Грэм Робб - Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира
«Не спрашивайте, где находится тот таинственный телеграф, который мгновенно – глазом мигнуть не успеешь – сообщает всем городам одновременно о какой-нибудь истории, скандале или новости. Не спрашивайте, кто приводит в движение этот телеграф. Наблюдатель может лишь заметить признаки его работы. Этот телеграф – загадка общественной жизни. Можно привести несколько невероятных примеров его действия, но достаточно лишь одного: когда герцог де Берри был убит в Опере (в 1820 году), о его убийстве уже через десять минут сообщили в глубине острова Сен-Луи».
Эти скорости были практически недостижимы на больших расстояниях для обычного транспорта. До середины XIX века скорость выше 10 миль в час при большом расстоянии обычно означала применение какого-то средства дальней связи, например голубей, которых некоторые биржевые спекулянты использовали, чтобы сообщать цены акций, или глашатаев, которые криком передавали от одного к другому сообщение о победе Цезаря возле Ценабума (нынешнего Орлеана) до страны племени арвернов, на расстояние 150 миль, со скоростью более 12 миль в час. (Эксперимент, проведенный в XIX веке, показал, что для передачи сообщения из Орлеана до границ Оверни нужны всего лишь 352 человека.)
Имея неисчерпаемый источник данных, можно найти логическое объяснение необычно высоким скоростям. Чтобы привезти новость об аресте короля в Кемпер, всадник был должен выехать из Парижа – как только новость добралась туда из Варенна, где остановили королевскую карету, и скакать две ночи без перерыва, или его сменяли другие всадники, скакавшие ночью. Можно предположить, что в этот раз все дороги каким-то образом оказались удобны для проезда и на всех станциях были сытые и оседланные сменные лошади, причем не маленькие лошадки бретонских пород.
Это не выходит за границы возможного. По-настоящему удивительная особенность распространения новостей – непредсказуемость, никак не связанная ни с одной известной сетью путей сообщения. В 1932 году Жорж Лефевр изучал распространение «Великого страха», охватившего две трети страны в конце июля – начале августа 1789 года. Революция породила в пяти или шести разных местах слухи о том, что в страну вторглись иностранные войска и бандиты, которым жаждавшие мести аристократы заплатили, чтобы те уничтожили урожай. Началась такая паника, что вполне разумный человек мог принять и действительно принял стадо коров за банду грабителей-головорезов. Когда Лефевр нанес на карту пути распространения всех этих слухов, он обнажил артерии гигантской муравьиной сети, о существовании которой раньше никто не подозревал.
Похоже, что карты распространения «Великого страха» позволили увидеть систему сообщения, которая, как ни странно, не была связана ни с какой инфраструктурой. В сети распространения слухов не играли никакой роли ни Париж, ни естественные пути, такие как долины Роны и Гаронны. Даже система дорог не имела к ней отношения. На холмах Лангедока один и тот же слух в один и тот же день стал известен в местах, которые находились на расстоянии 20 миль одно от другого и не были связаны дорогой. «Великий страх» мчался по Вандее и Нормандии, по Пикардии и Шампани с одинаковой необъяснимо огромной скоростью. Начинались бунты, несколько замков были сожжены до основания. Покинув район города Труа, слухи не двинулись вдоль реки Соны, а проникли во Франш-Конте через горы Юры. Веркор, расположенный на высоком плато, будто затерянный мир, и бывший белым пятном на карте миграции, вдруг оказался активно связан с внешним миром.
Высота замедляла, но не прекращала распространение слухов. Центральный массив – высокие горы, их обходили стороной странствующие подмастерья, короли и ездившие по стране театральные труппы, Наполеон Бонапарт и несколько эпидемий, а до 1951 года объезжали и велосипедисты гонки «Тур де Франс». Но слухи проникали в эти горы с севера, востока и запада. Слух о том, что король Сардинский начал вторжение во Францию, за один день покинул Бриансон, поднялся на перевал Коль-д’Изоар, на высоту 8 тысяч футов, пронесся по Кейра и Юбе, потом спикировал вниз, в средиземноморский Прованс и, что невероятно, проник дальше на запад, перелетая через тесные ущелья с отвесными стенами. Слухи угасали, только когда против них объединялись две силы – малочисленность населения и труднопроходимая местность. (Так было на плато Мильваш, в некоторых самых высоких массивах Альп, в Солони, Домбе и Ландах.)
Эта загадочная своей эффективностью сеть продолжала действовать и после падения Наполеона. В 1816 году пошли слухи, что свергнутый император бежал с острова Святой Елены и вернулся в Париж. Один из этих слухов возник – кажется, одновременно – в Немюре и некоторых местностях Бургундии и Бурбоне. Разумеется, власти предположили, что это был умело организованный заговор. Провокаторы работали активно, но этот случай не обязательно был делом их рук. Новость, которая не двигалась из точки А в точку Б, а растекалась как пятно, могла распространиться на большие расстояния за очень короткое время. До маленького рыночного города Шарлье, который находится среди холмов между Форезом и Божоле, слухи доходили из нескольких источников, расположенных далеко один от другого (об этом было сказано на собрании горожан 28 июля 1789 года). Получается, что слух мог охватить район площадью 3 тысячи квадратных миль. В том районе, о котором шла речь, жители говорили на пяти или шести главных диалектах, принадлежавших ко всем трем главным языковым группам французских наречий, но ни один голубь, конь или локомотив не смог бы нести новость так быстро.
Частичное объяснение этим совпадениям и связям можно найти, проследив за некоторыми из тысяч странствующих рабочих, которые бродили по Французской земле.
Та сторона их мира, которая сейчас так бросается в глаза своей экзотичностью, была официально открыта и описана лишь в начале XIX века. Когда статистики Наполеона впервые осмотрели самый западный департамент Бретани, Финистер, они с изумлением увидели, что почти пятая часть его территории занята «тропами и проселочными дорогами» – колеи, тропы, дороги для телег и большие полосы утоптанной земли пропали для сельского хозяйства и часто не могли быть использованы даже как тропы. Позднейшие исследования подтвердили эту невероятную цифру. Финистер был крайним случаем, но многие другие департаменты тоже оказались изрезаны тропами. «Малые дороги» занимали 12 процентов площади в Нижнем Рейне, 4 процента во Вьенне, 3 процента в департаменте Нор, чуть меньше 2 процентов в Верхней Марне и 1,4 процента в Па-де-Кале. В некоторых местах Франции это можно увидеть и сейчас. Из множества когда-то существовавших дорог из Бове в Амьен шесть существуют до сих пор. Иногда они проходят так близко одна от другой, что человек с одной дороги может помахать рукой человеку, который находится на другой.
Огромное несоответствие между едва заметным движением на главных дорогах и количеством товаров, попадавших на рынки и в порты, заставляет предположить, что в начале XIX века три четверти всех товаров доставлялись по этой всеохватывающей сети. Именно по этой системе хрупких капилляров двигались слухи и новости. Многие из этих троп не смог бы увидеть даже тот, кто стоял на них. Французское слово route («рут») может означать и «маршрут» и «дорога», и такая многозначность позволяет легко принять один вид пути за другой. Некоторые пути, обозначенные этим словом, например тропы контрабандистов в Бретани и Стране Басков, были лишь передававшейся от отцов детям памятью о том, по каким местам следует идти. Луг без особых примет на высоком плато в Провансе, где посторонний человек не увидел бы ничего, кроме травы, мог быть важным перекрестком европейских путей и связывал между собой Альпы, Средиземноморье, долину Роны и Северную Италию. Когда Роберт Льюис Стивенсон в 1878 году устало плелся по Севеннам от Ле-Монастье до Сен-Жан-дю-Гар, ему казалось, что он находится за 100 миль от цивилизации.
«Моя дорога шла по одному из самых убогих краев в мире. Он был похож на самые худшие места горной Шотландии, только еще хуже – холодный, голый, гнусный край, где мало вереска, где мало жизни. Лишь дорога и несколько заборов нарушали неизменную пустоту; вдоль дороги стояли столбы, отмечавшие ее в снежное время».
На самом деле значительная часть Тропы Стивенсона, как теперь называют его маршрут, совпадает с дорогой длиной 140 миль, часть которой носит название «дорога Регордан» (происхождение названия неизвестно). Это был один из главных путей с севера на юг; он появился еще до возникновения человека, в те времена, когда вдоль линии сброса возникла цепочка перевалов, которые связали Центральный массив со Средиземным морем. В середине XVIII века сто погонщиков регулярно вели по «дороге Регордан» вереницы мулов, которые, звеня и бренча, везли металлы и различное сырье вниз, в находившийся в глубине страны порт Сен-Жиль, или возвращались обратно, нагруженные корзинами и мехами из козьих шкур с товарами для Оверни и для главной дороги, которая вела в Париж. В некоторых из этих затерянных в глуши горных городков Стивенсон мог бы купить вино, оливковое масло, соленую рыбу, миндаль, апельсины, инжир и изюм, не говоря уже о соли, мыле, бумаге и подходящем вьючном седле для своего осла.
