Михаил Заборов - Крестоносцы на Востоке
Наиболее дальновидной в феодальном обществе оказалась католическая церковь, взявшаяся вызволить господствующий класс из надвинувшихся на него бед.
1.2. Клюни и рыцарская агрессия
Церковь была в те времена богатой собственницей полей, лугов, садов и жестоко эксплуатировала принадлежавших ей крепостных. Кроме того, со всех землепашцев - как собственных, так и чужих - церковники регулярно взыскивали еще общую подать - десятину. Являясь сама крупным феодальным землевладельцем, церковь служила - в этом и заключалась ее социальная функция - духовным оплотом всего класса феодалов. Проповедуя христианское учение, по которому земные порядки установлены от бога, а потому не подлежат изменению, требуя от тружеников безропотного повиновения сеньорам, обещая смиренным посмертное блаженство в раю, бунтовщикам же грозя вечными пытками в преисподней, церковнослужители помогали феодалам держать в узде хлебопашцев и мастеровых. Церковь всегда и во всем отстаивала интересы крепостников - и в области идеологии, и в сфере политики.
Когда в Х-XI вв. сервы повсеместно стали подниматься против сеньоров или уходить в бега, а бесчинства рыцарской вольницы причиняли все более ощутимый ущерб монахам и клирикам, церковь всерьез встревожилась - прежде всего за судьбу собственных владений. Чтобы оградить их от двойной опасности (со стороны низов и рыцарства), монастыри, экономически наиболее мощные церковные учреждения, еще в Х в. взялись за различные преобразования. Укрепить материальные и моральные позиции церкви, усовершенствовать ее организацию, увеличить ее силы, поднять ее престиж таков был общий смысл этих преобразований.
Церковно-реформаторское движение того времени вошло в историю под названием клюнийского: почин его принадлежал бургундскому аббатству Клюни. Клюнийцы стремились создать централизованное церковное устройство и потому способствовали возвышению папской власти, длительное время переживавшей упадок. Среди осуществленных ими реформ выделяется одна: запреты военных действий - как на длительные сроки ("Божий мир"), так и на короткое время ("Божье перемирие"), например с вечера субботы до утра понедельника. Эта мера, обращенная против разбоев рыцарской мелкоты и феодальных усобиц, особого эффекта не возымела. Тогда церковь принялась нащупывать другие пути, которые, по мнению ее руководителей, могли бы уберечь верхние слои феодалов от неистовства "безземельных" и "голяков" и вместе с тем ублаготворить феодальную голытьбу, утолить ее жажду поместий и богатств. Конечно, сами "поиски" представляли собой спонтанный процесс, в котором участвовали и знатные феодалы, и простые рыцари. В каждом отдельном случае они преследовали свои ближайшие, непосредственные цели, вовсе не задумываясь о каких-то крупномасштабных проблемах социально-политического характера. Тем не менее их действия, диктовавшиеся сиюминутными побуждениями, словно прокладывали дорогу, в перспективе ведущую к отысканию кардинального решения общезначимой для всех феодалов задачи. Большая роль принадлежала тут папству, постепенно укреплявшему свои позиции.
Картина подготовки событий, сигнал к которым позднее дал папский клич "на Восток!", была сложной и многомерной. Существенное место здесь занимают паломничества из стран Запада в Палестину, в ее религиозный центр Иерусалим. Это старинное установление христианства, появившееся в IV в. и в последующие столетия в общем малозаметное, в XI в. развернулось с огромной силой. Паломничества в Иерусалим становились все более многолюдными. Они учащались и приобретали массовый характер. По словам Радульфа Глабера, повидавшего многих паломников и наслышанного о других, в Иерусалим "шли бесчисленные толпы со всех концов света. Никогда не поверили бы прежде, добавляет хронист, - что это место привлечет к себе такое изумительное скопление народа".
Паломничества, или пилигримства, т.е. благочестивые странствования, получили столь широкое распространение, что это отразилось и на всей системе духовных ценностей феодального общества, в первую очередь на представлениях о святости, имевших большое значение в феодальной идеологии. Паломничества становились как бы обязательной частью подвижничества, а хождение в Иерусалим - непременным штрихом биографии любого героя житийной (агиографической) литературы. Тот, кто хотел закрепить за собой репутацию безгрешного "бедняка Христова", отправлялся в Иерусалим, дабы - таково было, во всяком случае, обыденное понимание этого акта - почтить находившиеся там испокон веков христианские святыни, помолиться в церкви Гроба Господня, благоговейно осмотреть все места, где некогда ступала нога евангельского богочеловека. Обычай паломничества так тесно связывался в воззрениях эпохи с практикой жизненного поведения святых подвижников, что жития нередко приписывали путешествие в Иерусалим даже и тем лицам, "сподобившимся" прослыть святыми, которые никогда в Палестине не бывали. Иногда в житии упоминалось просто о намерении какого-либо святого идти в Иерусалим, осуществить которое помешали те или иные неожиданные обстоятельства. Намерение само по себе как бы характеризовало готовность к высшему подвигу благочестия.
Словом, странствование в Святую землю превращалось в канон житийного повествования, в его неотъемлемый и едва ли не центральный эпизод. Собственно говоря, именно такое странствование и знаменовало окончательное "обращение" обыкновенного человека в святого. Паломничество как бы выступало кульминационным пунктом восхождения к вершинам такой жизни, которая целиком посвящена потусторонним заботам. Оно сделалось наиболее важным признаком того, что человек разорвал с суетным миром, стало символом приобщения к безгрешности и "чистоте", наверняка обеспечивавшим небесное спасение. Странствования в края, где некогда творил чудеса Иисус Христос и где хранились многочисленные реликвии его жизни и смерти, рассматривались церковью в качестве важной заслуги перед богом. Молитве в Святой земле приписывался особый эффект. Все это придавало Иерусалиму большую притягательную силу.
Благочестивые путешествия туда явились существенным фактором возникновения Крестовых походов. Во многом благодаря паломничествам в Западной Европе установилась насыщенная настроениями отрешенности от мирских благ, покаяния и искупления грехов атмосфера религиозного подвижничества, происхождение которой коренилось, как мы видели, в нестабильности всей социальной обстановки на Западе, порождавшей (в первую очередь в низах, а отчасти и среди представителей господствующего класса) ощущение неустроенности и стремление вырваться из житейских невзгод хотя бы на путях, открывавшихся религией. Паломничества существенно облегчили папству выбор и определение направления рыцарской агрессии, на котором могли бы сойтись противоречивые чаяния самых различных категорий феодалов.
По социальному составу своих участников паломничества были довольно пестрым движением. Радульф Глабер писал: "Сначала отправлялся туда [в Иерусалим. - М. З.] простой народ, потом состоятельные люди". Хронист сообщает о случаях паломничества и "могущественных королей", и графов, и маркизов, и прелатов. Реальные цели паломников тоже были неодинаковыми, хотя им самим паломничество представлялось сугубо религиозным предприятием. У выходцев из деревенских и городских низов дух подвижничества был, как мы знаем, религиозно окрашенным выражением освободительных чаяний. В глазах сеньоров религиозные соображения тоже имели известный вес, но больше всего к заморскому путешествию их побуждали мирские мотивы - желание приобрести на Востоке предметы роскоши, повидать новые места, избавиться хотя бы на время от монотонности деревенской жизни с ее буднями - охотой, пирушками, хозяйственными делами. Недаром, рассказывая об одном таком знатном пилигриме, бургундце Лиутбальде Отюнском, совершившем странствование в сопровождении большого числа людей, хронист подчеркивает, что пилигрим этот "предпринял свое путешествие в Иерусалим не из тщеславия, как многие другие, которые идут, чтобы по возвращении похваляться этим".
Действительно, важным стимулом для лиц указанного круга служили причины престижного порядка. Это в равной мере относится и к высшим церковным иерархам - епископам и аббатам, и к светским сеньорам. Орлеанский епископ Одальрик, побывав в Иерусалиме, приобрел за фунт золота драгоценную лампаду у Тамошнего патриарха. "Он принес ее в Орлеан для украшения своей церкви, где она приносила много пользы больным", - пишет Радульф Глабер. Иначе говоря, покупка была использована епископом для повышения престижа его храма. Герцог Роберт I Нормандский (дьявол), отправившийся на Восток в 1035 г., перед началом паломничества заставил крупных вассалов клятвенно признать своим наследником внебрачного сына - Вильгельма (впоследствии Завоевателя). Таким образом, в данном случае паломничество послужило удобным предлогом для достижения конкретной политической цели. Знатные пилигримы во время странствования раздавали всякого рода драгоценности, которые брали с собой для этой надобности. Подобные раздачи считались у знати верным средством укрепления своего влияния на простой народ, церковь же поощряла их как богоугодное деяние.
