Записки из скорой помощи - Шляхов Андрей Левонович

Данилов смотрел в окно, и каждый из проплывающих мимо домов был для него не просто домом, а «домом с историей». Вот в этой школе у директрисы часто подскакивает до заоблачных высот давление. В этом доме живет скандальный ветеран Тимошин, способный кого угодно довести до белого каления своими придирками. Данилова с Верой он недавно обвинил в том, что они вместо спирта протерли перед инъекцией его зад ацетоном. В этой башне живет журналист, которому раз в четыре дня проводят гемодиализ. В следующем за башней здании, за свою протяженность, прозванному Великой китайской стеной, выездной врач Данилов принял первые в своей жизни роды. Девчонке этой осенью должно исполниться восемь лет, школьница уже. Неужели – целых восемь лет? А казалось – это было только вчера…

От шестнадцатиэтажки у метро «Рязанский проспект», где он получил по голове обрезком трубы, Данилов отвернулся заранее. Куда приятнее было созерцать супермаркет, откуда он госпитализировал в реанимацию сто шестьдесят восьмой больницы охранника, подкошенного осложненным инфарктом. Охранник дважды пытался помереть, но Данилов так и не дал ему этого сделать…

Угол Лоховецкой и Рязанского проспекта. Данилов улыбнулся, вспомнив мужика, отравившегося бутылкой паленой водки. Он потом написал на Данилова жалобу, читая которую ржала вся подстанция. Суть жалобы заключалась в том, что доктор (по халатности, а как же иначе!) использовал для промывания желудка не кипяченую, а обычную водопроводную воду. Так оно и было – не в каждом ведь доме найдется запас литров в двадцать – двадцать пять заблаговременно прокипяченной и остуженной воды. Заведующий подстанцией оставил жалобу без последствий.

А в подъезде «сталинского» дома напротив Данилова пытались ограбить наркоманы. Двое доходяг, еле стоящих на ногах, угрожали ему ножом и вообще чувствовали себя крутыми перцами. Данилов отговорился тем, что все наркотики уже успел израсходовать на вызовах и благополучно ушел. Впрочем, ему ничего не стоило выбить нож из дрожащей руки и размазать обоих горе – грабителей по грязной стене подъезда, но Данилов не любил насилия и по мере возможности старался не прибегать к нему.

Троллейбус поднялся на мост, и взору Данилова открылась малая родина – московский район с загадочным названием Карачарово. То ли кого-то когда-то здесь карали за некие злокозненные чары, то ли карали при помощи этих самых чар. Остряк Полянский на полном серьезе утверждал, что жители Карачарова издревле отличались чрезмерным пристрастием к зеленому змию, вследствие чего обычно передвигались на карачках, так как ноги отказывали им служить. Отсюда и пошло название «Карачарово».

Данилов, как и подобает коренному москвичу и истинному патриоту родных мест, придерживался более красивой версии, а Полянскому, как только тот вспоминал про «карачки», по-дружески советовал заткнуться.

Родное Карачарово нравилось Данилову больше всех прочих мест в Москве. Небольшой уютный район, до сих пор сохранивший остатки первозданной патриархальности. На узеньких зеленых улочках, где еще сохранились двухэтажные дома, возведенные после войны пленными немецкими солдатами, царили покой и умиротворение. Данилову с детства казалось, что, отгородившись от мира железнодорожным полотном с одной стороны и эстакадой – с другой, Карачарово живет в своем особом неспешном ритме, убыстряя его в самых, что ни на есть, исключительных случаях.

Глава четырнадцатая. Сотрясение основ

– Представляете? Берет и сует мне в нагрудный карман полтинник!

– Рублями?

– Естественно! Как сторожу на стоянке. И говорит так, знаете ли, вальяжно: «Держи, братан, на сигареты!»

– А ты чего?

– Достаю его полтинник, добавляю к нему свою десятку и сую ему за резинку от треников, да еще от души щелкаю ею по пузу и говорю: «А это тебе, братан, на надгробие! Если из дерьма делать, то как раз денег хватит!»

– Алексей Вячеславович, зайдите, пожалуйста, ко мне! – попросила Елена Сергеевна, появляясь в дверях курилки. – Немедленно.

– Иду! – доктор Могила оборвал свой рассказ, сделал одну за другой две жадные затяжки, с сожалением затушил длинный, чуть ли не в полсигареты окурок и, провожаемый ободряющими репликами коллег, пошел в кабинет заведующей.

– Садитесь, Алексей Вячеславович, – новая заведующая, в отличие от Тюленькова, не любила, чтобы подчиненные стояли перед ней в позе провинившихся детей. – Скажите, пожалуйста, неужели вам мало одной жалобы за месяц? Зачем нарываться снова?

– Да не обзывал я вашего полкаша «трехзвездочным холуем»! – воскликнул Могила. – Сколько можно!

– Он скорее ваш, чем мой, – спокойно поправила Елена Сергеевна. – Ведь это вы были у него на вызове.

– К сожалению! – Могила надулся и демонстративно уставился в окно.

– Учитывая неопределенность ситуации, я не стала объявлять вам выговор, хотя наверху мое решение не встретило понимания, а ограничилась беседой, во время которой вы утверждали, что с больными всегда ведете себя корректно. Было такое?

– Было! – кивнул Могила.

– И как же с этим вашим утверждением вяжется ваш же рассказ, который я только что слышала?

– На оскорбление надо отвечать оскорблением!

– Да, да, конечно – око за око, зуб за зуб, – поддакнула Елена Сергеевна. – Вам сколько лет, Алексей Вячеславович?

– Сорок один.

– А мне показалось, что четырнадцать…

– Но поставьте себя на мое место, Елена Сергеевна! – Могила возбужденно замахал руками. – Какой-то хмырь позволил себе таким вот царственным жестом оскорбить меня…

– Вас оскорбил сам поступок или сумма? – уточнила Елена Сергеевна.

– И то, и другое! – вырвалось у Могилы. – То есть конечно же поступок!

– А нельзя было просто отказаться?

– Можно, но тогда у меня на душе остался бы осадок, – Могила перестал жестикулировать и понизил голос: – А так – я поставил хама на место.

– А он напишет на вас жалобу, – вздохнула заведующая. – Это будет вторая жалоба за месяц, и тогда вы точно на год распрощаетесь с премией… Стоит ли овчинка выделки?

– А вдруг не напишет? – предположил Могила.

– Напишет другой, – уверенно ответила заведующая. – Ведь вы не собираетесь менять свое поведение?

– Ну почему же, Елена Сергеевна…

– Я не могу понять, что происходит на подстанции, – заведующая нервно завертела в руках взятый со стола карандаш. – Не самая плохая подстанция, не самые плохие сотрудники, и вдруг столько жалоб… Такое впечатление, что с моим приходом все рухнуло в тартарары! Неужели при Тюленькове все было так же, но он попросту прятал концы в воду? Не может быть!

– Елена Сергеевна… – Могила поерзал на стуле, – раньше у нас действительно было поспокойнее, но… как бы вам сказать… неужели вы сами не догадываетесь – кому выгодно вас подставлять?

– И кому же? – в тонких пальцах Елены Сергеевны карандаш неожиданно переломился пополам.

– Ну, кто мог метить на ваше место?

Сказав «а», Могила не собирался говорить «б». Он вообще не стал бы затрагивать эту тему, если бы не был признателен заведующей за «спущенную на тормозах» жалобу отставного полковника.

– Дмитрий Александрович? – других вариантов у Елены Сергеевны не было.

Могила кивнул.

– Этого можно было ожидать… – про себя произнесла заведующая. – Алексей Вячеславович, а что бы вы мне посоветовали?

– В каком смысле?

– Ну, вы не один год проработали в этом коллективе, вы хорошо знаете людей, куда лучше меня разбираетесь в сложившейся ситуации… Как вы поступили бы на моем месте?

– Если у вас на руках никудышный расклад – пасуйте и постарайтесь взять свое при следующей раздаче.

Могила был заядлым преферансистом. После суток дежурства он мог спокойно просидеть следующие сутки над картами. Главное – чтобы компания подобралась хорошая и карта шла.

– Боюсь, что под следующую раздачу попаду я сама, – горько усмехнулась Елена Сергеевна. – Скажите, а кого бы вы сами хотели видеть старшим врачом?