Михаил Вострышев - Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы
ЗАБУБЕННОВ. Судился, да все понапрасну… Вот, как теперь…
СУДЬЯ. А в тюрьме не сидели?
ЗАБУБЕННОВ. Однова сидел. Четыре месяца на Выборгской в винном городке за невинное дело отзвонил за кражу. Совсем понапрасну сидел!
Судья вызывает свидетелей, записывает их показания и затем читает приговор, которым крестьянин Агафон Артамонов Забубеннов за вторичную кражу и влезание в окно подвергается заключению в тюрьме на год.
СУДЬЯ. Обвиняемый мною крестьянин Забубеннов, довольны ли вы приговором, осуждающим вас на годичное тюремное заключение?
ЗАБУБЕННОВ. Где быть довольным! Год сидеть — не шутка. Да, видно, ничего не поделаешь… Пишите, господин судья: доволен. Да поскорее отправьте меня — смерть, как есть хочется. Сегодня куска во рту не было.
Судья приказывает рассыльному купить арестанту хлеба, и полицейский уводит Забубеннова. Судья переходит к следующему по очереди делу.
Отправиться в Тулузу
Санкт-Петербург 1884 года. В суд вызваны отставной штабс-капитан Хартов, человек крепкого сложения, с сильно развитыми мускулами, с усами и роялькой, вроде Наполеона III; и домашний учитель Пискарев, слабый болезненный человечек, с бледным лицом, редкими волосами и пискливым голосом.
СУДЬЯ (обращаясь к Пискареву). Вы жалуетесь на штабс-капитана Хартова в оскорблении вас действием в трактире купца Мухардина. Вы просите, в подтверждение справедливости обвинения, допросить свидетелей чиновника Разгильдяева и маркера Увара Вавилова.
ПИСКАРЕВ. Точно так, господин судья. Свидетели вызваны, они здесь. Прошу спросить их, если господин Хартов, обидчик мой, не признается добровольно в оскорблении меня действием.
ХАРТОВ (судье). Могу говорить, господин судья?
СУДЬЯ. Конечно, когда я спрошу вас.
Затем судья вызывает свидетелей и, предупредив их о присяге, предлагает им выйти в свидетельскую комнату, что они и исполняют.
СУДЬЯ. Расскажите, господин Пискарев: как было дело?
ПИСКАРЕВ. А вот как, господин судья. Имея педагогические занятия, сопряженные с продолжительным сидением, и к тому же слабую комплекцию, я должен делать, по ордеру доктора, движение, моцион и преимущественно играть на бильярде. С этой целью я ежедневно в послеобеденное время посещаю заведение купца Мухардина. Встречаешь там большей частью одни и те же персонажи, а в том числе и господина Хартова…
ХАРТОВ (обидчиво). Позвольте заметить вам, милостивый государь, что я не персонаж какой-нибудь, а отставной штабс-капитан Хартов. Понимаете ли, что называть меня персонажем, да еще на суде, — обидно для меня и для моего военного звания?..
ПИСКАРЕВ (боязливо). Я далек от мысли обижать кого-нибудь, и в особенности вас, господин Хартов, зная по опыту вашу атлетическую силу…
ХАРТОВ (самодовольно). То-то же!
ПИСКАРЕВ. К тому же, выражение «персонаж» — общепринятое и необидное выражение…
ХАРТОВ (Пискареву). Вы опять! Смотрите, я вам такой персонаж выведу, что вы и своих не узнаете…
СУДЬЯ. Господа, прекратите пререкания! Господин Пискарев, вы сказали, что в числе посетителей трактира Мухардина встречали штабс-капитана Хартова… Продолжайте, я буду записывать в протоколе ваши показания.
ПИСКАРЕВ. Действительно, встречал, и частенько игрывали на бильярде, преимущественно в ученую.
ХАРТОВ. Правда, имел глупость играть с этим… Почти без интересу играл…
СУДЬЯ (перебивая Хартова). Потрудитесь помолчать. Вы будете отвечать, когда суд… — понимаете ли? — суд спросит вас, господин Хартов.
ХАРТОВ. Извольте, буду молчать.
ПИСКАРЕВ. Я продолжаю. Недавно, дня четыре или пять тому назад, мы играли на бильярде ученую. Я большей частью выигрывал. Конечно, мой выигрыш не веселил Хартова, и он сердился…
ХАРТОВ. Вздор какой! Я тысячами ворочаю. Мне грошовая игра с вами — плевка стоит. Я всегда владею собой, прошу заметить.
СУДЬЯ. Это и видно. Я несколько раз просил вас, господин Хартов, не перебивать противную сторону…
ХАРТОВ. Именно: противную. На тошноту гонит!
СУДЬЯ. Господин Хартов! Я вас штрафую рублем серебром. (Секретарю.) Запишите, пожалуйста.
ХАРТОВ. Многонько, господин судья! (Показывает на Пискарева.) Стоит ли из-за этой пигалицы…
СУДЬЯ (перебивая Хартова). Господин Хартов! Я вторично штрафую вас: двумя рублями серебром. (Секретарю.) Прибавьте еще два рубля.
ХАРТОВ. Буду молчать, как рыба.
СУДЬЯ (Пискареву). Продолжайте. Только объясните короче, господин Пискарев. До сих пор об оскорблении и помина нет.
ПИСКАРЕВ. Мы дошли до него. Недавно, когда мы играли, я поставил шар господина Хартова коле у борта, показал на отдаленную лузу и очень вежливо сказал: «Не угодно ли вам отправиться в ту лузу?» Тогда господин Хартов, раскрасневшись, как сваренный рак, подняв кий, закричал: «А вот я тебе покажу ту лузу!» И бросился на меня с поднятым кием, зацепился за половик около бильярда, выронил кий и упал на меня, придавив всею массою тучного корпуса мое тощее тело… У меня ребра болят, постоянное головокружение, и кровь горлом идет от этого, так сказать, давления. Я кончил. Я обвиняю господина Хартова в оскорблении.
СУДЬЯ. Господин Хартов, вы слышали обвинение. Что вам угодно сказать в свою защиту?
ХАРТОВ. Все, что сказал здесь, на суде, господин Пискунов…
ПИСКАРЕВ (перебивая Хартова). Пискарев, а не Пискунов. Прошу заметить. Я не зову вас Харитоновым, а Хартовым.
ХАРТОВ. Ну, это все равно… Господин судья! Я подтверждаю все, что было сейчас сказано. Только с небольшим ограничением. Во-первых, бить, и в особенности кием, не мог, потому что мог тогда ни за грош убить человека. А извести, так сказать, даром христианскую душу не следует даже военным людям. Значит, я только шутил. Да и то не успел, потому что спотыкнулся и упал. Второе. У человека, как известно, две руки. Правая моя рука держала кий, а в левой была у меня закуренная цигарка, а не горлодер какой-нибудь. Следовательно, когда мои обе руки были заняты, то, спрашивается: чем я мог ударить моего соперника?.. Носом, что ли? Так я не птица, а человек — Божье создание. Головою? Так я не считаю свою голову за какое-нибудь стенобитное орудие. Кием же ударить, да еще по голове — потому что она первая всегда попадается под руку, — я никогда не решился бы. Потому что я не разбойник, не убийца, не душегуб, и убивать людей не учился. Из всего сказанного ясно, что я не оскорблял, не бил, а только хотел пошутить… для развлечения публики в бильярдной. Шутка мне не удалась, потому что я зацепился за поганый половик и упал прямо на него, моего жалобщика, в чем я нисколько не виноват, потому что я упал и пришиб при падении его… персонаж совершенно против моего желания. Я надеюсь, господин судья, что после этих доводов вы вполне оправдаете меня.
СУДЬЯ. Вы признали сперва справедливость обвинения вас, а затем просите суд оправдать вас. Кажется, поведение господина Пискарева во время игры с вами было вежливое, и оно не могло возбудить негодования с вашей стороны, господин Хартов… (Пискареву.) Кстати, повторите, что вы сказали, господин Пискарев, перед сценой оскорбления. Повторите в точности. Мне нужно ваши слова записать буквально в протокол.
ПИСКАРЕВ. Кажется, если я не ошибаюсь, я сказал: «Не угодно ли вам отправиться в ту лузу». Полагаю, что в этом изречении нет ничего оскорбительного или обидного для господина Хартова.
СУДЬЯ. Я ничего не вижу дурного в этих словах.
ХАРТОВ. Нет, господин судья. Эти-то слова: «отправиться в Тулузу» — для меня особенно оскорбительны.
СУДЬЯ. Почему же они для вас особенно оскорбительны? Потрудитесь объяснить.
ХАРТОВ. Сию минуту. Надо вам сказать, что меня родители поместили для образования в провинциальный кадетский корпус. В нем я отличался не прилежанием, потому что всегда был отъявленным лентяем, а чрезмерной силою, которою был наделен от рождения; от нежного, так сказать, возраста. Поверите ли, выдавить плечом запертую дверь или выбить каблуком плиту из пола, или, наконец, сгибать в дугу полосы железных кроватей в дортуарах, для меня, еще ребенка, было пустым делом. Начальство знало, косилось на меня, а никогда не умело изловить. Кое-как, по просьбам и слезам матушки, меня перетащили в следующий класс. Тут уж я окончательно опротивел начальству, потому что лень моя росла наравне с силою, которая каждодневно, можно сказать, наносила ущерб казенному корпусному имуществу. Раз даже мне удалось выиграть пари в корпусе — шесть французских хлебов, которыми нас угощали со сбитнем. Я вырвал из земли вон с корнем растущее в саду дерево. А дерево было немаленькое, повыше этой комнаты. Тогда же товарищи назвали меня Ильею Муромцем, потому что при крещении мне дано было имя Ильи…
