Черные кабинеты. История российской перлюстрации, XVIII — начало XX века - Измозик Владлен Семенович

К сему долгом поставляю всеподданнейше присовокупить, что в Киеве с 1831 г. перлюстрация равномерно состоит при тамошнем Военном Губернаторе. По миновании же ныне и там политических обстоятельств, служивших основанием сей исключительной меры, можно бы, по мнению моему, и Киевскую перлюстрацию предоставить вновь Почтовому Управлению, но для скорейшего доведения до сведения местного начальства могущих открыться через переписку каких‐либо новых замыслов жителей того края, сравнить положение перлюстрации в Киеве с перлюстрацией Виленской, которая производится при Почтовой конторе, а выписки из оной сообщаются и Виленскому военному губернатору.

На сие мое заключение испрашиваю Высочайшего Вашего Величества повеления. Генерал-адъютант граф Бенкендорф^[420].

Как мне представляется, данный документ сыграл важную роль в восстановлении монополии почтового ведомства в деле ведения перлюстрации. В течение апреля 1840 года А.Х. Бенкендорф, А.Н. Голицын и военный министр А.И. Чернышев обменивались письмами по поводу выработки окончательного соглашения по данному вопросу. В результате высшие сановники договорились по следующим пунктам: переписка жандармских генералов и офицеров со Штабом корпуса должна оставаться неприкосновенной; выписки из перлюстрации должны предоставляться главноначальствующему над Закавказским краем, главноуправляющему Грузией и командиру Отдельного Кавказского корпуса, чтобы они могли «получать своевременно сведения о вкрадывающихся беспорядках и действовать безотлагательно»; но все эти лица должны были «впредь доставляемые им пакеты с перлюстрацией распечатывать лично и принимать все необходимые меры для сохранения перлюстрации в строгой тайне»^[421]. Повелением императора 21 июня 1840 года И.Ф. Васильковский, прослуживший в почтовом ведомстве тридцать три года, был уволен в отставку, а «секретный досмотр частной корреспонденции» был возложен на почтмейстера Тифлиса Ф.Ф. Буринского с выплатой ему «за этот труд по триста пятидесяти руб. в год»^[422].

В данной ситуации III Отделение, не участвуя в самом процессе перлюстрации, оставляло за собой выдачу почтовому ведомству указаний о корреспонденции, требующей наблюдения и просмотра. В 1831 году был установлен контроль за перепиской курляндского губернатора И.Х. Бреверна. В ноябре 1839 года III Отделение, опасаясь активизации «польских эмиссаров» в южных областях России, предписало Главному управлению почт учредить «бдительнейший надзор» за заграничной перепиской в районе Одессы и Бессарабии. В результате с 16 марта 1840 года там была введена перлюстрация всей корреспонденции с целью, как отмечал шеф жандармов, «благонадежнейшего очищения, в предотвращение внесения в пределы России чумной заразы». В 1848 году Киевская почтовая контора получила указание начальника III Отделения А.Ф. Орлова проводить перлюстрацию всех писем в адрес студентов местного университета и выписки «из замечательных почему‐либо писем» представлять его ведомству^[423].

30 ноября 1841 года Николай I ознакомился с докладом А.Н. Голицына, управлявшего Почтовым департаментом уже двадцать три года. Само появление этого документа, судя по содержанию, было вызвано какими‐то проектами переустройства почтового дела и перлюстрации. В соответствии с идеологическими потребностями времени здесь содержался настоящий панегирик секретной службе почтовых чиновников:

Перлюстрация имеет… целью доводить до сведения Вашего Императорского Величества о злоупотреблениях, совершаемых в разных частях государственного управления, как подчиненными, так и начальственными лицами, о полезном или вредном влиянии распоряжений министров; о хороших или дурных качествах чиновников, находящихся в составе разных ведомств. <…> тайна перлюстрации есть исключительная принадлежность Царствующего. Она освещает Императору предметы там, где формы законов потемняют, а страсти и пристрастия совершенно затмевают истину. Ни во что не вмешиваясь, она все открывает. Никем не видимая, на все смотрит; чрез нее Государь узнает сокровенные чувства подданных и нужды их; слышит и вопль невинного и замыслы злодея^[424].

Как в любой важной чиновничьей бумаге, здесь был еще и скрытый подтекст. Восхваление перлюстрации сочеталось с убежденностью — чтобы быть успешной, перлюстрация «должна действовать свободно, безбоязненно, следовательно, быть отделена от других министерств»^[425].

Отражением новой ситуации стала изменившаяся реакция императора на продолжавшиеся попытки генерал-губернаторов контролировать ведение перлюстрации. Так, в феврале 1843 года московский военный губернатор А.А. Закревский приказал московскому почт-директору А.Я. Булгакову доставлять ему переписку задержанного иностранца Зермана. Выяснилось, что Зерман был мошенником, который выдавал себя за капитана австрийской службы, лишенного австрийского подданства за участие в восстании в городе Болонья. Новый главноначальствующий над Почтовым департаментом с 1842 года В.Ф. Адлерберг доложил императору, что дело вело III Отделение, а сообщение переписки Зермана московскому военному губернатору считает излишним. Было повелено «исполнить по заведенному порядку», т. е. доставлять переписку подследственного лишь А.Х. Бенкендорфу^[426].

Другой характерный случай: новый виленский и гродненский генерал-губернатор Ф.Я. Миркович осенью 1843 года приказал губернскому почтмейстеру А.Ф. Трефурту доставлять ему все письма, на которых вместо реального числа отправления стоит позднейшее. По мнению начальника края, это был условный сигнал, означающий дату встречи. Если же число подчеркнуто, то это дата готовящегося «возмущения». Естественно, почтмейстер обратился к Адлербергу. Последний заручился поддержкой Бенкендорфа в том, что почта должна предоставлять генерал-губернатору лишь копии подозрительных писем. Об этом было сообщено Мирковичу. Тот в свою очередь заявил главе III Отделения, что ему нужны подлинники. В результате Адлерберг 10 октября 1843 года доложил об этой ситуации государю, указав, что в случае доставления в канцелярию генерал-губернатора подлинников писем «тайна может сделаться известной даже посторонним лицам», ибо письма на польском языке придется давать для перевода полякам. Николай I вынес решение: предоставлять генерал-губернатору копии писем, направляемых для всеподданнейшего доклада^[427].

В начале 1847 года дворянка Антонина Гуторович после возвращения из‐за границы была определена под надзор курской жандармерии «за безнравственность свою и за сочинения, исполненные клеветами против России». Вскоре к В.Ф. Адлербергу обратился курский гражданский губернатор А.П. Устимович о доставлении ему ее писем и посылок, «передающих за границу превратные о России сведения». Руководитель почтового ведомства губернатору отказал. Затем к Адлербергу обратились с просьбой о доставлении шефу жандармов письма, которое А. Гуторович собирается отправить австрийской императрице. 20 апреля 1847 года последовало повеление императора о доставлении переписки Гуторович Адлербергу^[428]. В июне 1850 года саратовский гражданский губернатор М.Л. Кожевников, ссылаясь на секретные постановления МВД от 29 июня и 14 ноября 1839 года, велел губернскому почтмейстеру доставлять ему на рассмотрение письма и посылки, адресованные на имя лиц, высланных в Саратов под надзор полиции за «прикосновенность к тайным злоумышленным обществам». Тот доложил Адлербергу. Последний в свою очередь обратился к начальнику штаба Корпуса жандармов Л.В. Дубельту. Дубельт ответил, что Положение 1839 года не распространяется на лиц, «находящихся под надзором полиции в настоящее время». Поэтому для просмотра их переписки губернатор должен обратиться в III Отделение и получить особое разрешение^[429].

Вместе с тем революции 1848 года в Европе и опасения проникновения «заразы» в Россию, особенно в западные ее губернии, способствовали не только новому витку повышенного внимания к перлюстрации, но и укреплению роли генерал-губернаторов в ее проведении. «Застрельщиком» выступил киевский военный губернатор, подольский и волынский генерал-губернатор Д.Г. Бибиков. 17 марта 1848 года он обратился к шефу жандармов А.Ф. Орлову с предложением учредить строжайшее наблюдение «на счет заграничной корреспонденции и доставлении [так в документе] ему присылаемых из‐за границы подозрительных писем». В Петербурге вспомнили о практике 1830 года. 28 марта 1848 года Николай I повелел предписать почтмейстерам Вильно, Гродно, Житомира, Киева, Одессы и Радзивилова всю зарубежную корреспонденцию в зависимости от адресата отправлять соответственно генерал-губернаторам Д.Г. Бибикову (Киевская, Волынская и Подольская губернии), Ф.Я. Мирковичу (Виленская, Гродненская, Митавская губернии) или А.М. Голицыну (Витебская, Могилевская, Смоленская губернии). 23 апреля 1848 года это распоряжение было распространено на новороссийского генерал-губернатора П.И. Федорова, ибо, по мнению В.Ф. Адлерберга, ему «полезно было бы иметь своевременные сведения о подозрительных письмах». Затем такую же информацию получал командующий русскими войсками в Дунайских княжествах генерал-лейтенант А.Н. Лидерс^[430].