Николай Дубровин - Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник"
«Господа Бога призываю в свидетели на душу мою, что в «Сионском Вестнике» нет ни строки, которая была бы писана в духе противничьем христианству; самая пьеса о земле, которая вашему сиятельству так не понравилась, взята из писаний С.Мартена, которого, я надеюсь, и ваше сиятельство не поставите в числе писателей антихристианских; а переменять что-либо в таких авторах, которые лучше меня ведали и разумели истину, по справедливости будет значить falsifier les choses.
«Сиятельнейший князь! Если способность любить и славить Господа на всех языках и всеми образами, как кто умеет, не есть дело противозаконное, и если малые мои способности тому отвечают, то я всепокорнейше прошу позволить мне всю ответственность за мои книги и пред Богом, и пред людьми снять на одного себя и говорить сродным мне языком, ибо дух не терпит оков; самое Св. Писание говорит, что дух не вяжется, что идеже дух, ту свобода. Замолчать я могу, но мыслить чужим умом я не умею; все пьесы мои одинаким духом писаны и, следовательно, все могут быть почтены негодными.
«Если же дух мой изменился и из христианского сделался антихристианским, в таком случае всепокорнейше прошу уволить меня от продолжения «Сионского Вестника» и дозволить мне подписавшимся на оный объявить, что я, по случившимся мне болезненным припадкам и нужде отлучиться на некоторое время из города (в чем я действительно имею нужду, и прошу ваше сиятельство меня уволить на обыкновенный двадцати-девятидневный срок по регламенту), далее продолжать моего журнала не могу, и за остающиеся месяцы выдаю им деньги или заменю оные другими книгами, буде кому то угодно.
«Звание писателя y нас не лестно, ибо вместо того, что в других землях он трудами своими приобретает себе и уважение, и честь, и славу, y нас писатель вступает тотчас в состояние как бы подсудимого, который о своей книге должен тягаться как бы в каком судебном процессе, беспрестанно подвергаясь ответам за каждую мысль, за каждое слово, как бы злоумышленник, что не может никому быть лестно; ибо терпеть огорчения или причинять оные другим без нужды не может быть желательно.
«При сем я должен также донести вашему сиятельству, что как журнал обыкновенно печатается так, что с окончанием одной книжки начивается печатание следующей, то и теперь, как мне не известно было намерение ваше переменить цензуру, следующая книжка на июль месяц была между тем уже начата из пьес, которые вашим сиятельством были просмотрены и потому цензором подписаны и мне отданы. Книжки сей уже набрано шесть листов, и на первом листе по обыкновению выставлено имя прежнего цензора. Засим ежели сии отпечатанные листы представлять вновь на утверждение другой цензуры, то, с одной стороны, я почитаю даже неприличным представлять рассмотренное министром на дальнейшее рассмотрение кому-либо из подведомственных ему мест и лиц, а с другой стороны, ежели новая цензура, которая, по самой передаче моего журнала в ее руки, вероятно, почтет обязанностью своей употребить новую строгость, станет делать еще какие перемены, и мне должно будет листы сии перепечатывать, то я потерплю от того большой убыток, ибо каждый лист стоит мне около 150 рублей; к тому же я должен буду за недостающие месяцы возвратить подписавшимся деньги, которых я не имею, ибо число подписавшихся менее, нежели чего мне стоит печатание журнала сего».
Князь Голицын отвечал [337], что передача «Сионского Вестника» на рассмотрение духовной цензуры вызвана самим Лабзиным, «ибо, — писал князь Голицын, — в продолжение некоторого времени от возобновления «Сионского Вестника» легко можно было вам приметить, чего требовала гражданская цензура и что принужден был наконец и я подтверждать, отменяя иные пьесы или выкидывая из других некоторые места. Сие было столь же мало гонением на «Сионский Вестник», как и поручение его по-том рассмотрению духовной цензуры, когда издание сие упорно продолжаемо было в духе восставания противу внешней церкви. Какое правительство и в каком государстве согласилось бы попустить, чтоб наружные установления церкви и духовной власти, коими необходимо поддерживается в общем составе народном привязанность ко всему тому, что до религии касается, было судимо, критикуемо и отвергаемо в публичных сочинениях, и еще в таких, кои суть духовного содержания? Христианство не позволяет нам судить никого, кольми паче установленную власть, духовную ли то или гражданскую. A что издатель сего журнала к тому наклонен, то доказывает и самое нынешнее ваше письмо, в котором между прочим жалуетесь на поручение журнала вашего духовной цензуре, называя сие преданием вас в руки главных ваших противников, которые будто бы и сами не идут и хотящим возбраняют. По истине, я сожалею о сем недостатке христианской любви, которая допускает до таких мыслей и отзывов о ближних своих, кольми паче о членах церкви и установленной духовной власти. Право, какое имел Господь Спаситель произнести слово сие на тех, кого Он находил сие заслуживающими, не можем мы никак себе присваивать, имея сами нужду в оправдании. Но я нахожу сверх того между разными чиноначалиями духовенства столько почтенных, христиански-мыслящих, поступающих и учащих особ, что никак не постигаю причины подобному в общем лице осуждению их. Другого рода пьесы, кои должно было также останавливать, имели содержанием своим некое указание, что как бы y издателя сего журнала можно найти настоящую церковь, истинное христианство и высокую премудрость. He будучи в сем убежден, не мог я никак по обязанности звания моего и места, мною занимаемого, давать позволение на то, чтоб члены установленной и принятой в государстве церкви явным образом отвлекаемы были от оной к неизвестным учреждениям, коих чистота источника еще подлежит сомнению. Таковые и тому подобные материи могут ли быть признаны за дух, который оживотворяет, как вы пишете? Напротив того, они скорее могут почесться за букву, убивающую истинный дух христианства, истинную любовь, коея определение толь ясно видно в послании святого апостола Павла, сию любовь, без которой в пророчество, и тайны все, весь разум и вся вера, ничтоже суть. Я не скажу никак, чтобы в «Сионском Вестнике» не было пьес, преисполненных истины и христианского духа; но потому самому они и не были никогда останавливаемы: для таковых токмо материй было дано вам и позволение к возобновлению сего журнала; для них и ныне он не запрещается, но токмо предоставляется рассмотрению духовной цензуры, коей более прилично и удобно судить о духовных материях, наипаче когда оне становятся глубоки, таинственны, касаются до догматов. Когда вы не имеете намерения восставать против установленной церкви, на что вам почитать и членов духовной власти противниками своими? Ибо и они, по крайней мере, не менее всякого другого готовы поспешествовать распространению истинного духовного ведения и духа христианства».
При этом князь Голицын вновь подтвердил, что издание «Сионского Вестника» может быть продолжаемо не иначе, как с разрешения духовной цензуры, и если Лабзин решится прекратить его, то объявление о том должен представить ему для просмотра.
Лабзин пробовал восстановить свое право при помощи личных объяснений, но и это не помогло делу.
— Если мне позволять все то, что вы пишете, — говорил князь Голицын, — то я подам повод думать, что и я принадлежу к вашей ложе, как то уже и говорят, а я министр.
Лабзин указывал на пользу, приносимую «Вестником», и похвалы, которые он получал с разных сторон.
— Вам льстят, — отвечал на это князь Голицын, — a вы верите тому по самолюбию; самолюбия же отвергаться должно.
Таким образом «Сионский Вестник» признан был официально изданием вредным, и сам Лабзин —человеком, подкапывающимся под основы православной церкви.
«Мы ошиблись, — писал он 3.Я.Карнееву [338], — если подлинно наружных христиан почитали за истинных. Что касается до В(асилия) М(ихайловича) П(опова), он не что иное, как секретарь, человек угодничающий из своих выгод и сделавший себе из слабости своей христианскую добродетель, смирение и послушание, чем и успокаивает свою совесть. Он никогда не разнится в мнении с своим командиром, и ежели к(нязь) скажет: надобно Л(абзину) нос откусить, он без зазрения совести побежит и скажет: пожалуйте ваш нос, мне велено его откусить, и текст подведет — «всяка душа властям предержащим да повинуется, и противляющийся власти Богу противляется»; — а тот текст, коим велено любить ближнего, как самого себя, и на ум не вспадет. Так, он не только писал и подписывал все бумаги против меня, но ниже предварил меня о строющихся против меня ковах, еженедельно со мною видевшись, в чем он также оправдывается обязанностью хранения канцелярской тайны».
Сложившиеся неблагоприятно обстоятельства и нежелание подчинять журнал духовной цензуре заставили Лабзина прекратить издание «Сионского Вестника». Составленное по этому поводу об-явление было представлено князю Голицыну и затем явилось в газетах в следующем виде:
