Вадим Медведев - РАСПАД. Как он назревал в «мировой системе социализма»
Софийское заседание ПКК – первое, в котором Горбачев участвовал как руководитель советской делегации. А встреча с руководителями соцстран вдохнула новую жизнь, влила свежую струю в затхлую атмосферу, царившую в последние годы в клубе их высших лидеров. Я видел, какое большое впечатление доверительный тон, острая постановка вопросов, откровенность и открытость со стороны Горбачева произвели на его коллег.
Эти люди умеют скрывать свои чувства. Но думаю, что их реакция была неодинаковой – у одних искреннее чувство удовлетворения, что в Советском Союзе появился динамичный, современный руководитель, у других – ревность, у третьих – настороженность и беспокойство. В одном, пожалуй, они сходились: все поняли, что имеют дело с неординарным руководителем. Это был своеобразный старт нового мышления, зарождение реальной ткани отношений между соцстранами.
Для меня софийская встреча имела огромное значение, сразу же введя в круг сложнейших проблем в этой сфере и показав реальный механизм взаимодействия.
К разговору о моем переходе на новый участок работы до съезда Михаил Сергеевич так больше и не возвращался. А само избрание на пленуме ЦК произошло довольно прозаично. Моя кандидатура в числе других была предложена Генеральным секретарем ЦК, причем без обозначения того, чем каждому из секретарей ЦК предстоит заниматься. В отношении тех, кто и раньше работал секретарями, – В.И. Долгих, Л.Н. Зайкова, М.В. Зимянина, Е.К. Лигачева, В.П. Никонова, – вопросов не возникало, а в том, что касалось новых кандидатур – А.П. Бирюковой, А.Ф. Добрынина, Г.П. Разумовского, А.Н. Яковлева и моей, оставались неясности. За всех нас пленум ЦК проголосовал единогласно.
После окончания работы пленума посыпались поздравления. Шутка ли сказать, одним махом ты возносишься на огромную высоту – на уровень так называемого политического руководства страны. Это двадцать с небольшим человек – членов и кандидатов в члены Политбюро, секретарей ЦК, принимавших «в последней инстанции» решения по важнейшим вопросам жизни страны.
Так сложилось в условиях «руководящей роли КПСС», что секретарь ЦК, курирующий тот или иной участок работы, обладал наивысшими полномочиями и властью в этой области, был подотчетен в практической работе лишь Секретариату, Политбюро и Генеральному секретарю ЦК КПСС. Его «советы» и «рекомендации» фактически имели силу указания для всех должностных лиц, не являющихся членами и кандидатами в члены Политбюро, включая министров и даже заместителей главы правительства, руководителей государственных и общественных организаций, не говоря уж о местных органах. Секретари ЦК держали в руках такую ключевую позицию, как подбор и расстановка кадров, от них полностью зависели судьбы людей, их продвижение по служебной лестнице.
Неудивительно, что на нового секретаря ЦК был обрушен шквал поздравлений и признаний. К праздникам я стал получать многие сотни поздравительных открыток, большая часть из них от людей, с которыми вообще никогда не встречался.
Забегая вперед, скажу, что число поздравлений еще более возросло, когда я стал членом Политбюро, а после того как перестал им быть, резко, до нескольких десятков, упало. Такова цена этим излияниям чувств.
Что еще бросилось в глаза, так это немедленное появление всего секретарского служебно-житейского антуража. После закрытия пленума было сказано, что не надо возвращаться в зал, а следует пойти в комнату Президиума. Выход – через особый подъезд. Там уже в длинной череде ожидал сверкающий лимузин – ЗИЛ-«членовоз». Тут же Плеханов – начальник 9-го управления КГБ – представил офицера охраны, оговорившись, что это на первое время, а потом посмотрите: если что-то будет не так, заменим. Таким образом, я превратился в «охраняемого». Кстати говоря, приставленный ко мне тогда майор, а затем подполковник Е.А. Ситников оставался со мной в этом качестве, и когда я стал членом Политбюро, а затем и членом Президентского совета.
Обедать на работе надо было уже не в общей столовой, а из особой кухни, находившейся в распоряжении той же «девятки». Сообщили, что подбирают и дачу. Откровенно говоря, я и мои близкие с большой неохотой покидали дачный поселок Успенское, где мы занимали половину дома. Сказывались пятнадцатилетняя привычка, сложившийся круг общения и т.д. Но опять услышали: «надо», «нас не поймут», «нет связи» и т. д. Оказалось, что в «антураж» входят сестра-хозяйка дачи и горничная, кухня с поварами. Причем все это было выстроено в целую систему, нарушить которую было просто трудно. Вот одна деталь. К большим праздникам на все начальственные дачи присылались «дары леса» из Завидова – крупные куски лосиных и кабаньих туш, субпродукты. Помню, накануне 1 Мая, когда дача нам еще не была «выделена», мне позвонила на работу жена и сообщила, что на городскую квартиру, где мы жили, привезли большие оковалки мяса: «В холодильник они не влезают, загромождают кухню, и я в панике – что с ними делать?» Приехав вечером домой, я убедился, что действительно возникла целая проблема. Пришлось потратить немало усилий, чтобы повернуть это маленькое колесико большой машины вспять и отправить «дары леса» обратно, в недра 9-го управления.
А вот служебный кабинет у меня в течение некоторого времени оставался прежним. На следующий день я, как обычно, вышел на работу в Отдел науки, ожидая каких-то указаний от руководства, ведь в отношении моей новой работы разговор так и не возобновлялся. И хотя я подразумевал, что избрание секретарем ЦК предполагает мою работу по новому направлению, но полной уверенности все же в этом не было. Да и как я мог появиться в новом отделе без какого-то решения или указания сверху, а их в течение двух-трех дней не было. Я принимал поздравления, а на вопрос о том, чем буду заниматься, отвечал уклончиво. Хотя Русаков еще до съезда подал в отставку и уже не работал, но в составе секретарей остался Зимянин, и многие предполагали, что с учетом его работы в МИД, послом в двух социалистических странах ему может быть поручено это направление, а Медведев останется на прежнем.
Но планы у Горбачева не изменились, и наконец на третий или четвертый день, сейчас я уже точно не помню, он сказал мне, что надо переключаться на проблематику соцстран, переходить в другой отдел. Решением Секретариата было оформлено и назначение меня на должность заведующего отделом с очень длинным официальным названием Отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. В обиходе его просто называли Отделом ЦК, и все понимали, о чем идет речь.
После этого указания Генсека я, не дожидаясь какого-то официального представления, вышел на работу в новый отдел, то есть перешел из 6-го подъезда ЦК в 3-й и занял кабинет, который месяца два тому назад оставил К.В. Русаков.
Об отделе, в который я попал, стоит сказать несколько слов. В свое время он выделился из Международного отдела ЦК, а тот был сформирован на базе Коминтерна после его ликвидации в 1943 году. Первым заведующим Международным отделом ЦК ВКП(б) был Г.М. Димитров. А затем в течение длительного периода отделом руководил Б.Н. Пономарев. Это был, по сути дела, Коминтерн в миниатюре с несколько измененными функциями и новой вывеской. Из него-то вскоре после венгерских событий 1956 года и выделился Отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран.
Отдел возглавил Ю.В. Андропов, который одновременно стал и секретарем ЦК. Собственно, с его именем и было связано становление этого направления деятельности ЦК. Андропов привлек в Отдел ЦК немало интересных людей. В консультантской группе отдела тогда работали Г.А. Арбатов, О.Т. Богомолов, Г.Х. Шахназаров, Ф.М. Бурлацкий, Н.В. Шишлин. Со многими сотрудниками отдела Андропов поддерживал связь и после того, как был назначен председателем КГБ. Из отдела в КГБ были взяты В. А. Крючков, Ю.С. Плеханов, В.В. Шарапов и многие другие работники.
При Андропове и некоторое время после него Отдел ЦК был весьма авторитетным подразделением и одним из центров притяжения интеллектуальных сил и творчески мыслящих людей. Но постепенно, особенно в последний период брежневского правления, он стал утрачивать эти свои позиции.
Отдел превратился в орган курирования соцстран и проведения жесткой брежневской линии. Главной заботой стали слежение и контроль за положением дел в отдельных странах, за настроениями в руководстве, обнаружение криминалов, отклонений от общей линии. Разросся и аппарат отдела, в котором доминировала не проблемная, а страновая структура. Практически на каждую страну приходился свой сектор. Ничего удивительного не было в том, что тон стали задавать закоренелые аппаратчики, а усилия небольшой группы самостоятельно мыслящих людей оказывались невостребованными.
Все это в принципе было мне известно, поскольку и раньше приходилось сотрудничать с отделом. Знал я и многих его работников, особенно из руководящего состава. Для меня была ясна необходимость серьезной реорганизации, но, конечно же, начинать надо было с разработки общей концепции перестройки отношений между соцстранами.
