Режин Перну - Крестоносцы
Время невероятных предприятий, к коим относились и крестовые походы, прошло, и, чтобы победить, нужна была бы вся страсть первых крестоносцев.
И кое-что от этой первоначальной страстности несомненно хранят «призывные слова», коими Гумберт Романский предлагал проповедникам завершать свои проповеди:
«Вы видите, мои возлюбленные, к чему ведут мирские войны, чаще всего несправедливые, и к чему ведет война за Христа, самая законная из всех. В первые войны многие люди вовлекаются узами дружбы с мирянами; так пусть дружба с Христом подвигнет вас к решению вести войну за Него. Теми движет тщеславие, а вами пусть руководит жажда небесной отчизны… Я обещаю вам от имени Отца и Сына, и Духа Святого, что все, кто отправится на эту войну и погибнет от оружия после исповеди и с сокрушенным сердцем, обретет царствие, которое Господь крестом своим завоевал для нас; и я уже сейчас вручаю вам инвеституру на это царство тем самым крестом, который протягиваю вам. Подходите же и пусть никто из вас не отказывается принять столь славную инвеституру, гарантирующую вам трон там, в горних высях».
Но сколь бы ни был проповедник красноречивым, сам по себе он не смог бы полностью преуспеть в пропаганде крестового похода, если бы бок о бок с ним то же самое не делал бы другой персонаж — поэт. В средние века поэт и поэзия были вездесущи, и удивительно было бы, если бы они оказались в стороне от великой эпопеи крестовых походов.
Наша эпическая поэзия — современница первого крестового похода, и их нельзя понять друг без друга. Рето Беццола35 глубоко проанализировал то чувство, которое побуждало феодалов в конце XI в., когда король Франции был занят совсем другими вопросами, нежели защита христианства, вспоминать с некоторой ностальгией Карла Великого, боровшегося с сарацинами Испании. Все наши эпопеи, от «Песни о Роланде» до цикла о Гильоме Оранжском, отражают главную заботу той эпохи — вырвать у ислама Святые места.
Зарождавшаяся в то же время или немного позже провансальская поэзия также несет на себе следы этой заботы, и накануне своей отправки на Восток наш наиболее древний трубадур Гильом IX Аквитанский написал один из своих самых прекрасных стихов:
В изгнанье отправляюсь я,
Тревог и страха не тая:
Война идет в мои края,
Лишенья сына ждут и плен…
Я Радость знал, любил я бой,
Но — с Ними разлучен судьбой —
Взыскуя Мира, пред Тобой,
Как грешник, я стою согбен.
Я весельчак был и не трус,
Но с Богом заключил союз,
Хочу тяжелый сбросить груз
В преддверье близких перемен.
Все оставляю, что любил:
Всю гордость рыцарства, весь пыл,
Да буду Господу я мил,
Все остальное только тлен…36
И именно провансальская поэзия дала самую древнюю песнь о крестовом походе в собственном смысле слова, в которой поэт присоединяет свой голос к голосу проповедника, убеждая слушателей принять крест. Автор, поэт Маркабрюн, назвал ее «Песнью Купели», сравнивая крестовый поход с прекрасной «купелью», куда христиан погружают при крещении, очищающем их на склоне жизни:
И в милосердии своем нам дал
Сеньор небесный чудную купель,
Какой нигде нет, лишь за морем,
Там, далеко, где жил Иосафат…
Я говорю вам: по вечерам и по утрам
Нам следует в ней мыться, как и должно.
А в конце эпохи крестовых походов, во второй половине XIII в., когда пришла погибель заморским королевствам, поднялся голос нашего самого крупного средневекового поэта Рютбефа. Известны его одиннадцать песен о крестовых походах, где легко, как и в речах проповедников, можно обнаружить все различие мнений по поводу заморских походов в те времена. Особенно ясно это проявляется в его «Споре крестоносца с отказавшимся от креста», где сталкиваются аргументы за и против походов. В итоге он безжалостно бичует тех, кого считает виновным в утрате крестоносного духа: королей и князей, помышляющих лишь о собственных распрях, и прелатов, озабоченных только своим благосостоянием:
А вы, прелаты святой Церкви,
Чтоб жить всегда в покое и тепле,
Служить заутрени за морем не хотите,
Куда зовет Жоффруа де Сержин37.
Но говорю, что осужден тот будет,
Кто не желает ничего, лишь доброе вино,
Да мясо вкусное и острый перец.
Война с неверными — то ваша ведь война,
За Бога вашего, и вам она во благо!.
И как тогда ответите вы Богу за землю,
Где смерть в мученьях принял он за вас?
Нет почти ни одного прозаического или поэтического жанра литературы, где не звучало бы эхо крестовых походов. В эпическом жанре мы им обязаны «Песнью об Антиохии» и «Песнью об Иерусалиме», в историографическом — первым написанным по-французски сочинением в прозе «Завоеванием Константинополя» Жоффруа де Виллардуэна. Произведения фольклора на эту тему бесчисленны, от «Легенды о Святом Геральде», основателе госпиталя в Иерусалиме, о котором рассказывали, что во время осады города он кормил осаждающих его христиан, бросая им камни, которые превращались в хлеб, до истории о Гильоме Виллардуэне, уроженце Греции, ставшем героем фольклора этой страны, а через это даже типом совершенного героя во второй части «Фауста» Гете. Почти все события крестовых походов породили поэтические сочинения, авторами которых часто были сами крестоносцы. Король Ричард Львиное Сердце, например, оставил нам одно стихотворение, где изливает жалобы по поводу своего заключения в Австрии при возвращении из похода. А Филипп Новаррский, осажденный в башне иерусалимского госпиталя сторонниками императора Фридриха II, спешно написал небольшое стихотворение, чтобы — факт удивительный — попросить помощи, и завершил его восхитительными словами:
Я — соловей, поскольку в клетку меня посадили.
И имена многих крестоносцев — это имена лучших поэтов своего времени, или трубадуров Юга, как Пейре Видаль, Гаусельм Файдит, Раймбаут де Вакейрас, Элиас Кайрель, из которых по крайней мере присутствие трех последних в Святой Земле или Греции точно засвидетельствовано, или труверов Севера, как Тибо Шампанский, Конан де Бетюн, Гюон д'Уази и многие другие.
В XIII в. крестовые походы обновили важнейшую поэтическую тему куртуазной любви, и отныне отъезд за море стал разлучать поэта с его дамой, порождая страх и отчаяние; но если он не поедет, то навлечет на себя ее презрение, что означает утрату ее любви.
Как рыцарь должен быть я там,
Где заслужу и рай, и честь,
И славу, и любовь моей подруги.
Но когда он отъезжает, то чувствует, как разрывается его сердце:
Иду туда, где претерплю мученья,
В ту землю, где сносил мученья Бог,
Там омрачит мне мысли огорченье,
Что от любимой Дамы я далек38.
Так писал Гюон Аррасский. Ту же тему развивал Шатлен де Куси, когда отправлялся вместе с Виллардуэном в крестовый поход, во время которого умер и вздыхал:
Влюбленные, вам прежде всех других
Я про мои страдания поплачу:
От преданной подруги дней моих
Идти я должен прочь — нельзя иначе…
Я прочь иду, и Господу отдать
Хочу любовь и попросить пощады.
Не знаю, свидеться ли нам опять,
Лишь случай — властелин такой отрады.
Пусть ваша верность будет в знак награды,
Приду я или не приду я вспять,
И дай Господь мне честь не потерять
И помнить век, что только вам служу39.
Другие же поэты, как Гийо де Дижон воспевали отчаяние дам, проводивших своих «милых друзей»:
Вот что грусть мою обманет:
Знаю, верность он блюдет.
Ветер сладостный нагрянет
Из краев, где встречи ждет
Тот, который сердце манит, —
В серый плащ мой он войдет,
Тело содрогаться станет,
К долгожданному прильнет.
Вот что душу мне изъело:
Не пошла за ним вослед.
Он прислал рубашку с тела,
Чтобы сон мой был согрет.
В ночь возьмется страсть за дело,
Ближе к сердцу сей предмет
Положу, чтоб тело грела
И гнала от сердца вред40.
Таким образом, на тему куртуазной любви в конце XII в. или в XIII в. родилась очаровательная легенда о [194] дальней принцессе, объяснявшая рефрен «дальней любви», который проходит по поэзии трубадура Джауфре Рюделя: он якобы, не зная принцессы Маго Триполитанской, безумно влюбился в нее и, чтобы встретиться с нею, презрев все опасности, отправился за море в крестовый поход и в конце концов умер у ее ног. Это был уже полный осмос темы крестового похода, участие в котором считалось высшим подвигом рыцаря, в тему куртуазной любви, бывшей, быть может, самым возвышенным творением нашего средневековья.
