Лев Гумилев - Три китайских царства (сборник)
Третий способ кочевания отмечается в тех сухих степях и полупустынях, где не было гор. Таковы районы, примыкающие к Аральскому и Каспийскому морям. Обитавшие здесь казахи рода Адая практиковали кругло-годовое кочевание от колодца к колодцу. До них эти степи занимали саки (VI в. до н. э.), которых во II в. до н. э. сменили сарматы. Последних во II в. н. э. вытеснили хунны, а в X в. мы находим там два народа: гузов и печенегов[378]. Все эти народы имели сходные формы быта. Население было столь редким, что институты управления были в зачатке. Группа родов управлялась советом старейшин, которые председательствовали по очереди. На время войны избирался вождь – не по старшинству, а по способностям. Но после войны он слагал полномочия.
Этот примитивный способ жизни существовал примерно 3 тыс. лет, потому что отвечал повседневной хозяйственной деятельности, единственно возможной в этих природных условиях.
Однако наряду с региональными различиями наблюдаются не менее существенные – эпохальные. Но за счет чего происходили эти изменения? Согласно предложенному нами принципу, этнос, сложившийся в определенных географических условиях, имеет форму хозяйства, приспособленную к данному ландшафту. Если форма хозяйства не меняется (как, например, в нашем случае), а историческая судьба этноса претерпевает значительные изменения, значит, изменились географические условия на той территории, где он обитает. И вот тут-то легко проследить изменения зональности, используя историю кочевников как чуткий барометр.
Чтобы избежать ошибок, мы будем исследовать не детали исторических событий, старинные тексты и отдельные памятники, а всю сумму исторических явлений, сам процесс появления, развития, упадка и исчезновения кочевых народов, учитывая при этом окружающую их географическую среду, обусловив для начала характер ее воздействия теоретически.
Особенности кочевого быта
Кочевой быт – явление сравнительно новое, относящееся к так называемому историческому периоду развития человечества.
В эпоху верхнего палеолита, в климатических условиях, сложившихся в послеледниковый период, человечество, населявшее Евразийский континент, развивалось по двум направлениям: сложились группы охотников за крупными травоядными и группы собирателей, из которых в неолите образовались примитивные земледельцы.
Сокращение численности крупных копытных лишало первоначально преобладавшие охотничьи племена преимуществ, а развитие примитивного земледелия создало достаток пищи, позволивший бывшим собирателям начать приручение травоядных. К III тыс. до н. э. племена примитивных земледельцев распространили свой хозяйственный уклад от Сирии до Хингана и Минусинской котловины по окраинам центральноазиатских пустынь и Сахары.
Низкий уровень техники земледелия имел своим прямым последствием уничтожение дернового покрова вокруг поселений. Этому способствовало вытаптывание пастбищ у водопоев стадами домашнего скота и уничтожение населением кустарников и деревьев для топлива. Встречный процесс временного иссушения степной и пустынной зон, происходивший во II тыс. до н. э., усугубил выветривание легких степных почв и способствовал распространению пустынь. Сократились площади, пригодные для земледелия и выпаса. Это разрушение почв и увеличение площадей развеваемых песков неизбежно должно было отразиться на ухудшении условий жизни и вызвать культурный спад, связанный с изоляцией отдельных племен, разобщенных большими пространствами вновь образовавшихся пустынь.
Из создавшегося тяжелого положения население аридной зоны Евразийского континента нашло два выхода: 1) путем интенсификации полеводства благодаря внедрению ирригации (Средняя Азия, бассейн Тарима и Минусинская котловина); 2) путем экстенсификации животноводства (перегон скота со стравленных и развеянных участков на нестравленные и неразвеянные участки степи). Это и повело к развитию кочевого скотоводства. Увлажнение климата степи, происходившее в I тыс. до н. э., привело к расширению пастбищных угодий и обусловило подъем хозяйства первого кочевого народа Центральной Азии – хуннов[379]. Развитие кочевой культуры было продолжено затем древними тюрками в VI–VIII вв., уйгурами – в VIII–IX вв. и монгольскими племенами – в X–XIII вв.
Первые два тысячелетия кочевая культура испытывала подъем. Технический прогресс наблюдался во всем. Первоначальная телега на обрубках древесных стволов, изображенная на скалах Минусинской котловины, которую могла сдвинуть только запряжка волов, в IV в. заменилась телегой на высоких колесах, а в VII в. вошел в употребление вьючный транспорт, что сделало кочевание более легким, быстрым и способным форсировать горные хребты. Было усовершенствовано жилище – юрта.
Китайский поэт IX в. Бо Цзю-и посвятил восхвалению юрты два прекрасных стихотворения, в которых он доказывает преимущества легкоотапливаемой юрты перед деревянными дворцами китайских вельмож и тростниковыми хижинами крестьян. В VII–IX вв. тюркская одежда перенималась и китайцами и даже византийцами, заимствовавшими ее у хазар, так как эта одежда была наиболее удобна, тепла и даже красива. Даже гуннские прически были в Константинополе «криком моды».
Своей кульминации кочевая культура Евразии достигла в XIII в. Тогда разноплеменные кочевники, объединенные кучкой монгольских богатырей и усиленные за счет примыкавших к их войску удальцов из всех стран, осуществили завоевание двух китайских империй – Кинь (северной) и Сун (южной), Передней Азии и Восточной Европы. Однако в XIV в, жестокий кризис привел монгольский улус к упадку, развалу, а затем (в 1688 г.) даже к потере самостоятельности: монголы добровольно подчинились маньчжурскому Богдо-хану.
Одним из внутренних противоречий, вызвавших упадок кочевой культуры, был тот же момент, который вначале обеспечил ей прогрессивное развитие: включение кочевников в геобиоценозы аридной зоны. Численность населения у кочевников определялась количеством пищи, т. е. скота, что в свою очередь лимитировалось площадью пастбищных угодий. В рассматриваемый нами период население степных пространств колебалось очень незначительно: от 300–400 тыс. в хуннское время[380] до 1300 тыс. человек[381] в эпоху расцвета монгольского улуса; впоследствии эта цифра снизилась, но точных демографических данных для XVI–XVII вв. нет[382].
Миграции кочевников
Вопреки распространенному мнению кочевники куда менее склонны к переселениям, чем земледельцы. В самом деле, земледелец при хорошем урожае получает запас провианта на несколько лет и в весьма портативной форме,
Для кочевников все обстоит гораздо сложнее. Они имеют провиант в живом виде. Овцы и коровы движутся медленно и должны иметь постоянное и привычное питание. Даже простая смена подножного корма может вызвать падеж. А без скота кочевник немедленно начинает голодать. За счет грабежа побежденной страны можно прокормить бойцов победоносной армии, но не их семьи. Поэтому в далекие походы хунны, тюрки и монголы жен и детей не брали. Кроме того, люди привыкают к окружающей их природе и не стремятся сменить родину на чужбину без достаточных оснований. Да и при необходимости переселяться они выбирают, как уже говорилось, ландшафт, похожий на тот, который они покинули. Поэтому-то и отказались хунны в 202 г. до н. э. от территориальных приобретений в Китае, над армией которого они одержали победу. Мотив был сформулирован так: «…приобретя китайские земли, хунны все равно не смогут на них жить»[383]. И не только в Китай, но даже в Семиречье, где хотя и степь, но система сезонного увлажнения иная, хунны не переселялись до II в. н. э. А во II–III вв. они покинули родину и заняли берега Хуанхэ, Или, Эмбы, Яика и Нижней Волги. Почему?
Многочисленные и не связанные между собой данные самых разнообразных источников дают основание заключить, что III в. н. э. был весьма засушлив для всей степной зоны Евразии. В Северном Китае переход от субтропических джунглей хребта Циньлин до пустынь Ордоса и Гоби идет плавно. Заросли сменяются лугами, луга – степями, степи – полупустынями, и, наконец, воцаряются барханы и утесы Бэйшаня. При увлажнении повышенном эта система сдвигается к северу, при пониженном – к югу, а вместе с ней передвигаются травоядные животные и их пастухи. В Южной Сибири это же перемещение имеет обратный знак.
При достаточно подробном изучении событий на северной границе Китая, т. е. в районе Великой стены, мы можем наметить сначала тенденцию к отходу хуннов на север (II в. до н. э. – I в. н. э.), а потом продвижение их к. югу, особенно усилившееся в IV в. н. э. Тогда хунны и сяньбийцы заселили северные окраин Шэньси и Шаньси даже южнее Великой Китайской стены. Однако во влажные районы Хунани они не проникли.
