Елена Прудникова - Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации
8) Обязательными для каждого отряда издать две инструкции:
а) идейно-политическую, о значении победы над голодом, над кулаками, о диктатуре пролетариата, как власти трудящихся;
б) военно-организационную, о внутреннем распорядке отрядов, о дисциплине, о контроле и письменных документах контроля за каждой операцией и т. д.
9) Ввести круговую поруку всего отряда, например, угрозу расстрела десятого, – за каждый случай грабежа.
10) Мобилизовать все перевозочные средства богатых лиц в городах для работы по свозу хлеба; мобилизовать на должности писарей и приказчиков состоятельные классы.
11) В случае, если признаки разложения отрядов будут угрожающе часты, возвращать, т. е. сменять, „заболевшие“ отряды через месяц на место, откуда они отправлены, для отчета и „лечения“.
12) Провести и в Совете Народных Комиссаров и в Центральном Исполнительном Комитете:
а) признание страны в состоянии грозной опасности по продовольствию;
б) военное положение;
в) мобилизацию армии, наряду с переформированием вышеуказанного типа, для похода за хлебом;
г) в каждом уезде и волости с избытками хлеба составить тотчас списки богатых землевладельцев (кулаков), торговцев хлебом и т. п., с возложением на них личной ответственности за сбор всех излишков хлеба;
д) в каждом военном отряде назначать, – хотя бы по одному на десять, примерно, человек, – людей с партийной рекомендацией РКП и левых социалистов-революционеров или профессиональных союзов…»
Есть еще и тринадцатый пункт – но о нем несколько позже. Пока что достаточно и первых двенадцати.
Данный документ – отнюдь не политика большевиков по отношению к крестьянству, как принято думать. В этом случае его не отделял бы от Октября полугодовой промежуток. Это – следствие долгих, отчаянных и безуспешных попыток хоть как-то накормить страну. И сами меры носят совершенно отчаянный характер в прямом смысле – то есть приняты от отчаяния. В этом документе все сразу: и призрак голодной смерти для городов – не через полгода или через месяц, а прямо сейчас, и жуткая кадровая проблема, когда государственные задачи приходится решать с помощью полубандитов, перемешанных с откровенными бандитами, и бессильные попытки хоть как-то наладить дисциплину. Не знаю, применялась ли в реальности хоть раз древнеримская децимация – расстрел каждого десятого, но кричали о ней постоянно. С другой стороны, за мародерство во многих армиях расстреливают, и если в грабеже участвует весь отряд, то децимация – мера чрезвычайно гуманная.
В общем-то, коли вынести за скобки демократическое словоблудие и посмотреть с позиций государственного управления – нормальный, вполне соответствующий расхожим представлениям о времени документ. А вот тринадцатый пункт…
Глава 1. Голод
Хлеб наш насущный даждь нам днесь…
Молитва «Отче наш…»
Тринадцатый пункт выглядел следующим образом:
«13) При проведении хлебной монополии признать обязательными самые решительные, ни перед какими финансовыми жертвами не останавливающиеся меры помощи деревенской бедноте и меры дарового раздела между нею части собранных излишков хлеба кулаков, наряду с беспощадным подавлением кулаков, удерживающих излишки хлеба».
Этот пункт поворачивает проблему совершенно другой стороной. То, что большевики с помощью реквизиций выкачивали хлеб из деревни и кормили города – это нормально. Но кроме того, за счет тех же реквизиций они должны были кормить и деревню, и голодные бунты первыми начались тоже не в городах. Это не просто ненормально, это показывает, что чего-то главного мы в ситуации категорически не понимаем.
И в самом деле, не понимаем. А именно: того факта, что русский мужик-хлебороб к тому времени стал фигурой виртуальной. Города начали голодать к семнадцатому году. Русская деревня голодала уже как минимум 50 лет.
Голод как экономический фактор
– Нет,
не помогут!
Надо сдаваться.
В 10 губерний могилу вымеряйте!
Двадцать миллионов!
Двадцать!
Ложитесь!
Вымрите!..
Владимир Маяковский. Сволочи!Если почитать газеты семнадцатого года, можно подумать, что основная проблема российского сельского хозяйства – нехватка земли. О ней кричат политические партии, крестьянские съезды, солдатские комитеты. Окинув взором карту нашей Родины, от таких заявлений впору оторопеть.
Пресловутый «климатический фактор» тоже не объясняет всего. В XVII веке, в Смутное время, был большой голод: народ начал голодать на третий год, после двух абсолютных неурожаев. Правда, тогда в России было мало людей и, соответственно, очень много земли на душу населения. Но ведь и после сталинской коллективизации, при постоянном увеличении населения, к теме голода больше не возвращались. Да и во время войны, притом что огромное количество земли находилось под немцем, а мужчины воевали, смертельного голода тоже не было – недоедали, конечно, но не умирали. Даже ополовиненное сельское хозяйство Советского Союза кормило и армию, и страну. Стало быть, дело не в земле и не в ее количестве, а в чем-то другом.
Вернемся снова в 1861 год – год великой реформы, покончившей с рабовладением[7] в России и поставившей сельское хозяйство страны на путь, ведущий в абсолютный тупик.
Уникальность русского пути в том, что собственником крестьянской земли стала община – крестьянское общество, «мир». Кто-то говорит, что это хорошо, кто-то – что плохо, но нигде я не встретила анализа: почему это произошло? За исключением словес, что крестьянство, мол, консервативно, рассуждений о «стихийном коммунизме», «русской душе» и пр.
Кстати, о консерватизме. Нет более далеко отстоящих друг от друга вещей, чем консерватизм и работа на земле, – с этим согласится любой владелец шести соток. Соответственно, во всей русской истории едва ли можно найти менее консервативный слой, чем крестьяне. Крестьянин гибок, мобилен, практичен и изворотлив. Это вытекает в первую очередь из самой особенности работы на земле. Рабочий встает к станку и точит деталь по чертежу. На земле чертежей нет. Каждый год для землепашца – это новые задачи в новых условиях. Каждая неделя уникальна – от погоды до не вовремя захромавшей лошади. Каждый день крестьянин решает множество ежечасно возникающих задач. Подобных все время меняющихся условий не знает никто – разве что полководец на войне, но ведь война бывает не каждый год, а хлеб надо растить постоянно.
Крестьяне очень быстро реагировали на любые новшества, от технических до политических. Уже во второй половине XIX века, по данным российских этнографов, около 18 % литературы, которую читали на селе, были научные и технические книги (на первом месте – около 60 % – «божественные»). А уж если говорить об экономике, то едва ли можно найти другую хозяйственную единицу, более гибкую, чем крестьянский двор. Иначе и нельзя – та же захромавшая лошадь может поставить хозяйство в совершенно новые экономические условия.
В качестве примера можно привести историю с травопольем в Московской губернии[8]. В 1892 году два селения Волоколамского уезда завели у себя правильное травопольное хозяйство. К 1898 году таковых было уже 414, а в 1909 году – 1651, или около 28 % всех общин Подмосковья. Учитывая, что перед тем как заводить у себя новый способ хозяйствования, надо к нему еще присмотреться, причем занимает это не один год, скорости принятия решения просто фантастические.
Кстати, после Февральской революции наиболее политически активным слоем были именно крестьяне, причем они очень хорошо знали, чего хотят от революции. Они вообще, как правило, точно знают, чего хотят – и поэтому иногда кажутся консервативными. Но казаться и быть – это очень разные вещи.
Вернемся в 1861 год, год великой реформы. Выглядит она, по нынешним понятиям, несколько диковато. Впрочем, по тогдашним меркам она тоже не являлась образцом справедливости и человеколюбия.
Государство не обидело помещиков. До тех пор земля четко делилась на две части: помещичья и крестьянская. Российское крепостное рабство несколько отличалось от классического. Классический раб трудится на хозяина и получает от него кормежку. Русский крепостной раб по обязанности трудился на хозяина, а вместо кормежки получал от него клочок земли, на котором должен был «в свободное время» выращивать для себя пропитание. Реформа оставляла за крестьянами их наделы, а взамен они должны были «компенсировать» помещику их стоимость[9].
«Было утверждено „временнообязанное“ состояние, – пишет историк Кара-Мурза, – крестьяне были обязаны продолжать барщину или оброк до выкупа земли. Почему-то решили, что это продлится 9 лет, а за это время крестьяне накопят денег на выкуп. Денег крестьяне накопить не могли, и пришлось издать закон об обязательном выкупе. Точнее, государство заплатило помещикам плату за землю…»
