Андрей Иванов - Повседневная жизнь французов при Наполеоне
Бонапарт провел три массовых праздника: фестиваль Пророка (в годовщину со дня рождения Магомета), фестиваль Нила (церемония прорыва дамбы канала Повелителя Правоверных) и фестиваль Республики. Он постоянно общался с мусульманскими лидерами, обсуждал Коран и просил перевести эту книгу на французский язык
— Ведь и мы — мусульмане: не мы ли уничтожили папу, который проповедовал войну с исламом? — говорил Наполеон.
Его типографии публиковали воззвания на арабском языке, объясняя политику французов. Он имел прекрасных переводчиков, а многие ученые осваивали местные диалекты. Печатник Марсель и «глава воздухоплавателей» Конте нанимали рабочих из числа туземцев.
Однако вся эта деятельность потеряла смысл, когда в октябре жители Каира подняли восстание. Изменившаяся после гибели французского флота политическая ситуация, формирование новой антифранцузской коалиции, война, объявленная султаном, провал всех попыток Бонапарта договориться с беями и высокие налоги, взимаемые оккупантами, — все это создавало напряженную атмосферу. И взрыв произошел очень скоро.
Партизаны появились с первых дней французского присутствия. Они угоняли и прятали скот, убивали курьеров и фуражиров, нападали на пришельцев из-за угла. Бонапарт вынужден был ответить казнями, взятием заложников, обысками и контрибуциями.
«Каждый день я приказываю отрубить пять-шесть голов на улицах Каира. До настоящего времени мы должны были щадить их, чтобы уничтожить страх, который нам предшествовал. В настоящее время, напротив, нужно взять тон, который необходим, чтобы этот народ повиновался. А повиноваться для них — значит бояться», — писал он еще 31 июля.
И вот — большой мятеж, спровоцированный фортификационными работами, в ходе которых были разрушены могилы мусульман, их дома и мечеть, и постоянными угрозами городского коменданта, гасконца Дюпюи[43]. Взбунтовавшаяся чернь, поддержанная некоторыми шейхами, набросилась на французов во многих районах Каира. Восстали и близлежащие деревни.
Дюпюи и любимец Бонапарта поляк Сулковский[44] погибли от ударов копий. Несколько членов Комиссии по наукам и искусствам были убиты в самом начале мятежа. Другие ученые, заблокированные в разных районах города, спаслись благодаря местной интеллигенции. Мятежники ворвались в дом генерала Каффарелли дю Фальга[45] и уничтожили хранившиеся там научные приборы, инструменты и книги.
Нападению подверглись и другие дома, в которых жили французы, резиденция Института, военный госпиталь. Погибли двадцать офицеров штаба и инженерных войск. Триста солдат были убиты либо ранены.
— Войско приносится в жертву искателю приключений! — скажет Клебер.
Бонапарт, «генерал Вандемьер»[46], применил артиллерию и потопил восстание в крови. Начались массовые, показательные казни. Большой Диван был распущен, члены «мятежного дивана» расстреляны, а город укреплен.
К концу октября жара спала. Солдаты отдыхали. Они получали жалованье и могли покупать хорошие продукты. Интендант Дор выдавал офицерам и солдатам кофе «мокко». Именно этот сорт кофе Бонапарт полюбил на всю жизнь.
Еще в Париже он написал приказ руководителю экспедиции, то есть самому себе: разрушить влияние Англии в Египте, прорыть Суэцкий перешеек и «освободить» африканцев от «тирании» мамелюков.
В конце декабря вместе с Монжем, Бертолле, инженерами Лепэром и Коста, а также Бертье, Каффарелли, артиллеристом Доммартеном[47], контр-адмиралом Гантомом[48], группой конных охранников и дромадеров[49] он выехал в направлении Красного моря. Наполеон хотел увидеть следы древнего канала. Французы обнаружили эти следы, а Наполеон сам объехал впадину и достиг трассы канала, который строили египетский фараон Нехо II[50] и персидский царь Дарий[51].
Жак Лепэр и другие ученые начнут подготовительные работы по обследованию и выравниванию уровней грунта на Суэцком перешейке для соединения двух морей. Условия труда были тяжелейшими, а измерения оказались не совсем точными.
Член группы Виллье дю Терраж писал: «Работы часто прерывались из-за недостатка воды. Однажды мы подумали, что не сможем завершить проект. Трудности тяжелого климата… вызывали необходимость убыстрять некоторые работы и пропускать замеры, которые мы планировали сделать». «…Все хорошие инструменты, которые мы привезли с собой из Парижа, были разрушены во время мятежа в Каире… Когда мы закончили, то вручили все наши тетради Лепэру, который с помощью своего брата (Гратьена) должен был координировать данные».
Наброски, чертежи и зарисовки, сделанные учеными под руководством Жака Лепэра, полвека спустя будут в целом подтверждены работами Фердинанда Лессепса[52].
Наполеон находил время и для войны, и для гражданского строительства, и для науки. Он организовывал карательные экспедиции, взял в свои руки чеканку монеты, участвовал в замерах пирамид и слушал доклады членов Института.
Но положение французов, запертых в «заморской мышеловке» и отрезанных от родины, становилось все тревожнее. Из перехваченных вражеских депеш стало известно о готовящемся наступлении войск султана.
Главнокомандующий решил не дожидаться нашествия азиатов, а действовать самому. Он оставил десять тысяч солдат в Нижнем Египте, шесть с половиной тысяч в Верхнем, гарнизоны в Каире и других городах.
Наполеон повел 13-тысячную армию в Сирию и уверял египтян в том, что эта война ведется в их интересах. Французские власти, оставшиеся в Египте, действовали осторожно и заигрывали со знатью. Никто не был уверен в успешном исходе новой кампании.
После того как генерал Дезе[53] покорил Верхний Египет, установилось временное затишье. Но и оно было внезапно прервано, когда некий Мавла-Мухаммад, магрибинец[54], провозгласивший себя «спасителем» и вождем, сумел увлечь за собой массы людей.
Повстанцы овладели Даманхуром и истребили французский гарнизон. Полковник Лефевр нанес ответный удар. Его солдаты перестреляли множество фанатиков, но страна продолжала бурлить.
«Природа восстания, — напишет Бонапарт Директории 19 июня, — заставила меня ускорить возвращение в Египет». Армия вернулась из Сирии, понеся большие потери. Наступательная мощь французов иссякла под стенами крепости Сен-Жан-д'Акр.
Во время очередного заседания Института в Каире ученые узнали о чрезвычайной находке.
При возведении укрепления Сен-Жюльен в Розетте один солдат наткнулся на камень черного гранита, или египетского базальта. La clef de Rosette (Розеттский ключ) содержал три надписи: одна иероглифическая, другая демотическая (упрощенное письмо), третья греческая — прописными буквами. Последняя надпись имела пятьдесят четыре строки, почти не повредилась и не представляла трудностей для чтения.
Газета Института «Курьер Египта» написала, что благодаря этой плите появилась возможность «объяснить Египет с помощью самих египтян».
Наполеон отлично понимал необходимость и важность расшифровки древней письменности. «Египет — одна из самых прекрасных и плодородных, а также наиболее интересных стран мира. Это колыбель наук и искусств. Там встречаешь самые большие и самые древние памятники, созданные руками человека. Если бы у нас был ключ к иероглифам, которыми они покрыты, то мы узнали бы неизвестные сейчас вещи относительно первого периода развития общества», — писал он в мемуарах.
Казалось, что и другие надписи будут прочитаны, раз они связаны с греческой. Но понадобятся еще два десятилетия напряженных усилий ученых разных стран, прежде чем гениальный Шампольон[55] подберет ключ к древним египетским текстам.
Наполеон принял решение вернуться в Париж. Его армия таяла, а политические перспективы были утрачены. Он хотел уподобиться великим завоевателям прошлого, но не был поддержан местным населением и не смог усилить свое войско за счет туземцев.
Репрессии, применявшиеся Наполеоном в ответ на постоянные нападения фанатиков, вызвали возмущение в Институте. Деженетт[56], главный врач Сирийской армии, обвинил Бонапарта в произволе.
Турки и англичане готовили десант, а в штабе французской армии возникла настоящая оппозиция. Генералы хотели доставить главнокомандующего в Александрию с тем, чтобы договариваться с англичанами.
Многие военачальники просились в отпуск Наполеон уже отправил домой своего брата Луи, который по пути в Европу едва не стал пленником англичан. Отпустил он и кавалерийского начальника Дюма[57].
В этот тяжелейший момент судьба вдруг предоставила Наполеону новый шанс — которым, впрочем, надо было еще уметь воспользоваться. Турки и англичане решились на плохо продуманную диверсию.
