Иван Черных - Школа террористов
Я вернулся в камеру ещё более расстроенный и обескураженный, терзаемый неизвестностью и ждущими меня новыми испытаниями.
Я написал объяснительную. Не потому, что надеялся на справедливое разбирательство: они затеяли со мной подлую, страшную игру, и мне в моем положении ничего не оставалось другого, как подыгрывать им, чтобы выяснить в конце концов, в какой мере причастна к этой истории Альбина. Допрашивавший почему-то не очень сосредотачивал внимание на ней, не стал допытываться кто она, её имя, хотя наверняка знал о моем более близком знакомстве с ней, о том, что накануне мы втроем ездили на её "Жигулях" на пляж, были в кафе и у неё в гостях, потом на похоронах Андрея. В объяснительной я тоже не назвал её имени, и если обладатель серых пронзительных глаз и на этот раз обойдет вниманием факт моего "незнания", многое прояснится.
Два дня меня не вызывали на допрос, ни для уточнения некоторых показаний - мои недомолвки и не профессионалу бросились бы в глаза, - не выводили на прогулки. Даже газет, которых я потребовал, чтобы получить хоть какую-то информацию, не дали; и я в знак протеста объявил голодовку (мамалыга, которой меня потчевали утром, в обед и вечером, и без того не лезла в горло).
Утром третьего дня вместе с завтраком мне принесли пачку газет, и я, несмотря на то, что заурчало в животе от голода и запах мамалыги показался ароматным, схватил газеты и пробежал суматошным взглядом заголовки первых полос. "Народ одобряет решения Снегура". "Возродим виноградники, уничтоженные москалями". "Леводнестровье - земля Молдовы". И ещё малозначные ни о чем не говорящие заголовки. Развернул газету, и в глаза бросились крупные буквы на всю полосу: "Советские оккупанты развлекаются". Стал читать текст. "Как уже сообщалось, в районе Чадыр Лунга 28 мая военным водителем советских пограничников был сбит наш грузовик, принадлежавший Кишиневскому автохозяйству, доставлявший в сельские школы продовольствие, присланное в порядке гуманитарной помощи из Германии. Шофер грузовика в тяжелом состоянии доставлен в больницу.
Советские оккупанты, чтобы уйти от ответственности и спасти своего опричника, сочинили версию, что якобы грузовик вез не продовольствие, а оружие. Но Бог все видит и шельму метит. Буквально на третий день после того случая советский офицер старший лейтенант Болтунов, один из тех, кто доставлял из Германии гуманитарную помощь - пресловутую контрабанду, развлекаясь в городском кафе, так надрался молдавского коньяка, что сев за руль собственной машины, не справился с управлением, врезался в железобетонный столб и сгорел.
Но и этот урок не пошел советским военным гулякам в прок: два дня назад капитан Семиречин, прибывший в Молдову в командировку из Москвы, тоже не удержался от соблазна, чтобы не посетить "злачные" места нашей гостеприимной столицы, не испытать счастья на любовной ниве с черноокими темпераментными бессарабками. Таковых, к сожалению, в нашем городе немало. Одну из них незадачливый кавалер напоил до потери сознания, сам тоже еле на ногах держался, сел за руль легковой автомашины. Но если старший лейтенант поплатился за преступную расхлябанность сам, то капитан Семиречин сбил семилетнюю девочку. Пытаясь скрыться с места преступления, советский офицер совершил второй наезд, на этот раз на автомашину "Волга", принадлежащую гражданину Лионе. К счастью, здесь обошлось без жертв. Лихой водитель был задержан сотрудниками ГАИ, против него возбуждено уголовное дело.
Нет сомнения, что красные командиры предпримут все дозволенные и недозволенные приемы, чтобы оправдать своего подручного, приехавшего из Москвы поучать наш народ высоким моральным принципам и писать о нас всякие небылицы.
Граждане свободной миролюбивой Молдовы! Сплотим свои ряды и грудью встанем на защиту нашего суверенитета! Не дадим зарвавшимся оккупантам бесчинствовать на нашей земле, выйдем все на митинг с требованием вывести советские войска с нашей территории. Молдова для молдаван!"
Пока я читал, меня бросало то в жар, то в холод. Вот для чего была устроена провокация!
Эту газету, несомненно, подсунут и в гарнизон. И мое исчезновение легко объяснится: испугался и сбежал. О моем заточении провокаторы, конечно же, словом не обмолвятся. Неужели летчики и подполковник Токарев поверят этой стряпне?
Я стал перебирать другие газеты. Вот и моя родная "Звездочка" Редакция, несомненно, поставлена о случившемся в известность и должна откликнуться. С захватывающим вниманием пробежал глазами все статьи - обо мне ни слова.
Вскакиваю с кровати, остервенело колочу в дверь. Никакой реакции. Словно этот вонючий каземат вымер.
Озлобленный, в полном отчаянии возвращаюсь к кровати. Стараюсь успокоиться и собраться с мыслями.
Меня оболгали и опозорили. Оправдаться будет непросто: найти свидетелей, которые подтвердят все, что захотят местные власти, не проблема. Коль в ход пущена печать, дело серьезное, хорошо спланированное. С другой стороны, такая огласка гарантирует мою безопасность... Но почему ничего не написано о моем задержании? О том, что машина не моя и что со мной была Альбина Петрунеску? Хотят они или не хотят, её придется вытащить на свет божий как свидетеля. Правда, если Альбина соучастница провокации (временами я все ещё сомневался в этом: любовь к Андрею, её безутешное горе, возмущение при задержании и обещание помочь мне казались искренними), церемониться со мной не станут...
Минут через пятнадцать появился наконец надзиратель. Забрал миску с мамалыгой и кружку с чаем, кусок черствого хлеба - я так и не притронулся ни к чему, - гнусаво скомандовал:
- К комраду Герпинеску. - И заковылял от двери, оставив её открытой.
Я ждал, когда появится конвоир, но никого не было, и я вышел в пустой коридор, направился к двери, обитой дерматином, где три дня назад меня допрашивали.
Видимо что-то изменилось, коль с меня сняли охрану, мелькнула мысль, и, несмотря на то, что перед глазами все ещё прыгали страшные строчки гнусной газетенки, впереди забрезжил призрачный свет свободы. Но он сразу же погас как только я открыл дверь и встретился с ледянящим душу взглядом комрада Герпинеску, не предвещавшим ничего хорошего. Он сверлил меня своими серыми буравчиками, не предлагая сесть, не задавая вопросов, видимо желая нагнать на меня страху и сломить волю. Но я вдруг к радости почувствовал обратную реакцию: уверенность в себе и силу; прошел к столу и без приглашения сел.
Герпинеску сделал вид, что не заметил моей решительности, откинулся на спинку кресла и спросил с издевкой:
- И что скажете в свое оправдание на сообщение газеты?
- Мне не в чем и не перед кем оправдываться, - сказал я как можно спокойнее, хотя сухость во рту и хрипота выдавали мое волнение. - Вашей стряпне никто не поверит.
- А ваша стряпня лучше? - усмехнулся Герпинеску. - Вы же поверили, что наши люди занимаются контрабандой оружия. Пятерых арестовали.
- Вы отрицаете, что в машине, попавшей в аварию, было оружие?
- А ты, - Герпинеску окончательно решил со мной не церемониться и перешел на "ты", - будешь отрицать, что сел за руль нетрезвый и задавил девочку?
- Что выпил сто грамм коньяка, я отрицать не собираюсь. А что задавил девочку - наглая провокация, и вам не удастся её доказать.
- Не рассчитывай, что тебя выручат твои командиры. Ваше время кончилось и больше не удастся уничтожать наши виноградники, забирать фрукты, вино и коньяк за бесценок.
- То-то, смотрю, все у вас подешевело за последнее время, - не удержался я от подковырки.
- Подешевеет, - заверил Герпинеску. - Вот выдворим вас и все пойдет по другому.
- Потекут реками коньяк и вино. А закусывать чем будете? Мамалыгой? А нефть, железо, газ где возьмете? На коньяк много не наменяете.
- Ничего, века жили без помощи России, проживем и далее. Свобода дороже всех благ.
Спорить с ним было бессмысленно, и я замолчал, ожидая, что последует далее.
Герпинеску удовлетворенно распрямился в кресле - загнал меня в угол, кивнул на листы бумаги.
- Можешь сообщить своим начальникам, что ты жив и здоров, что над тобой не совершают никаких насилий, и как ты попал к нам.
В сознании снова мелькнула надежда: значит, что-то произошло, если мне разрешают сообщить о себе. Или это новая ловушка?
- Написать все как было на самом деле? - переспросил я.
- Я сказал, написать: жив, здоров, содержусь в нормальных условиях. Задержан за наезд и аварию.
- А где нахожусь, у кого?
- Где - не обязательно. У кого... - Герпинеску подумал: - У Барона. Слыхал о таком?
Я вспомнил истошный выкрик Альбины во время драки в кафе. Не это ли волшебное слово остановило сенсея, занесшего надо мной руку с кастетом?
- Это ты Барон? - нашел и я повод тыкнуть своего узурпатора, давая понять, что не очень-то боюсь его.
Он промолчал, лишь стиснул челюсти. Была бы его воля, он по-другому заговорил бы со мной. Значит, не он...
