Булач Гаджиев - Шамиль
Шло время. Фронт то приближался к Дарго, то отходил. Однажды, в связи с осложнениями, всех пленных отправили в Анди, а затем вернули в Дарго. Пленные сделали подкоп и, пользуясь ночной темнотой, бежали. За исключением нескольких человек, все беглецы, в числе их и Орбелиа–ни, были пойманы. Шамиль хотел убить их, но мюриды заступились, объяснив, что и горцы так же убегают от русских. Еще они сказали, что за пленных «можно будет выручить сына или племянника, или несколько добрых мусульман»[105]. Шамиль согласился, но при первой же встрече с Орбелиани заявил: " …если не выдадут за тебя моего сына или племянника, то, верно, пришлют несколько вьюков золота и серебра».
— Я уверял его, — говорил впоследствии грузин, — что не имею никакого богатства.
— Все равно буду мучить, потому что ваши русские губят моего сына, — твердил имам.
— Как, Шамиль! — возразил я. — Разве ты не знаешь, как счастлив твой сын?
— Потом рассказал я ему, как и где последний воспитывался, описал милостивое обращение государя с ним, познания и науки, которыми ум его просвещается, и блестящие виды для него в будущем. Но Шамиль этого не понимал.
Длительные переговоры не привели к желаемым результатам. После 9 месяцев плена Орбелиани освободили, и он уехал на родину, а Шамилю вернули 9 женщин и 13 мюридов, захваченных на Ахульго. Шамиль еще раз уступил. Он согласился, чтобы сын оставался в плену, ради других. Об этом говорили в Чечне и Дагестане. Уважение к Шамилю возросло необыкновенно. Все знали, на какую жертву идет и какие муки испытывает имам как отец, как родитель. Но Шамиль готов был пожертвовать всем, когда речь шла о защитниках Ахульго. Джамалутдин был принесен в жертву и на этот раз.
Лишь через 13 лет снова встанет вопрос об обмене. На этот раз переговоры привели к успеху. События разворачивались следующим образом.
В июле 1854 года Шамиль двинул на Грузию 15–тысячную армию под командованием своего второго сына Кази–Магомеда. Операция прошла удачно: перейдя речку Алазань, горцы рванулись на Телави. Жители города разбежались в панике. Дорога на Тифлис оказалась свободной. Но мюридам пришлось на полном ходу осадить коней и повернуть обратно. Таков был новый приказ имама. Из этого похода люди Кази–Магомеда привезли немало трофеев и пленных. Среди пленных были 22 человека из княжеского рода и две внучки последнего царя Грузии Георгия XIII — княгини Варвара Ильинична Орбелиани и Анна Ильинична Чавчавдзе со своими детьми. Они находились в плену у Шамиля 8 месяцев и 6 дней. И все это время шли переговоры об обмене их на сына имама, племянника Гамзата, сына Алибека Хунзахского — Харасилау, сына Гамзата — Ша–зислава и 116 горцев, попавших в разное время в плен к русским. Имам в придачу требовал еще миллион рублей серебром. Из‑за этого переговоры затянулись. После долгих споров и уговоров Шамиль согласился на сумму в 40 тысяч рублей. Вот тогда‑то Джамалутдина, после свидания с царем, срочно повезли на Кавказ.
Его сопровождал генерал от инфантерии Н. И. Муравьев. Плохие дороги и снежные заносы кое–где задерживали экипажи. 2 февраля 1845 года поезд прибыл в Ставрополь. Отсюда их дорога лежала на Владикавказ. Навстречу им из Темир–Хан–Шуры выезжали муж Анны Ильиничны князь Д. А. Чавчавадзе и переводчик Грамов. 13 февраля все они встретились во Владикавказе. 15 февраля сын Шамиля, князь и переводчик направились в Дагестан. Ехали в одном экипаже. 17 февраля прибыли в Хасавюрт, где все трое прожили в одной комнате 20 дней.
Читателя, конечно, интересует, каким стал Джамалутдин за 16 лет жизни на чужбине. Вот что сообщали очевидцы.
Сын Шамиля был среднего роста, хорошо сложен, но чрезвычайно худ. Выглядел Джамалутдин моложе своих 24 лет. Он казался умным, добрым, веселым и энергичным. В беседах с князем Чавчавадзе и переводчиком Грамовым сын Шамиля понемногу раскрывал себя, говорил о своих мечтах, заботах. Религию отца Джамалутдин сохранил, но аварский язык забыл, припоминал лишь отдельные слова. Зато отлично владел русским языком, говорил и читал по–французски. Лучшими друзьями его были книги. Он увлекался творчеством Пушкина, Лермонтова, Бестужева–Марлинского. На родину из Петербурга он вес более 300 книг, географические атласы, готовальни, хорошую бумагу, карандаши и краски. Джамалутдин неплохо рисовал, чертил и не собирался бросать эти занятия в отцовском доме. Д. А.Чавчавадзе уверял, что «… редко встречал он в мусульманине такое полное перерождение в европейские нравы, такой русский взгляд на вещи… Джамалутдин не рисовался в интересную роль великодушного освободителя»[106].
Итак, 17 февраля 1855 года сын Шамиля прибыл в Хасавюрт, а 18–го об этом сообщили имаму. 20 февраля в Хасавюрт прибыла делегация от отца — казначей Шамиля Хаджио, Бутун–Хасан, переводчик Шах–Аббас. Руководил делегацией Юнус Чиркеевский, тот самый Юнус, что отводил 8–летнего Джамалутдина к генералу Граббе. После взаимных приветствий Юнус произнес речь. Он сказал: «Цель настоящего нашего приезда только в том, чтобы удостовериться, действительно ли этот молодой человек сын нашего великого имама, но переговоров на этот раз не велено иметь никаких»[107]. Когда перевели слова Юнуса, Джамалатудин улыбнулся: как же старики узнают его через 16 лет. Но у делегатов Шамиля память и глаза оказались цепкими. Они прежде всего обратили внимание, что Джамалутдин очень похож на Кази–Магомеда. Затем они начали задавать вопросы — что помнит офицер о своих детских годах. Джамалутдин несколько затруднялся, но все‑таки вспомнил, к примеру, гору Ахульго, белую лошадь, на которой сидел отец, речку, через которую переходили… Все это соответствовало истине. Чтобы полностью убедиться, необходима была еще одна процедура. Делегаты через переводчика попросили, чтобы Джамалутдин обнажил левую руку до плеча. Шрамы от падения со скалы имелись. Значит, все в порядке!
«Поздравляю! — сказал Юнус князю Д. А. Чавчавдзе. — Как вы доставили нам радость о возвращении сына великого имама, так и мы можем вас обрадовать честным словом, что ваше семейство очень скоро будет возвращено вам»[108].
На другой день послы выехали на родину. Рассказы их передавались из уст в уста. Но от Шамиля и народа утаили то, что их очень смутило в Хасавюрте: Джамалутдин, сын их имама, ходил к офицерам в гости и танцевал с их женами.
Переговоры опять начали затягиваться. Проволочка была из‑за миллиона рублей, который хотелось получить горцам. Ответ на их притязания звучал категорично: или Шамиль получает сына и 40 тысяч рублей, или князь Чавчавадзе отказывается от жены, сестры и детей. Но в последнем случае имам не увидит более Джамалутдина. Срок на размышление был дан до 5 марта. Шамиль созвал в Ведено почетных стариков и наибов, передал им ответ Чавчавадзе, а затем сказал послам князя: «Возьмите его семейство, я его более держать не намерен». Поблагодарив их, Шамиль отправил делегатов в Хасавюрт, куда они прибыли к сроку, 5 марта.
Когда деньги были пересчитаны, разложены по мешкам, отмечены сургучными печатями той и другой стороны, уложены на подводы, царские войска, охранявшие Джамалутдина и деньги, тронулись к укреплению Кутинское. Вместе с сыном Шамиля выехали князь Чавчавадзе, переводчик Грамов и другие.
По просьбе имама в Маюртуп явился Грамов. Было 4 часа утра. Шамиль приказал тотчас же подать чай, угощение. Утомленное его лицо выдавало, что он не спал всю ночь. Поблагодарив Грамова, он произнес: «Завтра у нас большой день. Надо, чтобы никакой измены не было… Еще я хотел сказать, — продолжил Шамиль, — что хотя, по нашим обычаям, отец и не должен встречать сына, но я выехал навстречу, собственно, для того, чтобы проводить моих..» (речь шла о княгинях и их близких, — Б. Г.)[109].
Имама беспокоила мысль об измене. Он предупредил Грамова, что на рассвете прикажет всем наибам, чтобы ни один из них не смел переступить границу места встречи. Подкрепляя эту мысль, он добавил: «Где в деле участвуют большие люди, там должна быть честность»[110]. Затем задал несколько вопросов.
— Что же сын мой, здоров ли он?
— Слава богу, здоров.
— Он, вероятно, ни слова не знает по–татарски?
— Так, но это понятно: он столько лет прожил в России. Но вы за это не притесняйте его, он поживет с вами и выучится.
— Поверь, что он будет у меня жить, как захочет. Пусть только живет со мною[111].
Шамиль признался, что всю ночь не спал, думал о встрече с сыном.
Встреча состоялась на следующий день на чеченской реке Мичик. На одном берегу, на горке, находились войска: 6 рот пехоты 9 сотен казаков и 6 орудий. Над ними развевалось голубое знамя с генеральским вензелем. Солдаты стояли сомкнутыми рядами. Приказ был ни в коем случае не стрелять, но быть готовыми при надобности атаковать противника. Играл духовой оркестр. На. другом берегу под большим черным зонтом на траве сидел Шамиль. В пятистах метрах позади него, укрытая в лесу, в абсолютной тишине стояла кавалерия — 5 тысяч человек. Имам временами становился на колени, чтобы удобнее было смотреть, и наводил подзорную трубу в сторону войск: может, почувствует отцовское сердце, который из офицеров его сын. Но расстояние было велико.
