Вера Бокова - Детство в царском доме. Как растили наследников русского престола
Слишком старательно следовать моде при русском дворе было не принято. Петербургский двор одевался консервативно и по «вчерашней моде» — ничего эксцентричного, остромодного, неустоявшегося, никакого «последнего крика». Этот принцип прочно внушали и растущим в царской семье девочкам.
Сестер, как и было принято в дворянской среде, часто одевали одинаково. Разнились лишь некоторые детали (цвет чехлов и кушаков платьев и шляп и т. п.), а также длина. Уже к середине XIX века установилась традиция, согласно которой девочки до двенадцати- тринадцати лет носили платья длиной по колено, более старшие девочки — платья по щиколотку, и лишь после первого выезда на большой бал (обычно в шестнадцать- семнадцать лет) — «настоящие» платья «как у больших» — в пол и взрослую прическу с пучком. Детской прической были косы или распущенные по плечам волосы.
Лет с десяти-двенадцати великие княжны имели также придворное платье в «русском стиле» — бархатное, расшитое золотом, дополняемое шелковым кокошником-повязкой и белой газовой вуалью. Такой костюм надевали все придворные дамы и члены императорской семьи на торжественные придворные мероприятия, и девочки не были исключением, только их платья были короткими и без шлейфа.
Обычная же одежда была довольно простой. Ольга Николаевна вспоминала, как выглядела в тринадцать лет, когда впервые приехала в Германию навестить деда: «Волосы мне зачесывали назад и заплетали в косу; никаких украшений, кроме простой нитки жемчуга, и два платья из белого муслина, совершенно скромные, чтобы менять одно на другое».
Для торжественных случаев (например, посещения церкви) у Ольги и ее сестер были одинаковые платья, состоящие из муслиновой юбки и бархатного корсажа фиолетового цвета. К такому платью надевалось жемчужное ожерелье — подарок персидского шаха. Из трех сестер только старшей, Марии, разрешали при этом еще прикалывать цветы.
Стоит пояснить, что ношение драгоценных камней в слишком юном возрасте вообще не приветствовалось правилами хорошего тона. Юные особы могли себе позволить лишь тонкие золотые или серебряные цепочки, гладкие золотые браслеты, бусы или подвески из полудрагоценных камней, медальоны с эмалью и перламутром или — в качестве наиболее торжественного варианта — как раз жемчужные нити. Взрослые девицы могли носить также тонкие («девичьи») колечки со скромным бриллиантиком. Все остальные драгоценности — все эти бриллиантовые и рубиновые колье, сапфировые тиары и изумрудные броши, которыми так славился дом Романовых, — поступали в руки великих княжон только после свадьбы.
Спартанский стиль воспитания соблюдался и в еде. Детей не перекармливали и не приучали к перехватыванию лакомств в промежутках между едой. На завтрак кормили овсянкой или хлебом и молоком. К чаю подавали хлеб с маслом, варенье и английское печенье. На второй завтрак — бутерброд с отварным мясом. На обед чаще всего были бараньи котлеты с зеленым горошком и печеной картошкой или ростбиф, на ужин — суп и рыба с картошкой. Даже если дети этих блюд не любили, капризничать не смели и ели без разговоров, что дают.
С семи лет в большинстве семей императорского дома дети начинали обедать вместе с родителями и гостями. При этом они «получали еду последними и часто не успевали ее съесть», — вспоминала Ольга Александровна. Однажды ее брат Николай (будущий император Николай II) так проголодался, что совершил настоящее святотатство и съел всю начинку из нательного крестильного креста. Такие кресты полагались каждому царскому отпрыску: они были полыми и наполненными пчелиным воском, в котором помещалась малюсенькая частица Животворящего Креста.
«Существовал строгий порядок, — рассказывала Ольга Александровна. — Подавали завтрак, ленч, чай, обед и вечерний чай — все в строгом соответствии с инструкциями дворцовым буфетчикам. Некоторые из этих инструкций сохранились без изменения со времен Екатерины Великой. Скажем, в 1889 году появились маленькие булочки с шафраном, которые ежедневно подавались к вечернему чаю. Такие же булочки подавались при дворе еще в 1788 году. Мы с Михаилом (братом) то и дело проказничали, но мы просто не могли зайти украдкой в буфет и попросить бутерброд или булку. Такие вещи просто не делались».
В семь лет, одновременно с прощанием с детской, ребенок в первый раз ходил на исповедь, и нередко это тоже превращалось в сильное потрясение. Великий князь Александр Михайлович вспоминал: «Впервые в моей жизни я узнал о существовании грехов… Семилетним ребенком я должен был каяться в своей причастности к делам дьявольским… Не глядя в мои полные ужаса глаза, отец Титов поведал мне о проклятиях и вечных муках, на которые будут осуждены те, которые утаивают свои грехи… Но ведь Господь Бог любит всех — мужчин, женщин, детей, животных и цветы. Так как же Он может допустить существование всех этих мук ада? Как может Он одновременно любить и ненавидеть?..»
У грамотного духовника нашлись бы, конечно, аргументы, способные ободрить и успокоить ребенка, но Александру Михайловичу не повезло с наставником — и вот истоки того религиозного диссидентства, которым он потом отличался всю жизнь.
Разумеется, в царской семье регулярно и аккуратно выполнялись все религиозные обряды. Посещение богослужений по праздникам и воскресеньям было обязательно. Дети основательно знали порядок службы, так что при случае, когда взрослые не видели, могли даже играть в богослужение, изображая кто священника, кто дьякона. Соблюдались все религиозные традиции — к примеру, на праздники непременно принимали у себя духовенство «со святом»: во дворец приезжали высшие церковные иерархи, монахи из Александро-Невской лавры и других монастырей, пели хором славословия, а император и императрица, как полагалось, собственноручно обносили их угощением и вином. Детям в обязательном порядке преподавался Закон Божий.
И все же в большинстве случаев религиозное воспитание царских детей оставалось довольно формальным. Детей приучали к соблюдению обрядов, к корректному и «правильному» поведению в храме. Будет ли при этом затронута душа, придет ли теплая вера — во многом зависело от обстоятельств и натуры самого ребенка. Немалое число царственных детей так и вырастали, демонстрируя внешнюю религиозность и обрядовое благочестие.
«Наше религиозное воспитание было скорее внешним, — вспоминала великая княгиня Ольга Николаевна. — Нас окружали воспитатели-протестанты, которым едва были знакомы наш язык и наша церковь. Мы читали в их присутствии перед образами „Отче наш“ и „Верую“, нас водили в церковь, где мы должны были прямо и неподвижно стоять без того, чтобы уметь вникать в богослужения. Чтобы не соскучиться, я повторяла про себя выученные стихотворения… Только позднее о. Бажанов стал объяснять нам богослужение, чтобы мы могли следить за ним. Вероятно, из оппозиции к религиозному безразличию нашего окружения в нас, детях, развилось сильное влечение к нашей православной вере».
Многое в этом вопросе зависело и от семейных традиций и личности родителей. Александр III писал в одном из писем к жене: «Мама постоянно нами занималась, приготовляла к исповеди и говению: своим примером приучила нас любить и понимать христианскую веру, как она сама понимала. Благодаря Мама, мы, все братья и (сестра) Мари, сделались и остались истинными христианами и полюбили и веру, и церковь».
Гавриил Константинович вспоминал, как набожен был его отец, как подолгу он молился, закрываясь у себя в кабинете. Отцовский пример действовал и на детей. Вечерами родители присутствовали при детской молитве; дети становились на колени перед киотом с образами в спальне и читали положенные молитвы — между прочим, и молитву Ангелу-хранителю, которую, по семейному преданию, читал ребенком Александр II. Родители молились вместе с детьми и поправляли их, если те что-то путали. «Отец требовал, чтобы мы знали наизусть тропари двунадесятых праздников и читали их в положенные дни».
Естественно, у детей не было недостатка в игрушках: у мальчиков всегда имелась настоящая солдатская амуниция — полная копия взрослой, стреляющие ружья и пушечки, военные карты и целые оловянные армии; у девочек — множество всевозможных кукол и разнообразное кукольное имущество.
Некоторые уникальные игрушки запоминались на всю жизнь. Дочь Николая I великая княжна Ольга Николаевна вспоминала, как в память о посещении монастыря в Новгороде получила от игуменьи игрушечную крестьянскую избу, внутренность которой была сделана из стекла, а вся мебель расшита цветным бисером. В домике имелась кукла с приданым из десяти платьев. Все это было выполнено руками монахинь.
Президент Франции преподнес в подарок старшей дочери Николая II кожаный футляр с куклой и полным приданым — платьями, бельем, шляпами, туфлями, набором для туалетного столика — «все было сделано удивительно искусно, как настоящее!».
