести отречение императора, чем уход Гинденбурга». Обзор прессы, выполненный военными, показал: все газеты, за исключением крайне левых, единодушны в том, что Гинденбург сослужит стране великую службу, оставаясь на своем посту. Даже социалистические газеты выразили радость по этому поводу, потому что, «будучи солдатом, он избегал вмешательств в политику, и можно ожидать, что будет проявлять такую же сдержанность в будущем». Также выражалось общее мнение, что, даже если фельдмаршал не одержит победу, его имя всегда будет почитаться нацией.
Гинденбург пережил поражение, не растеряв ни крупицы своей воинской славы. Этот факт представляется тем более удивительным, что он всегда неизменно подчеркивал, что ответственность за любую неудачу ложится целиком на него. К негодованию Людендорфа, он с готовностью возложил на себя и заслуги за победы армий на полях сражений, мотивируя это тем, что, являясь командиром Людендорфа, также несет бремя ответственности и за любое поражение. Но пока, перед лицом поражения, никто не упоминал об ответственности Гинденбурга, и его имидж нисколько не пострадал.
Хотя военное поражение не повлияло на популярность Гинденбурга, сыгранная им в ноябре 1918 года роль в отречении императора должна была в дальнейшем стать для него источником сильных переживаний.
В одном из посланий, которым президент Вильсон ответил на предложение немцев о перемирии и заключении мирного договора, он намекнул, что отречение императора могло бы обеспечить более благоприятные для Германии условия мира. Более того, Вильсон не оставил сомнений в том, что он не может быть полностью убежден в глубине немецких конституционных реформ, пока кайзер остается на престоле. У измученных войной народных масс постепенно сформировалось убеждение, что только высочайшая персона монарха оставалась препятствием к заключению перемирия. К концу октября 1918 года народ стал открыто требовать отречения монарха и прекращения военного противостояния.
Если Гинденбург и обращал внимание на эти требования, то попросту отбрасывал их, как фантастические и фривольные. В его мире преданного монархиста не было места подобным мыслям. Такого рода требования могли быть только махинациями презренных радикальных заговорщиков, а значит, были чем – то нереальным и недостойным внимания. Вопрос об отречении лишился ореола нереальности, когда 30 октября Вильгельм неожиданно появился в штабе Верховного командования, расположившемся на бельгийском курорте Спа, объяснив, что в период кризиса хочет быть со своей армией. Он покинул Берлин по требованию супруги и весьма немногочисленных приближенных, которые опасались, что император не устоит перед натиском народных масс, призывающих его отречься от престола. Императрице всегда очень нравился Гинденбург, который обращался к ней со своей обычной немногословной простотой, и она не сомневалась, что фельдмаршал защитит ее супруга от пагубного влияния и отговорит от отречения.
Надежда на то, что в штабе проблему отречения можно будет игнорировать, оказалась тщетной. К этому времени принц Макс был убежден, что отречение Вильгельма является первоочередной необходимостью. Чтобы спасти монархию, и кайзер, и кронпринц должны немедленно отказаться от трона. Макс Баденский отправил в Спа посланника, чтобы тот ознакомил Вильгельма с положением в стране, требовавшей его отречения. Но при поддержке Гинденбурга и Гренера, занявшего место Людендорфа, кайзер отмел все разговоры об отречении. Однако во время своего краткого пребывания в Берлине 5–6 ноября Гренер убедился, что отречения Вильгельма избежать не удастся[6]. На военно – морской базе в Киле начался мятеж, со всех концов страны поступали тревожные сообщения об отказе солдат подчиняться. К вечеру 8 ноября Гренер сумел убедить Гинденбурга, что армия больше не стоит за императора. К этому времени большинство военных гарнизонов рейха перешли на сторону революционеров, дезертирство в Льеже и Намюре стало повальным, снабжение практически прекратилось. Умеренные социалисты, желавшие сохранить монархию, если и император и кронпринц откажутся от своих прав, начали проявлять нетерпение, так и не дождавшись реакции со стороны кайзера. Их лидеры заявили, что не могут больше сдерживать своих людей. Основные силы партии были готовы объединиться с более радикальными независимыми социалистами, чтобы вместе сбросить монархию. Еще существовал слабый шанс спасти монархию, если отречение Вильгельма последует немедленно, но генералы никак не могли решиться поведать монарху о всей тяжести разразившегося кризиса.
Рано утром 9 ноября в кабинете Гинденбурга появился другой эмиссар канцлера – адмирал фон Гинце. Он доставил последние новости из столицы. Все указывало на то, что, если император немедленно не отречется от престола, грянет революция, которая сметет и его, и монархию. Гинце убедил Гинденбурга немедленно проинформировать кайзера о безнадежности положения. С тяжелым сердцем фельдмаршал отправился к императору, по пути к нему присоединился Гренер, и они предстали перед монархом вдвоем.
Гинденбург начал с просьбы позволить ему уйти в отставку. Он пожаловался, что находит невыносимой необходимость признаться своему повелителю, что больше не может выполнять его волю. Вильгельм не сказал ничего и повернулся к Гренеру. Генерал мог только подтвердить сказанное Гинденбургом. Член императорской свиты генерал – полковник фон Плессен резко возразил, его поддержал начальник штаба кронпринца граф фон дер Шуленбург, высказав уверенность, что атака на отдельные восставшие гарнизоны быстро восстановит в стране порядок. Надежные войска, после короткого отдыха, снова охотно выступят под знаменами его императорского величества[7]. Гинденбург и Гренер продолжали уверять, что Шуленбург жестоко ошибается, и после некоторого колебания Вильгельм с ними согласился.
Суждение Гренера было подтверждено докладом, который его помощник полковник Хейе представил тем же утром, о беседах, проведенных им с группой командиров на передовой, о моральном духе войск. Люди устали и мечтают о мире, они не желают воевать, и император не сможет повести их против революционеров. «Все, чего они хотят, – это перемирие, и чем раньше, тем лучше. Войска вернутся, соблюдая порядок, под командованием своих генералов, если прекратятся сражения». Из всего сказанного кайзеру в то утро следовало только одно: если монарх не может рассчитывать на поддержку своей армии, то он находится перед лицом революции и не должен оставаться на троне. Гренер был единственным из всех присутствующих, готовым прийти к неизбежному выводу, но он вовсе не стремился произнести его вслух. Уроженец Вюртемберга, он чувствовал, что должен предоставить прусским генералам право самим внушить монарху необходимость этого неприятного шага. Гинденбург, с другой стороны, все еще отвергал мысль об отречении, считая, что ни канцлер, ни рейхстаг не имеют права выдвигать такие требования. Но даже он, при всем своем желании, не мог закрывать глаза на тяжесть кризиса. Гинденбург признал, но так, что кайзер его не слышал, что, если армия больше не может обеспечить безопасность императора, возможно, ему следует поискать временное убежище где – нибудь за пределами страны. Лично ему наиболее приемлемым местом казалась Голландия. Во – первых, она очень близко, а во – вторых, сама является монархией, а значит, императора там примут с большей сердечностью. Он считал, что кайзер должен пребывать в этой стране временно, до тех пор пока не будет ликвидирована угроза его жизни в Германии.
