Б Кузнецов - Эйнштейн (Жизнь, Смерть, Бессмертие)
1 Frank, 109.
2 Seelig, 247.
3 Frank, 118-119.
Иногда эта общительность приводила к неожиданному афронту. Однажды Эйнштейн узнал, что его берлинский коллега, специалист по психологии, профессор Штумпф интересуется ощущениями и представлениями, связанными с пространством. Соблюдение этикета здесь могло совпасть с интересной беседой, и Эйнштейн отправился с утренним визитом. Встретившая его горничная сказала,
166
что господин тайный советник ушел, и спросила, что нужно передать. "Ничего, я зайду днем, а пока прогуляюсь по парку". В два часа дня он снова зашел и смущенная горничная сообщила, что Herr Geheimrat лег отдохнуть после завтрака, так как Эйнштейн не предупредил его о своем визите. "Ну, что ж, я приду позже". После второй прогулки Эйнштейн вернулся к четырем часам дня. На этот раз тайный советник был дома, и Эйнштейн заметил горничной: "Вот видите, в конце концов терпение и настойчивость всегда вознаграждаются". Супруги Штумпф были крайне польщены визитом и собрались повести приличествующий разговор. Но Эйнштейн принялся говорить о понятии пространства. Бедняга Штумпф, не обладавший физической и математической подготовкой, ровно ничего не понял и не мог вставить в беседу ни одного слова. Минут через сорок Эйнштейн обнаружил, что ведет беседу с самим собой, а визит затянулся дольше, чем было положено. Он быстро ретировался.
Подобные случаи, разумеется, не нарушали душевного мира Эйнштейна. С отсутствием интереса и понимания он сталкивался и в профессионально близкой среде. Что его тревожило - так это люди, которые казались созданными для выполнения любых намерений агрессивного государства. Эйнштейн помнил по Мюнхену этих верноподданных империи. Теперь, по его признанию, он пугался "холодных блондинов, чуждых понимания и не допускающих сомнений". Приближались события, позволившие "холодным блондинам" выйти на авансцену. Через полгода после приезда Эйнштейна в Берлин началась война.
В "Mein Weltbild" Эйнштейн написал о своем отношении к войне и милитаризму.
"Я глубоко презираю тех, кто может с удовольствием маршировать в строю под музыку, эти люди получили мозги по ошибке - им хватило бы и спинного мозга. Нужно, чтобы исчез этот позор цивилизации. Командный героизм, пути оглупления, отвратительный дух национализма - как я ненавижу все это. Какой гнусной и презренной представляется мне война. Я бы скорее дал разрезать себя на куски, чем участвовать в таком подлом деле. Вопреки всему я верю в человечество и убеждеп: все эти призраки исчезли бы давно, если бы школа и пресса не извращали здравый смысл народов в интересах политического и делового мира" [4].
167
В июле 1914 г. улицы Берлина заполнились марширующими шеренгами, а тротуары - толпами восторженных поклонников кайзера и армии. Эйнштейн вскоре узнал о проявлениях шовинизма и в других странах. В августе он писал Эренфесту:
"В обезумевшей Европе творится нечто невероятное. Такое время показывает, к какой жалкой породе животных мы принадлежим. Я тихо продолжаю мирные исследования и размышления, но охвачен жалостью и отвращением" [5].
В начале декабря - новое письмо Эренфесту, полное гнева и возросшего отвращения к националистическому вырождению и войне. "Международная катастрофа тяжелым грузом легла на меня как на интернационалиста. Живешь в "великую эпоху" и с трудом примиряешься с фактом своей принадлежности к отвратительной разновидности животных, гордящейся своей якобы свободной волей".
Одновременно - письмо Лоренцу о поддержке коп-тактов между учеными воюющих стран. В конце письма строки: "Если контакты будут сорваны, это будет означать, что людям необходима идиотская фикция, побуждающая их к взаимной ненависти. В свое время это была религия, теперь - государство" [6].
4 Comment je vois le monde, 12.
5 Einstein on peace. Ed. by Otto Nathan and Heinz Norden. Pref. by Bertran Russel. Simon Schuster. New York, 19G0, p. 36-37. Далее обозначается: Einstein on peace, с указанием страницы.
6 Einstein on peace, 11.
С началом войны сторонники революционного интернационализма ушли в подполье. Эйнштейн ощущал какой-то тягостный кошмар. В окружающей его академической среде внезапно раскрылись черты зоологического шовинизма. Люди, которые еще недавно казались ему безобидными филистерами с мирными наклонностями и искренним уважением к мировой культуре, теперь упивались звуками военного марша, криками об уничтожении России, Франции, Англии, с восторгом сообщали друг другу о гибели тысяч людей. Тупые и злобные статьи и брошюры об исторической миссии Германии вытеснили
168
с их столов Лессинга и Шиллера. Оствальд говорил о подчинении Европы империи Гогенцоллернов как о величайшей задаче мировой истории и подписал обращение немецких ученых, проникнутое отвратительным пангерманизмом. Другие - и среди них Планк - ходили растерянные и повторяли с чужого голоса разговоры о "законных требованиях" Германии. Эйнштейн больше не мог, как раньше, свободно и сердечно общаться с коллегами. Не мог он и замкнуться и целиком отдаться физическим проблемам. Вокруг него, за вычетом нескольких ближайших друзей, не было единомышленников, сохранивших верность свободе и интернациональной солидарности. Деятельность революционных групп, выступавших против империалистической войны, не доходила непосредственно до Эйнштейна, но вскоре он нашел единомышленников в лице Ромена Роллана и группировавшихся вокруг Роллана ученых и писателей.
В марте 1915 г. Эйнштейн написал Роллану письмо, в котором предоставил себя в распоряжение созданной Ролланом антивоенной организации "Новое отечество". Он писал, что в Европе после трех столетий напряженной культурной работы религиозное безумие сменилось националистическим. Эйнштейн говорил об ученых, которые ведут себя так, будто у них ампутировали головной мозг. Замена разума зоологическими инстинктами у ученых была для апостола рационализма трагической катастрофой европейской интеллигенции.
Осенью 1915 г. Эйнштейн вырвался в Швейцарию, где жила Милева Марич и его дети, с которыми Эйнштейн хотел повидаться. Вместе со своим цюрихским другом Цангером он посетил жившего тогда в Швейцарии в Вевс Ромена Роллана. Эта встреча позволила Эйнштейну узнать, что во всех воюющих государствах существуют группы противников войны. Беседа с Ролланом произвела на него сильное впечатление. Эйнштейн почувствовал себя участником интернационального содружества, противостоявшего шовинистическому угару.
Ромен Роллан записал в своем дневнике:
"После обеда мы все время сидели на террасе отеля, выходящей в сад, где рои пчел вились над медоносным цветущим плющом. Эйнштейн еще молод, невысокого роста, лицо у него крупное и длинное. Волосы густые, слегка вьющиеся, сухие, очень черные, с проседью. Лоб
169
высокий, рот очень маленький, нос несколько большой и толстозатый, губы пухлые. Усы коротко подстрижены, щеки полные. Он говорит по-французски, подчас затрудняясь и вставляя немецкие слова. Эйнштейн очень живой, очень часто смеется. Порой излагает самые глубокие мысли в юмористической форме. Эйнштейн свободно излагает свои мысли о Германии своем втором или даже первом отечестве. Ни один другой немец не говорил бы так свободно. И каждый на его месте страдал бы от духовной изоляции в течение этого ужасного года. Но Эйнштейн - нет. Он смеется. Он нашел способ продолжать научную деятельность. Речь идет о знаменитой теории относительности, о которой я не имел представления, а Эйнштейн о ней не упоминал. Но Цангер сказал мне на ухо: "Это величайшая со времен Ньютона духовная революция". Я спросил Эйнштейна, делится ли он своими мыслями с немецкими друзьями. Он ответил, что избегает этого и склонен пользоваться сократовским методом последовательных вопросов, приводящих к идейной встряске собеседников. "Но людям это не очень нравится", - добавил Эйнштейн" [7].
7 Seelig, 250-251.
Впоследствии, в 1926 г., когда отмечалось 60-летие Ромена Роллана, Эйнштейн писал о встрече в 1915 г.:
"Один-единственный раз я видел Вас своими глазами; Вы были тогда под свежим впечатлением разразившейся европейской катастрофы: одинокий мечтатель среди разъяренной толпы, понимающий происходящее, страдающий с людьми, страдающий из-за невозможности раскрыть им глаза и избавить их от горя. Вас никогда не удовлетворяло воздействие Вашего высокого искусства на избранные умы. Вы стремились помочь всем человеческим существам, которые испытывают так много страданий от того, что создано самими людьми. Темные страсти толкнули грубые, подчипепные государствам толпы к взаимному истреблению. Ослепленные, эти толпы бросаются друг на друга, мучают друг друга и делают это в общем без внутренних сомнений. Но есть люди - их немного, - которые не увлечены грубыми чувствами толпы, не подвержены грубым страстям и крепко держатся за идеал человеческой любви. Они несут тяжелый крест. Этих людей изгоняют из их среды, обращаются с ними как с
170
