Том Вулф - Битва за космос
Слейтон и остальные понимали, что, как и предсказывал Гленн, корпус астронавтов стал новым родом войск, и тут не было никого выше их по положению. Роберт Воуз, лейтенант флота, которого назначили обучать астронавтов, тоже не стоял выше их. Воуз не был ни летным инструктором, ни авиаинженером. Нет, он скорее выполнял функции психолога, а выбрали его потому, что подготовка астронавтов считалась не видом подготовки пилота, а формой психологической адаптации. Воуз был не старше их и даже ниже по званию. Так что парни сразу же начали относиться к нему не как к инструктору, а как к тренеру спортивной команды. Они стали говорить ему о том, какова должна быть их программа подготовки. И Воуз превратился в координатора и представителя астронавтов в вопросах обучения.
Еще несколько месяцев назад на Гордона Купера смотрели с неодобрением из-за того, что он пожаловался на отсутствие сверхзвуковых истребителей для «экспериментальных» полетов, а теперь парни высказывали то же самое в коридорах НАСА: инициаторами выступали Слейтон и Ширра, а Воуз их поддерживал. Вскоре они получили от военно-воздушных сил два истребителя F-102. Правда, всем семерым астронавтам эти машины казались полными развалюхами. Авиация избавилась от них, как от поношенной одежды. Но ужасное состояние F-102 было не самым неприятным моментом. Больше всего раздражало то, что F-102 уже устарел. Он едва мог достигнуть сверхзвуковой скорости – максимум 1,25 Маха. Уолли Ширра знал, что сказать по этому поводу. Уолли был не только опытным шутником; он умел становиться жестким, мог ударить кулаком по столу и окружить себя аурой нужной вещи, ни разу не упомянув о том, чего нельзя было говорить вслух. Уолли заявил начальству:
– Вы представляете нас американскому народу как лучших летчиков-испытателей страны, и мы действительно одни из лучших, даже без всякой рекламы. Но вы ведь не даете нам возможности совершенствовать мастерство! Прежде чем принять участие в программе, я летал на истребителях со скоростью 2 Маха и выше. А теперь нам приходится поддерживать свое мастерство на паре старых развалюх, которые едва развивают 1 Мах. Где здравый смысл? Это же все равно что собираться выступить на чемпионате мира по футболу, а до этого целый год играть против команды пенсионеров на юге Джерси.
В такие минуты Уолли был страшен, и вскоре ребята получили пару F-106 – второе поколение истребителей F-102, – способных достигать скорости 23 Маха. В то же время они пытались что-то делать с F-102. Но даже полеты на F-102 были серьезным шагом за границы подготовительной программы, которая предполагала, что экспериментальные полеты любого вида не принесут никакой пользы астронавту «Меркурия». И это мнение оказалось очень живучим, несмотря на все заявления Уолли и Дика.
На конференции в Вудс-Хоул Воуз утверждал, что полеты на F-102 развивают в астронавтах «способность принимать решения». Но авиационный психолог из Университета штата Иллинойс, Джек А. Адаме, заявил, что не понимает, как способность принимать решения при полетах на F-102 может сравниться с той огромной ответственностью, которая ложится на астронавтов «Меркурия». Задача астронавта больше напоминает работу радионаблюдателя, чем пилота. Другой психолог, Дж. Браун из Университета Флориды, также был сбит с толку.
– Довольно часто упоминалось, что в проектах «Меркурий», «Х-15» и «Дина-Сор» должны использоваться опытные летчики, – сказал он. – Однако очевидно, что для проекта «Меркурий» опытные пилоты гораздо менее важны, чем для двух других. И принесет ли летная подготовка какую-нибудь пользу «Меркурию» – это еще большой вопрос.
Но внутри НАСА эта позиция больше не была такой прочной. С чисто политической или рекламной точки зрения главным козырем НАСА являлся именно астронавт, а семеро астронавтов «Меркурия» представлялись общественности и Конгрессу как замечательные пилоты и вовсе не как объекты исследований. И если астронавты считают себя пилотами – не важно, великими или нет, – то зачем им противоречить? Парни чувствовали это; как говорил Уолли Ширра, «они накопили достаточно престижа в стране». Так что следующим их шагом было свести на нет научные и методические эксперименты, в которых их заставляли участвовать в роли подопытных кроликов. Они просто называли такие эксперименты бесполезными, глупыми и вычеркивали их из своих графиков. И здесь астронавты получили поддержку инструктора Уолта Уильямса. Уильямс был добродушным великаном, одним из поистине гениальных инженеров серий «X» в Эдвардсе, человеком, который превратил сверхзвуковые летные испытания в точную и рациональную науку. При летной эксплуатации Уильямс не терпел вещей, не относящихся к делу. Единственным инженером, который не уставал повторять, что астросила (как ее теперь называли) выходит из-под контроля, был один из помощников Уильямса, Кристофер Колумбус Крафт-младший, остроумный горожанин тридцати шести лет, типичный авиационный инженер. Криса Крафта назначили летным инженером «Меркурия», но ко всему, что было связано с астронавтами, он относился без малейшего трепета. Семеро парней были на пределе. Их раздражала «капсула» – и само слово, и заявления о том, что внутри нее будет сидеть не пилот, а подопытное животное. Постепенно в публикациях и отчетах НАСА начали употреблять термин «космический корабль». Затем подняли вопрос об окне кабины. В капсуле «Меркурия» окна не было – лишь маленький люк сбоку от головы астронавта. Окружающий мир можно было рассмотреть исключительно с помощью перископа. Считалось, что наличие окна может вызвать пробой обшивки из-за перепадов давления. Теперь же астронавты настаивали на том, чтобы окно было. И инженеры начали проектировать его. Затем парни стали требовать люк, который они могли бы открывать самостоятельно. Люк в его нынешнем виде запирался на болты. Чтобы выбраться из капсулы после приводнения, астронавту надо было либо протиснуться через горловину, словно вылезая из бутылки, либо ждать, пока болты открутят. Теперь инженеры стали проектировать люк с пироболтами: астронавт мог открыть его с помощью детонатора. Было уже поздно добавлять в конструкцию капсулы – космического корабля – новые элементы. С проектом и так уже запаздывали. Но на всех последующих космических кораблях они будут стоять…
А почему? Потому что у пилотов были окна в кабинах и люки, которые они могли открывать самостоятельно. Вот во что все упиралось: быть пилотом, а не подопытным кроликом. Но парни не остановились на окне и люке, какое там. Теперь они хотели… ручного управления ракетой! Они вовсе не шутили! Если астронавт как капитан корабля (а не капсулы) был уверен, что стартовый двигатель неисправен, он мог бы вести ракету самостоятельно – как любой нормальный пилот.
«Они, наверное, шутят!» – говорили инженеры. Перспектива того, что человек сможет управлять ракетой изнутри баллистического аппарата, была настолько отдаленной, что это вызывало смех. Предложение являлось настолько радикальным, что инженеры знали: им придется резко возражать. Но семерым пилотам было не до смеха. Они еще хотели полностью контролировать процесс вхождения в атмосферу. Они желали устанавливать угол атаки капсулы самостоятельно и запускать тормозные двигатели без всякой автоматики. От этого предложения инженеры только морщились. А Слейтон требовал даже переделать ручной регулятор так, чтобы с его помощью можно было включать тормозные двигатели и заставлять капсулу вращаться, покачиваться и рыскать вокруг. Вернее, с помощью рычага должны были производиться покачивания и вращения, а рыскания – с помощью педалей, ногами. Именно так это выглядело в самолете: двухосный рычаг плюс педали. Именно так пилоты производили ориентацию самолета в воздухе.
Журналу «Лайф», благоговеющей общественности, благоговеющим политикам и прочим не было никакого дела до того, будут астронавты выступать в роли пилотов или нет. Достаточно того, что они решились забраться на верхушку ракеты ради битвы с русскими за небесную твердь и полететь в космос или же погибнуть. Но для самих астронавтов этого было недостаточно. Все они считались опытными военными летчиками, а пятеро к началу проекта «Меркурий» уже достигли высших уровней невидимого зиккурата, поэтому они собирались отправиться в космос как пилоты, а не в какой-либо другой роли.
Контроль – по крайней мере, в виде дублирования автоматической системы – был единственным, что могло бы положить конец вечным издевкам: первый полет совершит обезьяна. Выступая перед братством, Слейтон выдвинул это на первый план, сострив насчет «обученного в колледже шимпанзе». Это выглядело просто сарказмом и преувеличением. Слейтон вовсе не имел в виду, что такой колледж действительно существовал.
Но в пустынях Нью-Мексико, примерно в восьмидесяти милях к северу от Эль-Пасо и мексиканской границы, на военно-воздушной базе Холлоумэн, являвшейся частью ракетного комплекса «Белые пески», НАСА была организована колония шимпанзе специально для проекта «Меркурий». Этот факт не скрывали, но о нем мало кто знал. Программа с шимпанзе была устроена главным образом для «медицинской Кассандры». Когда Объединенный комитет Вооруженных сил и Национального научно-исследовательского совета посетил в январе 1959 года новое заведение НАСА в Лэнгли, помимо прочих там присутствовали и врачи, предупредившие о том, что состояние невесомости, равно как и высокие перегрузки, могут оказаться разрушительными для здоровья и, следовательно, необходимы предварительные полеты животных. И теперь двадцать ветеринаров обучали сорок шимпанзе в аэромедицинской исследовательской лаборатории в Холлоумэне. В конечном итоге нужно было выбрать одно животное – для того, что считалось генеральной репетицией первого пилотируемого полета. Идея заключалась не только в том, чтобы увидеть, выдержит шимпанзе напряжение или нет, но и в том, чтобы узнать, сможет ли животное во время полета нормально использовать свои мозги и конечности.
