Джеймс Калверт - Подо льдом к полюсу
Внезапно произошло что-то странное, напоминающее быструю остановку лифта на полном ходу. Меня как будто всего вывернуло. Никакого звука от удара мы не слышали, но вместе с тем пропало и ощущение движения. Только на телевизионном экране световой диск, отражающийся на льду, стал расти и пучок лучей становился длиннее — мы падали вниз!
Я взглянул на глубомер. Оказывается, мы прошли уже тридцатиметровую глубину и продолжали погружаться. Гай Шеффер в отчаянии откачивал из цистерн воду, чтобы остановить стремительное погружение лодки. Цистерны можно было бы и продуть, но, имея над головой ледяной потолок, об этом нечего было и думать. Мы должны были полагаться только на медленное откачивание воды помпами.
Шефферу удалось остановить погружение лодки на глубине сорок шесть метров. С помощью телевизора проверили, не повреждена ли надстройка. Видимых повреждений не было.
— Попытаемся пробить лед еще раз, — решительно сказал я. — На этот раз ударим сильнее.
Мы снова начали всплывать. Снова только шум откачивающих воду помп говорил о движении лодки. Как и при первой попытке, луч прожектора становился все уже по мере нашего приближения ко льду. Затаив дыхание, я уперся спиной в тумбу перископа и, как загипнотизированный, наблюдал за экраном телевизора.
Снова чувство тошноты при ударе, но на этот раз телевизионный экран заполнился изображением водяных брызг и кусков льда. Затем в центральном посту послышался сильный треск. Верхняя часть надстройки исчезла с экрана. Значит, мы пробились.
— Поднять перископ.
Я с нетерпением схватился за рукоятки и прильнул к окуляру.
Мне показалось, будто я смотрю на свежевыстиранную наволочку Ничего, кроме мертвой белизны. Я развернул призму в надежде увидеть что-нибудь еще. Ничего нового.
Наконец я понял, что произошло. Как только мокрый перископ попал в холодный арктический воздух, на его линзах тотчас же образовалась ледяная пленка Я отошел от бесполезного перископа и посмотрел на глубомер.
Как и прошлым летом, лодка остановилась на глубине тринадцать метров. Я пришел к выводу, что надо льдом находится лишь надстройка, в то время как весь корпус лодки под водой Поэтому телевизионная камера, вмонтированная в верхнюю палубу, была в воде и не могла нам помочь.
Несколько секунд я колебался. Что делать? Продуть цистерны, с тем чтобы всплыть, опасно, особенно если хрупкие рули окажутся под тяжелым льдом. Но другого выбора не было. Мы должны были попытаться. Ведь мы не сможем точно узнать, что нас окружает, пока я не выберусь на мостик.
— Продувайте главный балласт, Шеффер! — приказал я. — Только осторожнее.
Клапаны были осторожно открыты, и послышалось шипение поступающего в главные балластные цистерны воздуха высокого давления. Первые мгновения корабль не двигался, а потом стал медленно подниматься вверх. Мы напряженно прислушивались, стараясь различить звуки ломающегося льда и скрежет металла, но шум врывающегося в цистерны воздуха все заглушал.
Наконец корпус «Скейта» поднялся настолько, что люк, ведущий на мостик, оказался выше уровня воды Корабль не всплыл еще до нужной осадки, но был на ровном киле. Я приказал Шефферу прекратить продувание балласта.
Старшина рулевых Джон Медалья поднялся по трапу, ведущему к люку.
— Открыть люк! — приказал я.
Когда тяжелая металлическая крышка поднялась и остановилась, ударившись о стопоры, наши уши ощутили небольшое изменение давления воздуха. Медалья быстро поднялся наверх. Обычно, поднявшись на палубу, ходовой рубки, он проходил по ней к другому трапу и поднимался на мостик, но сейчас он остановился и. подбоченясь, с удивлением уставился на трап: он был завален большими кусками льда.
Я крикнул в центральный пост, чтобы на мостик послали человека с большим ломом. Там, конечно, меньше всего ожидали такого распоряжения, но через несколько минут машинист Роджер Шлиф уже долбил ледяную преграду.
Маленькое помещение ходовой рубки наполнилось кусками льда, с шумом падавшими вокруг нас. Наконец путь был расчищен, и я мог подняться на мостик.
«Скейт» всплыл в замерзшей полынье.
Я поднялся по трапу, пробираясь между кусками льда, а потом взобрался на один из них, чтобы лучше видеть.
Бледно-голубые водоемы и темные пятна чистой воды, которые мы наблюдали прошлым летом, исчезли. Кругом простиралась застывшая белая пустыня. Надстройка «Скейта» чернела в центре огромного замерзшего разводья настолько большого, что, сколько я ни всматривался, границ его не было видно до самого горизонта. Ветра не было, но холодный воздух обжигал лицо.
Небо, нежно-розовое и бледно-лиловое на юго-востоке, там, где проглядывало утреннее солнце, оттеняло белизну покрытого снегом льда. Я знал, что в это время года солнце здесь не поднимается высоко и день представляет собой сплошные сумерки. Вокруг не было никаких признаков жизни, и безмолвие, казалось, гармонировало с красотой пейзажа.
На мостик поднялся Медалья. Даже этот бойкий парень был сейчас молчалив. Мы оба не проронили ни слова. Выразить словами то, что мы чувствовали, было невозможно.
Наконец я наклонился к переговорной трубе, чтобы связаться с центральным постом, но обнаружил, что она замерзла и не действует. «Скейт» все еще находился в опасном положении. Балансируя на поверхности, он мог неожиданно начать погружаться. Мостик располагался очень низко: мы с Медальей находились не выше трех метров над уровнем льда. Поэтому было очень важно постоянно иметь надежную связь с центральным постом корабля.
Медалья спустился вниз, чтобы установить аварийную телефонную связь между центральным постом и мостиком. Как только это было сделано, я сразу же приказал Шефферу продолжить продувание цистерн.
«Скейт» постепенно начал всем своим корпусом давить снизу на лед. На льду появились небольшие выпуклости, и он начал деформироваться. Но корабль почему-то перестал подниматься, хотя воздух продолжал поступать в цистерны. «Может быть, следует на этом остановиться, — подумал я, — и оставить лодку в таком положении? Но ведь мы пришли сюда, чтобы убедиться, можем ли всплыть, и мы должны всплыть».
Но в это время «Скейт» неожиданно начал пробиваться сквозь лед, как огромная форма для домашнего печенья. Лодка всплыла, покачиваясь под тяжестью оставшегося на палубе льда. Руль проделал для себя отверстие во льду и теперь торчал, как плавник гигантской акулы.
Чистой воды не было видно даже у самых бортов лодки. Корпус лодки был настолько тесно зажат льдами, что об опасности дрейфа можно было совершенно не думать.
На мостик поднялся Билл Леймен и после короткого благоговейного молчания предложил подменить меня, пока я оденусь потеплее. Только теперь я спохватился и заметил, что в волнении выскочил на мостик в одной парке[25], и теперь с каждой минутой мне становилось все холоднее.
Когда я спускался вниз, Медалья измерил температуру: двадцать девять градусов мороза.
Я натянул на себя добротную теплую одежду, которой нас снабдили специально для этого похода: огромные брюки, куртку из губчатой резины, покрытую стеганым нейлоном, и шапку в виде шлема. Одевшись, я вернулся на мостик посмотреть, не получил ли корабль повреждений, пробиваясь через лед.
«Скейт» всплывает через тонкий зимний лед. Руль лодки пробил во льду узкое отверстие.
Несколько человек работали ломами, очищая верхнюю палубу от глыб льда. По отвесному борту «Скейта» нетрудно было скатиться вниз и свалиться на лед Прежде всего я отправился на корму, чтобы проверить состояние руля, торчащего из-подо льда на расстоянии четырех с половиной метров от пробившейся через лед части корпуса лодки. Повреждений рулей и корпуса я не обнаружил. Надстройка, напоминающая по форме спину кита, безболезненно приняла на себя первый удар, после чего весь корпус лодки без труда увеличил отверстие.
Довольный, что все обошлось благополучно, я отошел подальше от корабля, чтобы осмотреть его на расстоянии. В конце концов, не многие командиры, находясь далеко от земли, имеют возможность прогуливаться и рассматривать свой корабль со стороны. Черный корпус лодки выделялся на белой гладкой поверхности льда, как украшение кондитера на белом торте. Казалось невероятным, что лодка когда-нибудь будет в состоянии снова двинуться и уйти отсюда.
Даже в своем специальном костюме я вскоре начал мерзнуть и решил возвратиться на лодку. Но забраться на отвесный борт было значительно труднее, чем спуститься с него, и только с помощью поданного мне конца я с трудом поднялся на корабль. Лейтенант Брюс Мидер, наш штатный фотограф, готовился сойти на лед. В своем арктическом костюме Брюс был похож на медвежонка. Он старался осторожно скатиться вниз, чтобы не повредить фотоаппараты, висевшие на обоих его плечах.
