Дмитрий Безьев - Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в.
«Интересно, что на таком важном соборе (Брестском 1596 г., учредившем унию. – Б. Д.) отсутствовали представители официального главы польской католической церкви – примаса Польши Станислава Карнковского. Этот факт говорит о многом»[251]!
Итак, подведем очередной промежуточный итог. Как мне кажется, можно с определенной долей уверенности сказать, что таких уж четко оформленных партий, действовавших в интересах иностранных держав в Речи Посполитой середины XVII в. не наблюдается. «Королевская партия» с канцлером Оссолинским во главе (князем Священной Римской империи германской нации, между прочим) в 1640 гг. поменяла политическую ориентацию на профранцузскую и даже направила казаков в состав французской армии. Магнаты были сами за себя. «Патриотизм» не мешал им, однако, входить в сношения с иностранными правительствами и вести самостоятельную политику, исходя из своих личных сиюминутных выгод. Шляхетство и магнатерия в целом были одержимы одной страстью – не допустить ущемления их привилегий королевской властью, а также сохранением мирных отношений даже с мусульманской Турцией. Рим не мог сильно повлиять ни на короля, ни на шляхту, представлявшую в указанный период скорее собрание сибаритов, чем воинство Христово. Ватикан, как мы увидели, даже с поместной польской католической церковью имел не совсем гладкие отношения в связи с унией 1596 г. Ценность Речи Посполитой как союзника стремилась к нулю. В экстренных случаях влияние на принятие политических решений Сеймом можно было оказать подкупом сравнительно небольших групп сеймовых послов, так как существовал принцип «либерум вето». Более-менее интерес иностранных держав к польским делам просыпался во время элекционных сеймов. Например, после смерти Владислава Четвертого за кандидатуру его брата Карла боролась Австрия, а за кандидатуру Сигизмунда-Августа – Франция. Но, поскольку выборы происходили в период войны на Украине, решающим в пользу выбора Сигизмунда-Августа оказалось давление Богдана Хмельницкого «со товарищи», то есть сугубо внутренний фактор, а не позиции мировых держав. Так, по крайней мере, считает В. А. Голобуцкий.
Думаю, не будет преувеличением сказать, что при невыраженности системных, ориентированных на внешние силы, партий в Речи Посполитой в первой половине XVII в., мы вынуждены будем считать польской патриотической партией партию «королевскую», так как она имела стремления, наиболее отвечающие насущным потребностям государства (укрепление централизованной власти в стране), хотя и старалась опереться в своей борьбе на иностранных наемников, деньги других правительств и так далее. Магнатов и значительную часть независимого среднего шляхетства, несмотря на их патриотическую риторику, мы подлинными патриотами назвать не сможем. Следует различать заботу об истинном благе Отечества и борьбу за сохранение своих привилегий и покоя. Эгоизм охранителей «сарматизма», отделявших шляхту от всех остальных сословий государства непреодолимой стеной, их борьба за неизменность этого положения погубит впоследствии независимость и целостность не только Речи Посполитой в совокупности всех ее непольских земель, но и собственно Польшу.
§ 3. Противоречия между шляхетством различных регионов Речи Посполитой. Политические группировки в среде казацкой старшины
Как известно, в состав Речи Посполитой входили различные исторические области, со своим, осознающим свое, в широком смысле, своеобразие, населением: Великая Польша, Малая Польша, Мазовия, Куявия, Литва, Украина и другие. Каждый из этих регионов был более или менее самодостаточным территориальным образованием. Соответственно, и шляхетство этих регионов имело свои собственные интересы, иногда отличные от интересов дворянства других земель. Вот, например, что пишет по этому поводу М. В. Дмитриев: «Речь Посполитая была типичным феодальным государством, состоящим из конгломерата слабо связанных между собой отдельных областей. Однако если такие области и были слабо между собой связаны, то внутри каждая область, взятая в отдельности, являла собой достаточно крепко спаянное единство. В результате каждая область замыкалась в себе, была, в сущности, самодостаточной и родиной тогдашнего человека, родиной с маленькой буквы, была именно область, а не страна, не государство.
Обладая каждая внутренним единством, области значительно рознились между собой по уровню экономического, политического и культурного развития»[252].
«Единство интересов всех групп господствующего класса редко совпадало. Шляхта отдельных областей Польши: Малой Польши, Великой Польши, Мазовии, Куявии чаще всего отстаивала на собраниях сейма свои местные интересы, предпочитая их общегосударственным»[253].
Как мы знаем, позицию сеймовых послов на Сейме в Варшаве определяла на местных сеймиках шляхта региона. Большое влияние на ее позицию оказывали местные магнаты. Разные регионы Речи Посполитой контролировали различные магнатские фамилии. Среди малопольских магнатов известны: Тарновские, Мельштынские, Ярославские, Курозвенцкие, Олесницкие, Кмиты и Тенчинские; из великопольских: Гурки, Шамотульские, Чарнковские, Остророги; из Королевской Пруссии: Бажинские[254]; из Литвы Радзивиллы и Сапеги; из Украины: Вишневецкие, Замойские, Конецпольские, Збаражские, Заславские, Потоцкие, Корецкие, Калиновские и др. Между магнатами отношения тем более были не мирными, например, имела место конкуренция за занятие административных должностей в государстве (соответственно, возможность сбора налогов с территорий), и т. д. Борьба между ними подчас разворачивалась нешуточная.
Отсутствие единства между шляхетством разных частей Речи Посполитой проявилось и во время войны на Украине в 1648–1654 гг. По поводу сбора посполитого рушения в 1649 г. новоизбранным королем Яном-Казимиром у Н. И. Костомарова читаем: «Наконец решили, что посполитое рушение необходимо, однако не изо всей Польши. Король находил, что западную полосу королевства нельзя совершенно лишить обороны и потому положил, что с пространства Великой Польши от Балтийского моря до Кракова не следует созывать посполитого рушения. Таким образом, для призыва шляхты из остальных воеводств Речи Посполитой, король выдал третьи вици (оповещение. – Б. Д.).
Король после того, в течение пятнадцати дней, дожидался в Люблине прибытия войска; но не только посполитое рушение – само регулярное войско и надворные команды панов сходились медленно.
Подати, положенные на уплату жалованья войску, платились неисправно; иные воеводства внесли только часть того, что приходилось на их долю, а другие ничего не внесли; таким образом, войско не было удовлетворено как следует, и это, по замечанию современников, было причиной нескорого сбора войска. Как ни побуждал король полковников и ротмистров поторопиться – они отговаривались неполучением жалованья, следуемого их отрядам. <…>
Посполитое рушение собиралось медленно. Эта медленность казалась тем непростительнее, что уже давно оповещено было всем быть наготове. Шляхтичи сходились на сеймики, толковали, сбирались, шли как будто в путешествие. Только ополчения воеводств русского (Червонной Руси), волынского и бельзского (часть Червонной Руси и Польши) приходили скорее в войско, потому что они на опыте изведали, что такое казаки; но и те не знали военных оборотов и при первом случае могли побежать»[255].
У Костомарова же мы находим и описание совета в коронном войске перед битвой под Пилявцами: «Правда, – сказал на такую речь Добеслав Цехлинский, каштелян чеховский, – нам следует советом, а не оружием, отклонить и сокрушить замыслы мятежников, дать им время одуматься, а висящий над головами их меч доведет их до отчаяния; потеряв надежду на прощение они станут упорнее.
Такому мнению последовали паны, изгнанные из украинских имений: они страшились потерять эти имения навсегда, если восстание усилится.
Не таких мыслей был воинственный Вишневецкий.
И я бы согласился с вами, – говорил он, – если бы у козацкой сволочи было столько же совести, сколько дара красноречия у тех, которые только что передо мной говорили. Но неужели мятежники удовольствуются нашими несчастиями и нашей кровью? Да это просто мечта, а не рассуждение! Уверяю вас, начатое дело может окончиться только погибелью одного из неприятелей. <…>
Сторону Вишневецкого поддерживали такие же рубаки, как и он, такие же ненавистники и гонители племени русского. <…>
Но Доминик (Заславский. – Б. Д.), личный соперник Вишневецкого, не только принял сторону умеренных, но даже показал особенное сострадание к казакам.
Победа в руках наших, – говорил он, – это так; но какая польза от победы? Если мы истребим Козаков, то никто столько не потерпит, как я. Большая часть мятежников состоит из моих холопов; для чего я буду губить своих собственных подданных, когда могу уладить спор с ними мирными средствами? Никогда я этого не сделаю! Тем хорошо так советовать, которые не имеют здесь маетностей; но я что буду делать, истребив их? Сам земли пахать не умею, а милостыни просить стыжусь.
