А. Мейкок - История инквизиции
Цивилизация средневековой Европы уникальна потому, что основана на единстве культуры – самой близкой форме единства, которая может связать людей, при которой политическое и социальное единство можно считать лишь побочными продуктами. Единство – основное понятие европейской истории в Средние века, и до тех пор, пока мы не постигнем значимости этого утверждения, нам вообще не понять того времени.
Разумеется, превыше всего стояла Церковь. Именно Церковь полностью занимала помыслы людей. Учитывая ее необыкновенный престиж в области политики, ее огромное влияние на умы людей, Церковь могла себе позволить быть – и была! – беззаботной и терпимой. Она была справедливо уверена в своей силе и даже не протестовала, когда в День дураков в церковных проходах устраивалась шумная возня, а потом какой-нибудь подгулявший весельчак, облаченный в одеяние священника, подходил к самому алтарю. Когда какой-нибудь школяр позволял себе уж слишком рискованные игры, его, разумеется, отлучали от Церкви. Но это случалось довольно редко, мало кто знал о таких вещах, и если отлученный раскаивался в грехе, исправлял ошибку, каялся от души и желал вновь вернуться к истинной вере, его ждал теплый прием. Даже великий Абеляр, осужденный Церковным собором в Сансе, был тепло принят преподобным Петром в Клюнийское аббатство и провел остаток жизни, будучи монахом-бенедиктинцем. Поступки Церкви не обсуждались и не осуждались – она была частью воздуха, которым дышали все.
Монастыри были, по сути, средневековыми отелями, их щедростью и готовностью накормить бездомных и нищих злоупотребляли, потому что Церковь явно привечала бродяг. Кстати, следует помнить, что и леса, и сельские угодья, и тому подобные материальные ценности, переданные монастырями цивилизации, были не так уж важны для Церкви. Потому что монастырь – это в первую очередь место, где царит сила духа, где восхваляют и почитают Господа, откуда к вечному Трону постоянно возносятся молитвы. Все остальное случайно. И гигантская система публичных богослужений, которые монастыри устраивали в Средние века, тоже была случайной, хотя и имела определенную цель. И если мы в своей слепоте не можем по достоинству оценить красоту и великолепие этой великой духовной силы, то нам остается по меньшей мере восхищаться организацией христианской благотворительности – своего рода универсальной системы отелей и туристических агентств, услуги которых были полностью бесплатными, двери которых были всегда распахнуты для бедных и богатых, для королей и крестьян.
Гостеприимство было обязательным для всех монастырей. В обители Сент-Олбанс была устроена конюшня на 300 лошадей, в Абингдоне всегда были готовы перековать лошадей, на которых в монастырь пожаловали гости. Вообще-то считалось, что гостеприимством не следует злоупотреблять больше двух дней, однако во многих монастырях заботились о нищих и больных, которые постоянно жили там. В монастыре Грейт-Малверн было около тридцати обитателей-бедняков, а в Барнвелле для их нужд были открыты школа и больница. Монастырь в Барнвелле был занят канониками-августинцами, и в обязанности хозяев входило:
«Следить за тем, чтобы в комнатах было чисто и убрано, а именно, следует обращать внимание на чистоту одежды и полотенец; на то, чтобы чашки были целыми – без трещин и обломанных краев; чтобы приборы были серебряными; матрасы, одеяла и простыни не только чистыми, но и не рваными, подушки – удобными; чтобы стеганые покрывала закрывали всю кровать по длине и ширине и радовали глаз входящих в комнату людей; чтобы там был хороший металлический умывальник, чистый снаружи и внутри ночной горшок; чтобы зимой в комнате были подсвечник со свечами; чтобы огонь в очаге не чадил; чтобы были письменные принадлежности; чтобы в чистых солонках была соль; чтобы еду подавали в чистых, не обколотых по краям мисках; чтобы весь постоялый двор был чистым, чтобы нигде не было паутины; чтобы под ногами были тростниковые циновки; чтобы в комнатах были хорошие замки, подходящие к ним ключи и засовы, дабы двери можно было крепко запирать на ночь, когда гости спят».[9]
Угроза анафемы или отлучения от Церкви так страшила людей, что это во многом помогало Церкви влиять на политику и помогать сохранению мира. Церковь устанавливала дни прекращения военных или враждебных действий и тем самым удерживала в узде жадных до драк баронов и принцев. Вот типичный пример, сделанного в 1083 году обращения архиепископа Кельнского, которого радовало такое положение вещей:
«С первого дня пришествия Господа нашего вплоть до Крещения, и с третьего воскресенья перед Великим постом до восьмого дня после Троицы, и в течение еще целого дня, в течение всех постов всех времен года, по воскресеньям, пятницам и субботам в течение всего года, а также в другие дни, специально указанные Церковью, следует соблюдать декрет о мире, дабы все путешествующие и остающиеся дома могли наслаждаться чувством безопасности и миром, дабы никто не мог совершить убийства, поджога, ограбления или вооруженного нападения, никто не мог ранить другого саблей, палкой или каким-нибудь другим оружием, дабы никто не мог осмелиться… взять с собой доспехи, щит, саблю, пику или какое-то другое оружие».[10]
Далее следовал целый список наказаний для тех, кто осмелится нарушить декрет: ссылка – для знатных людей, экзекуция – для крепостных, совершивших убийство, и так далее. Можно, конечно, посмеяться над подобной бесхитростностью человеческой натуры, способной создавать подобные документы, однако не следует забывать, что даже сами пункты декрета демонстрируют, в каком плачевном состоянии была общественная безопасность. Важнее всего обратить внимание на то, что в Средние века именно Церковь занималась подобными делами. Нет, она не была деспотом, не грозила людям геенной огненной за ослушание. Церковь была ожившим духом общества, сохранение мира было одной из ее множества функций, с радостью принимаемых людьми. Церковь была, по словам Люшера, главной движущей силой всех национальных организаций.
«Церковная догма о равенстве всех душ перед Господом, – пишет мистер Никерсон, – наряду с соблюдением всех обрядов, много сделала для сохранения дружеских отношений и доверия между различными классами общества. Ее универсальность, ее космополитический чиновничий аппарат, использование латыни во многом послужили обретению взаимопонимания между людьми. А потому Церковь, принимающая разделение людей на классы и признающая их отдаленность друг от друга, больше способствовала братанию людей, чем мы сегодня со всеми нашими разговорами о равенстве и всеми нашими приспособлениями для знакомства и общения людей. И она сделала это не посредством принудительной и механической схемы объединения, а благодаря созданию догмы, которую принимали все люди, а приняв ее, становились ближе».[11]
Итак, средневековая цивилизация уверенно развивалась и достигла высочайших вершин к XIII веку – самому великому веку в анналах человечества. Никогда еще мир познания не был так идеально объединен, так гармоничен, так устремлен к единой цели, как в Золотые годы догматизма. Ланфранк, Сент-Ансельм, Сент-Бонавентура и Фома Аквинский были итальянцами; Джон из Сэлисбери, Роджер Бэкон, Дане Скотус и Оккам – англичанами; Хуго из Сент-Виктора и Блаженный Альберт Великий – немцами; Вильям из Шампо, Рослен, Абеляр, Сен-Бернар и Жербер – французами. Все эти люди в свое время учились или преподавали в школах Парижа. Их национальная принадлежность не имела значения, они были просто гражданами мира. Джон из Сэлисбери долгие годы жил в епархии Шартра; Ланфранк, достигнув высокого положения, стал архиепископом Кентербери и построил в этом городе собор. Знаменитый Питер из Блуа был советником Кентерберийского архиепископа и умер архидиаконом Лондона. Лишь совсем недавно удалось установить место рождения Алана Лилльского – Алануса с островов, как называли его современники. Долгое время с его именем связывали все острова между Кипром и Ирландией. По словам Ландино, Хуго из Сент-Виктора родом из Павии, Вентури называет его саксонцем, а Александр Наталис говорит о нем как об уроженце Ипра. В те времена не было ни наций, ни границ.
Если и было так в истории, когда восточные и западные умы были ближе всего к полному взаимопониманию и симпатии, то это было время великих дней Парижского университета, когда студенты обсуждали философию с арабскими докторами, когда восточные правители часто отправляли своих детей учиться во французскую столицу. А потому, когда Детский крестовый поход закончился безжалостной отправкой тысяч мальчиков и девочек на рынки рабов в Александрию, тамошний калиф, вспомнив годы учения в Париже, самолично позаботился, чтобы с ними хорошо обращались.
XII и XIII века – это период, когда мужчины могли лучше всего проявить свою силу.
