Елена Скрябина - Годы скитаний: Из дневника одной ленинградки
Среда, 26 ноября 1941 г.
Неожиданно в дверь постучал совершенно незнакомый красноармеец и дал ведро кислой капусты, которую он нёс со всеми предосторожностями. Конечно, это событие, но есть капусту придётся без хлеба и картошки – ни того, ни другого нет.
Смертность растёт. Говорят, что ежедневно умирает до трёх тысяч человек. Думаю, что это не преувеличение – город буквально завален трупами. Родственники или знакомые везут хоронить покойников на маленьких салазках, связывая по два, даже по три трупа. Можно встретить порой и большие сани, на которых покойники уложены, как дрова, и прикрыты сверху парусиной. Из-под парусины торчат голые синие ноги – убеждаешься, что это не дрова.
Смерть видишь каждый день так близко, что перестаёшь реагировать на неё. Исчезло чувство жалости. Всё стало безразличным. Главное же – не проходящее сознание того, что вряд ли мы избежим общей участи. Рано или поздно и нас вывезут таким же способом и свалят в общую яму. Хоронить каждого покойника отдельно уже нет никакой возможности – гробов не хватает. Если родственники хотят хоронить по всем правилам, то должны ждать, когда освободится гроб, то есть когда донесут до могилы «предыдущего» покойника, вынут из гроба, засыплют землёй, а гроб передадут в очередь.
Примечание: Скрябиной овладело чувство безысходности, она уже близка к тому, чтобы смириться с предстоящей смертью: своей и детей. – Ю. Л.
Суббота, 29 ноября 1941 г.
Нежданно-негаданно появилась моя бывшая домработница Маруся. Пришла с караваем хлеба и объёмистым кульком пшена. Марусю не узнать. Совсем не та босоногая неряха, какой я её знала. На ней беличий жакет, нарядное шёлковое платье, дорогой пуховый платок. А ко всему этому – цветущий вид. Словно она приехала с курорта. Никак не похожа на обитательницу голодного, окружённого врагами города.
Спрашиваю: откуда всё это? Оказывается, дело обстоит довольно просто. Она работает на продовольственном складе. Заведующий складом в неё влюблён. Когда уходящих с работы обыскивают, то Марусю осматривают только для вида, и она выносит под своей меховой кофточкой по несколько килограммов масла, кульки с крупой и рисом, консервы. Однажды, говорит, ей удалось даже протащить несколько кур. Всё это она приносит домой, а вечером начальник приходит к ней ужинать и развлекаться.
Сначала Маруся жила в общежитии, но её бригадирша, учтя все выгоды совместного житья, пригласила Марусю жить в свою квартиру. Теперь эта бригадирша пользуется богатой Марусиной едой, прикармливает даже своих родственников и знакомых. Как видно, это очень оборотистая особа. Она полностью завладела глупой и добродушной Марусей и в виде особой милости порой обменивает продукты на различные вещи. Так улучшился гардероб Маруси, которая в восторге от этих обменов и мало интересуется тем, куда идёт её богатая добыча. Всё это, в очень наивной форме, Маруся рассказывает мне, добавляя, что теперь она постарается, чтобы мои дети не голодали.
Сейчас, когда я пишу это, то думаю о том, что творится в нашем несчастном, обречённом городе: умирают тысячи людей ежедневно, а какие-то отдельные люди в этих условиях имеют богатейшую выгоду. Правда, во время посещения Маруси мне эти мысли не приходили в голову. Больше того, я умоляла её не забывать нас, предлагала ей любые вещи, какие только могут её заинтересовать.
Декабрь
Понедельник, 1 декабря 1941 г.
Наш любимый дворник совсем плох. Сегодня отнесла ему тарелку каши, которая сварена из пшена, полученного от Маруси. Он не может нахвалиться Юрой. Так и говорит: «Могу спокойно болеть, за меня Юрочка всё сделает».
Суббота, 6 декабря 1941 г.
Ночью пришлось пережить нечто такое, чего до сих пор не было. Я легла спать около десяти часов вечера. Выключила радио, как это обычно делаю, чтобы не слышать гудков тревоги, потому что в последнее время чувствую, что силы начинают покидать меня.
Я не в состоянии проводить вечера и часть ночи на стуле в подвале, качаясь от сна. Из-за этого у нас уже было несколько неприятных разговоров с двоюродной сестрой Людмилой, которая живёт у нас и спит в соседней с моей комнате.
Она боится проспать тревогу. При первых сигналах она мчится в подвал, забирая обоих детей. Вчера она не заметила моего манёвра и улеглась спать.
В одиннадцать я проснулась от страшного грома и треска. Решила, что дом рушится, и мы все гибнем под его развалинами. Порыв ветра сорвал занавески. Со стен посыпались картины и портреты. На улице были слышны чьи-то крики о помощи. Я вскочила с постели, схватила спящего Юрика, готова была бежать с ним куда угодно, не сознавая даже, куда можно бежать. Очутилась в коридоре. Там царило полное смятение. Люди бегают, кричат, плачут – ничего нельзя понять. Через несколько минут выяснилось, что бомба попала в соседний дом. Во всём квартале выбиты окна, вырваны рамы и двери. Много убитых и раненых. Все трудоспособные люди из нашего дома побежали оказывать помощь пострадавшим.
У нас внизу, в подвале, оборудовали нечто вроде пункта первой помощи. Вносили стонущих раненых людей. Были собраны дети со всего квартала. Они кричали и плакали. А сигналы всё продолжались, бомбы сыпались без конца.
Только в два часа ночи мы вернулись в свою квартиру. Она стала неузнаваемой. По всему фасаду были выбиты окна, пол засыпан осколками стекла. Холод такой, как на улице. Спать негде. Еле устроились на кухне и в коридоре. До утра не сомкнули глаз.
Ко всем невзгодам прибавилась ещё одна – полная тьма. О том, чтобы вставить стёкла, нечего было и мечтать. Уже давно Ленинград забит фанерой. А мороз жестокий, дрова все вышли. Как сможем обогреть свою квартиру? Ведь единственное, что у нас оставалось – это уютные комнаты. Теперь лишились и этого. А что ещё суждено пережить?
Воскресенье, 7 декабря 1941 г.
До чего больно смотреть на стариков и старушек, живущих в нашей квартире. Бывшая домовладелица, Анастасия Владимировна, которая критически улыбалась в первую ночь войны, теперь медленно умирает. Хотя она всё ещё полна надежды, что переживёт эти страшные дни.
Больше всего она боится, что нам удастся, тем или иным путём, эвакуироваться, а она останется одна. Ведь пока мы здесь, она получает свою тарелку супа. Я приношу ей и микроскопическую порцию хлеба, за которым стою в очереди. Таким образом, старушка может существовать. Если мы уедем – ей конец. Несмотря на своё, казалось бы, обречённое положение, она всё же не хочет умирать. Она ждёт конца войны, то есть победы Германии.
Есть у нас и другая старушка – эстонка Каролина. Когда-то она служила в качестве экономки у одного русского князя. Теперь она получает пожизненную пенсию от бывшего управляющего этой бывшей княжеской семьи. Пенсия даёт ей возможность безбедно существовать на протяжении всех послереволюционных лет. Кроме этой пенсии, она получает ещё советскую – четырнадцать рублей в месяц. Этих рублей хватает на уплату комнаты и электричества. Но благодаря заграничной помощи у старушки достаточно денег.
На днях, узнав, что на рынке можно достать хлеб «по-чёрному» (600 рублей килограмм), она попросила, чтобы ей его раздобыли. После того как я исполнила её просьбу, произошла трагедия: хлеб был нарезан ломтиками и положен на плиту, чтобы получились гренки, а девчонка-соседка несколько ломтиков стащила.
Горе старухи трудно передать словами. Целый день она лежит на кухонном столе (в её комнате тоже выбиты окна), беспрерывно стонет, всё время говорит о пропавших ломтиках хлеба. Вероятно, если бы у неё умер самый близкий человек, она страдала бы не так сильно.
Среда, 10 декабря 1941 г.
На нашей кухне творится нечто непостижимое. Четыре хозяйки на одной плите стараются что-то готовить: варят жмыхи, пекут из них лепёшки, разогревают суп, принесённый из столовой. Спорят, всё время стонут и твердят о еде.
Тут же дети, которых невозможно выпроводить из тёплой кухни. Особенное общее раздражение вызывает старшая дочь Куракиной, которая и раньше не была на руку чиста, а теперь тем паче – всё время норовит стащить что-либо у соседей. Хозяйки боятся отойти на шаг от приготовленной жалкой еды.
Электричество потухло. В кухне полутьма, в которой трудно уследить за действиями «хищников» вроде Куракиной.
Примечание: Коммунальная квартира, которую описывает Е. Скрябина, находилась в доме № 41 по улице Фурштадтской (бывшей ул. Петра Лаврова). – Ю. Л.
Понедельник, 15 декабря 1941 г.
Дима взял больничный лист. Он уже не в силах ходить на свою работу. Вчера муж случайно встретил его на улице. Мальчик падал в сугробы, с трудом подымался и падал опять. Хорошо, что он встретил отца, который взял его под руку и дотащил до дому. А то, пожалуй, один и не добрался бы. Умер бы, как умирают тысячи ежедневно на улицах Ленинграда. Я тоже больше всего боюсь присесть на улице, хотя порой буквально падаю от усталости.
Уговорила Диму пойти в больницу. Он вернулся в ужасном состоянии. Больница полна мертвецов. Трупы лежат на полу, на лестницах, во всех проходах. Дима не мог переступить через них, поспешил вернуться домой.
