Жозеф-Франсуа Мишо - История Крестовых походов
С ним обошлось все значительно хуже. Пламенный проповедник оказался никчемным стратегом. На границе Венгрии он узнал о бедах своего авангарда и решил отомстить болгарам. В результате крестоносцы перебили более четырех тысяч мирных граждан. Этот «подвиг» дорого им обошелся. Под Ниссой болгары разбили их наголову, причем в руки победителей попал весь обоз побежденных – их жены и дети, лошади, шатры, казна. Спасаясь от смертоносного оружия, крестоносцы разбегались кто куда. С большим трудом проповеднику удалось сохранить около пятисот воинов, к которым, правда, в последующие дни стали присоединяться толпы беглецов, вновь составив многотысячную армию, но армию, утратившую весь свой боевой задор. Печальная и обескровленная, отказавшаяся от дальнейших эксцессов, кое-как прозябая за счет скудной милостыни, она все же добралась до Константинополя и под его стенами воссоединилась с отрядом Голяка.
Византийцы с презрением взирали на массу голодных и оборванных пришельцев, втайне радуясь храбрости своих постоянных врагов – болгар. Тем не менее, император Алексей Комнин счел за лучшее принять Петра Пустынника, приказал раздать его армии хлеб и деньги и посоветовал не начинать военных действий против мусульман, не дождавшись военных руководителей. Совет был благоразумным, но армия Пустынника им не воспользовалась.
Между тем с Запада шли новые толпы, и все это, как правило, были подонки общества. Междоусобия, мутившие Европу, непрерывно увеличивали число бродяг и авантюристов, вскормленных разбоем и сделавшихся кошмаром для населения. Большинство их охотно приняло крест, что и определило многие из последовавших событий. Так, отряд с берегов Рейна и Мозеля, собравшийся под началом священника Готшалка, предался неистовым грабежам в той же Венгрии, за что и был полностью уничтожен по приказу венгерского короля. Подобная же участь постигла и «войско» некого графа Эмихо, решившего новым изуверством загладить распутство юности. Этот «вождь» внушал своим подопечным: к чему идти так далеко ради защиты Гроба Господня от мусульман, когда здесь рядом находится народ, распявший Иисуса Христа? Используя вековую ненависть низов к евреям, играя на зависти к иудейским купцам и ростовщикам и уверяя, будто «христоубийцы» злорадствуют по поводу неудач крестоносцев, Эмихо стал инициатором целой серии погромов, прокатившихся по городам Мозеля и Рейна. Свирепая толпа убивала всех евреев, которых встречала на пути. Многие из несчастных, не желая погибать от рук злодеев, кончали жизнь самоубийством. Тщетно духовные власти пытались унять расходившихся «воинов Христовых» и открывали свои дома как убежища для избиваемых... Упившись кровью своих жертв, солдаты Эмихо двинулись дальше, прибегнув из суеверия к величайшей нелепице: впереди войска они поставили козу и гуся, видя в этих тварях нечто божественное и почитая их за своих предводителей! Люди разбегались при виде этого зрелища. Впрочем, ни гусь, ни коза не спасли «поборников креста». Проходя по равнинам Венгрии и встретив сопротивление, они рассчитывали поступить с венграми, как до этого поступили с евреями. Но при осаде одного города они были наголову разбиты осажденными, а остатки их армии испытали ту же участь в Болгарии. Очень немногим удалось избежать смерти; часть из них вернулась на родину, где была встречена насмешками, часть добралась до Константинополя и влилась в армию Петра.
Стотысячная армия под стенами Царьграда недолго сохраняла видимость дисциплины. Продовольствие, выданное по приказу императора Алексея, иссякло, и тогда обратились к испытанному средству – грабежу населения окрестностей. Желая избавить столицу от страшных соседей, Алексей дал им корабли для переправы через Босфор, и крестоносцы оказались в Малой Азии.
Как и следовало ожидать, несмотря на свою многочисленность, армия Петра Пустынника оказалась неспособной к войне с регулярными турецкими частями, тем более что сразу же начались распри между разными национальностями, входившими в ее состав. Под Никеей крестоносцы были почти начисто уничтожены; в битве пал и Вальтер Голяк, перед этим тщетно умолявший свое войско воздержаться от сражения. Что же касается Петра, то ему удалось бежать с поля боя и вернуться к Константинополю; но с этого времени он потерял всякий авторитет и почти исчез со страниц истории.
С ужасом и болью узнала Европа о судьбе своих передовых отрядов. Но те, кто следовал за ними, не пали духом и решили воспользоваться полученным уроком. И вскоре Запад увидел новые армии, несравненно лучше организованные и обустроенные, чем те, которые погибли на берегах Дуная и на равнинах Вифинии.
Вожди христианских армий, направлявшихся на Восток, были уже известны своими подвигами. Во главе их история и поэзия поставили Готфрида Бульонского, герцога Нижней Лотарингии. Связанный родством с династией Каролингов, он принял участие в борьбе между папой и императором, став на сторону непокорного Генриха IV, но потом раскаялся в этом и, желая замолить свой грех, решил отправиться в Иерусалим не как простой паломник, но как избавитель. История, сохранившая его портрет, говорит, что он соединял храбрость и добродетели героя с простотой монаха. Его подвижность и ловкость в боях, в сочетании с необыкновенной физической силой, изумляли войско. Благоразумие и умеренность смягчали его мужество; набожность его была искренна и бескорыстна, и никогда на поле боя он не бесчестил победу бесполезной резней. Верный данному слову, щедрый, исполненный человеколюбия, он был образцом для князей и рыцарей, отцом для солдат, опорой для народа; каждый считал для себя счастьем сражаться под его знаменем. Если он и не был формально главою Крестового похода, то, во всяком случае, приобрел власть моральную, и в своих распрях бароны и рыцари часто доверялись его мудрости, в войне же советы его были, что приказания полновластного государя.
По знаку Готфрида дворянство Франции и прирейнских областей пустило свои сокровища на приготовление к походу. Жены и матери расставались с драгоценностями, чтобы снарядить мужа или сына; и даже отъявленные скряги продавали поместья, чтобы купить оружие.
Те, кому нечего было продать, обратились к вассалам, не участвовавшим в походе; иные разоряли своих подданных, иные грабили соседние города и местечки, лишь бы добыть средства на войну. Были случаи, когда бароны закладывали феоды богатым прелатам, что дало возможность историку заметить, будто светские князья разорились за дело Иисуса Христа, а князья Церкви на этом же обогатились.
Герцог Бульонский собрал восемьдесят тысяч пеших солдат и десять тысяч конных. Выступив в поход через восемь месяцев после Клермонского собора, он взял с собой братьев Евстахия и Балдуина, а также кузена, носившего то же имя, и еще добрый десяток представителей титулованной знати; каждый из них вел за собой свиту рыцарей менее известных, но столь же пылавших нетерпением увеличить свои феоды и прославить имя. Эта армия выглядела совершенно иначе, чем войско Петра Пустынника; она ничем не замарала себя в землях, которые проходила, везде встречая союз и поддержку.
Пока герцог Лотарингский приближался к Константинополю, во Франции набирались другие армии. В те годы власть Капетингов, со всех сторон теснимых вассалами, оставалась крайне слабой; к тому же король Филипп I был отлучен папой от церкви. Поэтому сбор феодалов в далекий поход, оттягивая силы, мешавшие централизации, явился благом для Франции. Конечно, эти соображения, высказанные позднейшими историками, отнюдь не руководили принявшими Крест: французские феодалы, как и их лотарингские собратья, думали лишь о своей выгоде и славе, сверх того подчиняясь различным чудесным видениям, которых тогда так много случалось. Впрочем, материальная выгода руководила не всеми. Граф Гуго Вермандуа, брат Филиппа I, молодой принц, возглавивший дворянство севера страны и изумлявший своей доблестью, не стремился нажить богатство, и если он даже не заслужил подвигами прозвища Великий, которое дала ему история, то вполне оправдал его бескорыстием в войне, где честолюбие князей и рыцарей искало только земель и власти.
Из Нормандии вел своих вассалов старший сын Вильгельма Завоевателя Роберт, соединявший в себе благородные качества с пороками, весьма предосудительными для государя. Его ветреность, непостоянство, слабость сделали его ненавистным для подданных. Разорив себя и народ излишней расточительностью, он дошел до уровня нищего и, как свидетельствует молва, целыми днями лежал в постели, не имея костюма достойного, чтобы идти к обедне. Вследствие отсутствия средств на военные издержки он оказался вынужденным заложить герцогство Нормандию своему брату, Вильгельму Рыжему.
Граф Роберт Фландрский, сын упомянутого выше Роберта, ходившего ради отмаливания своих грехов в Иерусалим, легко нашел воинов в стране, где междоусобия были нормой и где народ воодушевлялся массой паломников, вернувшихся из Святой земли. Граф истощил вконец свою казну, но зато приобрел славу неустрашимого рыцаря и прозвище Копье и меч христиан.
