Юрий Звягин - Загадки поля Куликова
Так вот, давайте сразу уточним: это не так. Во-первых, не приходится говорить ни о каком непрерывном летописании, имевшем какой-нибудь один постоянный центр (ну, хотя бы, канцелярию митрополита). Лишь Новогород тут, возможно, представлял собой исключение из общего правила. А так летописи писались отрывочно, то в одном, то в другом монастыре, при некоторых крупных соборах, возможно, и при некоторых княжьих дворах. Но делалось это ни в коем случае не постоянно.
Чтобы понять это, достаточно обратить внимание на множество встречающихся в текстах годовых статей ссылок на то, что происходило дальше. Причем это «дальше» могло охватывать период в несколько лет, а то и в несколько десятилетий. Нет, можно, конечно, считать, что это поздний переписчик захотел в изначальный текст добавить от себя комментарий. Как любят говорить некоторые исследователи, чтобы сделать старинную запись понятнее для своих современников. Да вот беда: летопись — это ведь не современный детектив, который нужно писать так, чтобы любая бабка поняла. Ее и прочесть-то могли за все время пара-тройка особо любопытных монахов. Ну, может, какой-нибудь князь, ищущий в ней подтверждение своим притязаниям. Так этим людям особых разъяснений давать и не надо было. Стало быть, если мы встречаемся в годовых статьях с примечаниями типа: «и правил потом семь лет» — гораздо логичнее предположить, что летописец и писал этот текст лет через семь. Пользуясь какими-то сведениями вроде рассказов очевидцев или, в лучшем случае, собственной памятью.
Летописец НесторТак что писать летописи начинали, так сказать, к случаю. Возникала потребность что-нибудь важное для государства, али отдельного князя, митрополита, епископа обосновать, ссылаясь на старину. И давал князь (митрополит) заказ своим подчиненным. Те собирали доступные им сведения. А о том, что было совсем давно или совсем далеко, просили у коллег прислать более старые летописи. Сводили все это вместе, и получалась летопись новая. При этом достоверность материалов летописец не проверял. Ну, как ему, бедняге, скажите на милость, было уточнить, что там, за сто верст или пару десятков лет назад, на самом деле было, если у него в руках находился единственный источник?
И еще: верить на слово летописцу нельзя. Впрочем, как и любому другому писателю (автор данной книги не считает себя исключением, а потому старается везде давать возможность проверить его выводы). Ведь летопись практически всегда писалась «на заказ», а потому должна была соответствовать каким-то определенным установкам. А если бы даже и не так! Человек, писавший историю минувшего времени, какое-то отношение к тому, что описывал, испытывал. Какие-то события были ему ближе, какие-то персонажи вызывали у него неприязнь или, наоборот, поклонение. И это неизбежно отражалось на его объективности.
Но главное все же, повторюсь, это наличие «заказа». И когда мы анализируем сведения какой-нибудь летописи, не лишним будет задаваться вопросом: а когда и «под кого» ее писали? И пусть нам не говорят, что летописцами были монахи, а они — люди не от мира сего. Очень даже от сего, в чем нас не раз убеждала история. Да хотя бы и того же XIV в., в котором русский митрополит Алексий, москвич по происхождению, давал гарантию тверскому князю Михаилу, что тот может спокойно приехать в Москву на переговоры, а того хватали и сажали в тюрьму. Или суздальский епископ Дионисий. Он не хотел признавать ставленника Дмитрия Ивановича Московского на место митрополита некоего попа Митяя, а собирался сам стать главой Русской церкви. Великий князь московский его арестовал. Епископ пообещал с Митяем не тягаться. В свидетели своей клятвы он взял Сергия Радонежского, тогда уже очень почитаемого подвижника. И что? Как только Дионисия отпустили, он сразу же ринулся в Константинополь. Замечу попутно: через Волгу и Сарай, а не по Дону. То есть Дионисий стремился обойти Мамаеву Орду.
Ну да об этом позже. Пока я только хочу подчеркнуть: церковники в то время были активнейшим образом вовлечены в политические разборки. И ради интересов своих княжеств даже клятвопреступления не чурались.
Ну и, наконец, чтобы перейти все же к разбору летописных сведений о Куликовской битве, осталось отметить: мы не имеем в своем распоряжении летописей, написанных в конце XIV в. Больше того, нет ничего, что датировалось бы первой половиной века XV!
Как же так? — спросите вы. — В работах историков сплошь и рядом фигурируют всякого рода «Киприановский свод 1408 г.», «Свод Фотия 1418 г.» и так далее. Больше того, Троицкая летопись, которой пользовался Карамзин при написании своей «Истории государства Российского», была написана в 1408 г. «Рогожский летописец» — около 1412-го. Новгородская Карамзинская летопись — примерно в 1425-м. А вы утверждаете, что нет летописей раньше 1450-го!
Дело в том, уважаемые мои, что датировки всех перечисленных вами летописей и сводов — это плод… хотел сказать «фантазии», но пусть будет «исследований» ряда историков-источниковедов. С которыми, отметим, не соглашаются другие специалисты. Физически подобных документов не существует. Есть то, что называется списками. То есть эти самые летописные тексты, написанные на листах бумаги, по водяным знакам (филиграням) датируемых временем не ранее второй половины XV в. Даже и таковых-то мало. Перимущественно речь идет о 70-х или 80-х гг. Ну или уже вообще о веке XVI.
Вот вам справка из Словаря книжников и книжности Древней Руси. В генеалогической схеме русского летописания, подготовленной для него Я. С. Лурье{7}, перечислено 19 летописей XV в. Из них у шести сразу указано, что списков XV в. не существует. Еще три датируются самым рубежом веков, так что их вполне можно считать принадлежащими уже к веку XVI. Остается всего десять летописей, о которых можно говорить, что физически мы имеем продукт XV в.
Про считающуюся самой ранней из них Троицкую летопись вообще говорить трудно. Ведь ее в природе не существует: сгорела при пожаре Москвы 1812 г. Ну или не сгорела. Реконструировавший ее текст М. Д. Приселков в предисловии к изданию летописи указывает: «В 1841 г. А. Ф. Бычков сообщал Погодину из Петербурга: „Следы существования летописи Троицкой, о которой вы говорили нам на лекциях, снова находятся. Она теперь у вас, в Москве, в руках раскольника Рахманова. Быв куплена на аукционе у Лаптева одним из здешних раскольников, она потом была передана Рахманову“»{8}.
Так что одну из древнейших русских летописей просто-напросто украли. И следов оригинала так до сих пор не нашли! Все, что осталось исследователям, это 10 листов (80 страниц) издания Лаврентьевской летописи с разночтениями по Троицкой и Радзивилловской, предпринятого в 1804–1811 гг. Обществом истории и древностей российских, один корректорский оттиск первого листа этого издания и выписки, сделанные Карамзиным при подготовке его «Истории». Есть еще выписки Миллера на полях печатного экземпляра Радзивилловской летописи, напечатанной в 1767 г. в Санкт-Петербурге. Их, как указывает Приселков, напечатал в 1840 г. М. Оболенский. Выписки Миллера доведены до 898 г., до т. н. Повести о переложении книг. Именно Миллер, кстати, и дал летописи название Троицкой{9}.
Вот на основе этих выписок, а также их совпадения на промежутке времени с 1177 по 1390 г., с текстами, содержащимися в Симеоновской летописи и Рогожском летописце, М. Д. Приселков Троицкую летопись и «восстановил». С 1391 г. Симеоновская летопись и Рогожский летописец расходятся. Проанализировав тексты обоих, Приселков пришел к выводу, что с 1391 г. ближе всего передает текст Троицкой летописи именно второй. И реконструкцию нужно вести по нему. Правда, между 1401 и 1409 г. в Рогожском летописце — пробел, а в Симеоновской — тексты, близкие к Московскому своду конца XV в. Так что на деле тут относительно надежным источником могут считаться только выписки Карамзина. А их за эти годы, как следует из публикации выписок в издании Симеоновской летописи{10}, достаточно прилично для 1404, 1406–1408 гг., а для остальных — мало. При этом сам историк признает, что «Троицкая летопись в 1408 г. была подвергнута обработке, весьма решительно и глубоко коснувшейся изложения в ней 1391–1408 гг.»{11}.
Впрочем, Приселков сам так описывает свой метод реконструкции: главное, чтобы было достаточно «удовлетворительно в смысле изложения повествования». Точного текстуального совпадения исследователь и не требовал. Если изложение куска текста в этой годовой статье близко к выписке Карамзина, вся статья считалась читающейся именно так. В обшем, до 1408 г. историк восстанавливал документ преимущественно по Рогожскому летописцу.
Поскольку, по словам Карамзина, повествование в Троицкой летописи заканчивалось нашествием Едигея в 1408 г., Троицкую летопись и стали датировать этим годом. Хотя, между прочим, в самих Рогожском летописце и Симеоновской летописи нашествие Едигея относится к 6917 г. от Сотворения Мира (далее С.М.), т. е. к 1409 г. от Рождества Христова.
