Лев Полушкин - Орлы императрицы
Прибыв к средиземноморским берегам, Алексей созвал военный совет, на котором было решено направить к острову Родосу особую эскадру под началом Ф. Орлова с целью пройтись вдоль короманского берега с высадками десанта. Во время этой экспедиции русские брали небольшие крепости, бомбардировали большие, овладевали магазинами, составляли планы и карты местностей.
Дела личные
Во время опасных морских путешествий но Средиземному морю Алехан не забывал о лошадях. Пересесть хоть на час с корабля на коня было заветным желанием, а уж если попадалась на глаза достойная любых денег лошадь, граф испытывал ее и, получая от этого истинную радость, не скупился. Подобный эпизод описал В. О. Витт, которому удалось обнаружить в одном из английских изданий любопытный арабский аттестат 1770-х гг. на отобранную А. Орловым лошадь: некий Бени Шукр переправлял ее под охраной в 30 человек через пустыню для последующей доставки через Англию в Россию.
В аттестате, в частности, говорится: «Когда русский генерал Орлов, который, хотя и был красив, но весил очень много, сел па нее и проскакал на ней вскачь все положенное большое расстояние, она была утомлена не больше, чем если бы несла перышко» [9]. Указывался и вес именитого испытателя — около 9 пудов, то есть почти 150 кг, что совпадает с другими данными о физических данных Алехана.
В годы войны с турками и после нее А. Орлов закупал, захватывал в качестве трофеев в массовом порядке лошадей для будущего конского завода; их везли в Россию иногда целыми партиями из Персии и Дании, Италии и Армении, Аравии и Англии, Турции и Испании.
Алексей и Федор оставались в охваченном войной Средиземноморье. Но до Петербурга суровое дыхание войны не доходило. В письме от 27 января 1770 г. Владимир Орлов писал братьям: «В городе здесь не видать, чтоб война настояла, об оном немного беспокоятся, да и много веселья: маскарады, вольные комедии при Дворе, ассамблеи у больших господ по очереди всякую неделю, куда более ста человек съезжается. Еще новый род собрания, называется клоб (клуб. — Л.П.), похож на Кафсгауз, где уже более 130 человек вписались, платит каждый по 30 рублей в год; всякого сорта люди есть в нем: большие господа все почти, ученые, художники и купцы. Можно ехать в оное во всякое время, поутру и после обеда. Желающих в оное вступить избирают баллотированием» [44/1, 193]. Или в другом письме: «Дня с три ездил с братом Григорием Григорьевичем в Гатчину и веселился там с ним два дня».
В письме от 15 февраля Владимир упоминает человека, видимо, очень близкого Алексею. Можно предполагать, что речь идет о его незаконнорожденном сыне, получившим фамилию Чесменский; судя по тому, что В. Орлов своего сына Александра называл Алексашей, можно сделать вывод, что и Алексашу Алехана также именовали Александром: «О твоем Алексаше, Алехан, могу сказать мне и тебе в удовольствие, что он ведет себя очень хорошо. Мои старания при воспитании ребят все на тот предмет клонятся, о котором ты в одном из твоих последних писем упоминаешь, то есть доброе и честное сердце всему предпочитать. Василий Григорьевич Шкурин (камердинер Екатерины II. — Л.П.) упросил меня, также и Димон, чтоб я его детей взял к себе и послал бы в чужие края нынешним летом. Я согласился на оное и двоих меньших взял к себе месяц на другой, на третий, чтоб они развыклись с родителями и сноснее им была разлука, а летом пошлю их с хорошим человеком всех троих в чужие края» [44/1, 195]. Речь идет о выезде детей за границу для обучения. Дети В. Шкурина, среди которых воспитывался, как мы уже знаем, сын Г. Орлова от Екатерины II А. Бобринский, были посланы так же, как и упоминаемый здесь Алексаша.
В этом письме впервые выходит из постоянного дальнейшего пребывания в тени фигура некоего Димона, упоминаемая в переписке В. Орлова несколько раз впоследствии, но оставшаяся неразгаданной. В. Орлов-Давыдов предполагал, что Димоном братья Орловы меж собой называли некое близкое им лицо, настоящее имя которого не подлежало огласке.
Рост интереса итальянцев к России
В мае 1772 г. по просьбе А. Орлова к итальянским берегам прибыла еще одна эскадра под командованием Чичагова, который по прибытии к о. Минорка сдал руководство ею майору М. Коняеву.
А. Орлов в это время уже знал, что турки, прикрываясь мирными переговорами и затягивая их, решили провести его, собрав все остатки своих судов из разных морей в один кулак, и нанести ответный сокрушительный удар. Но обмануть Алехана было не просто. У А. Орлова была превосходно поставлена разведслужба, и он принимает решение, не теряя времени, разбивать турок по частям. И сначала у египетских берегов лейтенантом Алексиано, а в конце октября 1772 г. майором Коняевым вблизи Патраса были полностью разгромлены две значительные группировки турецких сил. Эти победы посеяли панику и в Александрии, в результате которой здешний комендант распорядился стоявшие у берегов суда затопить, а войска с них переправить на сушу для обороны крепости и порта.
Таким образом, русские получили полный контроль над движением судов в Средиземноморье. Они арестовывали турецкие торговые суда и причисляли их к русским флотилиям, товары конфисковали. Конфискация продовольствия и вооружения, предназначенного для турецких войск, производилась также и с судов союзных туркам держав.
Успехи русского флота и продумаш1ая тактика в Средиземноморье, предусматривающая гуманное отношение русских к пленным туркам, доброту при общении с местным населением, пробудили интерес итальянцев к России в целом. Их газеты сообщали, что любопытство массы людей к нравам, обычаям, религии русского народа приводит к изменению бытующего здесь представления о русских как о невежественных варварах. С другой стороны, в России поднималось чувство национальной гордости. Старый друг Орловых, секретарь императрицы Г. В. Козицкий, на вопрос одного из итальянских деятелей о службе в российских храмах с гордостью отвечал: «Мы, русские, в наших церквах пользуемся только родным языком».
В апреле 1769 г., когда Алексей и Федор обосновались в Венеции, туда же, с остановкой в Вене, выехал в качестве «пенсионера» для стажировки, имея конечной целью получение диплома академика Болонской академии, один из самых талантливых композиторов века Екатерины Максим Созонтович Березовский (1745–1777). Возможно, об этом заранее были извещены Орловы и, конечно, находившийся также в Италии И. И. Шувалов, бывший при Елизавете директором «Академии трех знатнейших художеств» (живописи, скульптуры и архитектуры). Русский главнокомандующий, везде имевший глаза и уши, немедленно сведал о прибытии талантливого музыканта.
Там же находился с лета 1768 г. более известный в последующие годы другой начинающий талант — Дмитрий Степанович Бортнянский (1751–1825). Его сопровождал вызванный Екатериной в Петербург на службу в качестве капельмейстера придворной капеллы известный в то время всей Европе музыкант Галуппи, обучавший также особо одаренных российских мальчиков.
Оба прославленных впоследствии музыканта впервые попали в Петербург в качестве талантливых певчих для придворного хора из Малороссии — первый из Киева, а второй из глуховской певческой школы. Березовский был единственным русским солистом в операх при дворе Петра III, остальные роли, в том числе и мужские, исполняли итальянские примадонны, так как европейские кастраты стоили огромных денег.
С юных лет Максим сочинял музыку; прослушав несколько его хоровых произведений, Галуппи не мог поверить, что их автор — российский мальчуган. При Екатерине талант его проявился настолько, что сообщения об исполнении его сочинений вписывались в камер-фурьерский журнал, в котором малозначительные события не фиксировались. Запись в августе 1766 г. гласила: «Для пробы придворными певчими пет был концерт, сочиненный музыкантом Березовским».
В эти годы Максим создает одно из самых своих выдающихся произведений «Не отвержи мене во время старости», потрясавшее слушателей силой воздействия даже много лет после загадочной смерти автора. Юный музыкант создал музыку, поражавшую неизъяснимой тревогой перед одинокой старостью, истощением духовных и физических сил. По странному стечению обстоятельств и роли в придворном театре доставались Максиму преимущественно трагические.
В Италии М. Березовский, с блеском выполнив вступительное испытание, получил в 1771 г. заветный диплом, весьма высоко ценившийся в Европе (кстати, в одно время с Березовским в Болонской академии обучался Моцарт).
Выдающийся (если не сказать — гениальный) композитор по неизвестным причинам повесился в 1777 г., успев использовать лишь малую долю своего огромного таланта во славу российской музыкальной культуры. А в конце XX века его светлое имя волею судеб затмила подлая тень ненавистного всей России однофамильца-нувориша.
