Лев Гумилёв - В поисках вымышленного царства
Еще более распространенно и патетично повествует о «царе Давиде», который «зовется народом священником Иоанном» и «подобно Давиду, святому царю Израиля… коронован волей Провидения», Жак де Витри, епископ Акки, в письме к папе Гонорию III. Дата письма — 18 апреля 1221 г. В это время косточки Кучлука уже успели истлеть, а надежда на его помощь продолжала туманить умы европейцев. Де Витри среди прочих нелепостей утверждает, что войско царя Давида «уже стоит на расстоянии не более 15 дней пути от Антиохии и спешит прийти в Землю Обетованную, чтобы узреть гроб господень, и восстановить Святое государство», т. е. Иерусалимское королевство, завоеванное в 1187 г. Салах ад-дином. Сведения, легшие в основу письма, были получены епископом Акки от воинов, попавших в плен к мусульманам и отправленных на восток, в Багдад, где их передал халиф «царю Давиду», а тот, узнав, что они христиане, освободил их и отправил в Антиохию[300].
Эта последняя деталь еще поддается объяснению, хотя достоверность, вернее, вероятность его очень мала. Не исключено, что христианские пленники оказались в районе действия монголов, громивших в эти годы Хорезмийский султанат. Возможно, что они попали к монголам либо просто убежали к ним и нашли там единоверцев из кераитов или найманов, служивших в монгольской армии. Нет ничего невероятного в том, что монгольские воины оказали помощь врагам своих врагов и дали возможность пробраться к своим. Но это только детали ненаписанного исторического романа, а все, что имеет отношение к исторической науке, искажено до полной неузнаваемости. Во всяком случае — приведенный текст хронологически последний из числа легенд и обманутых надежд. В XIII в. европейцам открылась суровая действительность, которая их отрезвила.
Глава VIII. Утрата мечты (1218–1259)
Преимущества и недостатки «вида с кургана»
Как мы уже видели, каждая степень приближения дает возможность обозреть предмет по-новому, но прямо пропорционально приобретениям растут и утраты. Так, обозревая предмет с «высоты птичьего полета» или приближения 2, 5, мы смогли обнаружить географическое место несуществовавшего христианского царства в Азии и даже эпоху, в которую произошли события, давшие повод к созданию средневековой легенды. Но при этом подходе мы не в состоянии установить детали событий, а тем более их причины: экономические, социальные, политические и идеологические. Последние, наименее весомые в реальном ходе истории, имеют значение индикатора для выявления глубоких закономерностей. Но даже поверхностное описание было недостаточно полным, потому что не сохранилось полемической литературы несторианства против конфуцианства, буддизма, даосизма, бона, шаманизма и даже суфизма; а она, конечно, была, только до нас не дошла.
Поэтому, выбрав самое важное звено в цепи событий, мы рассмотрели его более детально и благодаря этому уяснили некоторые закономерности «силы вещей» или, говоря более академично — логики событий. Но глобальная перспектива пропала. В дымке у горизонта предметы вырисовываются неотчетливо; так и должно быть. Если дать историю Европы, Византии, Халифата и Китая в том же приближении, то наши кара-кидани, найманы и даже монголы потонут в море фактов весьма интересных, но далеких от нашего сюжета, как бывает далек силуэт верблюда на фоне неба, там, где оно смыкается с землей; разумеется, только для нашего глаза. Но и обойтись без перспективы нельзя, ибо связи между событиями ощутимы на всем пространстве Евразийского континента и Северной Африки. Вот мы и попытаемся найти выход, изображая отдаленные, но значительные явления, как абрисы или, говоря метафорически, силуэты.
За 108 лет, протекших от распада кочевого объединения, известного под условным названием «цзубу», до великого курилтая на реке Онон, где была провозглашена новая кочевая империя, Европа и Передняя Азия изменились до неузнаваемости. Первый крестовый поход повел к созданию феодального Иерусалимского королевства, второй — вызвал, как духа из бездны, гениального курда Юсуфа сына Эюба, Салах ад-дина, отвоевавшего Иерусалим и объединившего Египет и Сирию, чем был создан барьер, который не смогли перешагнуть даже короли и рыцари третьего крестового похода.
Вражда франков с греками росла не по дням, а по часам. Опустошение сицилийскими норманнами Эпира и Фессалоники, грабежи крестоносцев в дружественной Фракии, бесчинства итальянских купцов в самом Константинополе вызвали справедливое негодование греков. Отказ греков в помощи крестоносцам провиантом, обязательство, налагаемое византийским императором на вождей крестоносных ополчений, приносить ленные присяги, привлечение печенегов и турок против европейских войск Готфрида Бульонского и Фридриха Барбароссы вызвали возмущение всего католического мира. Вину за неудачи крестоносцы возлагали на греков, и Жоффруа Виллардуэн писал, что «Заморская земля (Палестина) была зажата между Персидой и Византией». Оба культурных региона были ему одинаково враждебны, несмотря на то, что один из них был христианским. Этнокультурный разрыв оказался сильнее догматического сходства. И наконец, потекла кровь — в 1182 г. греческое население прибрежных городов устроило погром факторий итальянских купцов и беспощадную резню, ответом на которую, не обдуманным, а эмоциональным, основанным не на политическом расчете, а на «силе вещей», стал четвертый крестовый поход. Только благодаря накопившейся ненависти удалось осуществить дожу Дандоло его адский замысел.
Между XII и XIII вв. плавного перехода не было. Жестокий спазм на Западе и Востоке проложил резкую грань между двумя эпохами, за какие-нибудь три года изменив всю расстановку сил на Евразийском континенте. Эта грань прошла по 1204 г.{106}
В XII в. Константинополь был Парижем средневековья. Он «знаменит своими богатствами, но в действительности, — пишет Эвд де Дейль, — его сокровища превышают славу о них». А Роберт де Клари утверждал, что «две трети мирового достояния находятся в Константинополе, а одна треть рассеяна по всему свету»[301]. И вот 12 апреля 1204 г. Константинополь был взят приступом, и Византийская империя прекратила свое существование.
Рыцари-крестоносцы оправдали себя тем, что они совершили богоугодное дело — ведь греки были схизматики, еретики, пожалуй, хуже мусульман и язычников[302]. Культурно-исторический принцип возобладал над догматическим, и католичество, не сумев победить ислам, объявило войну православию. Папа Иннокентий III, который сначала был против войны с христианами и грозил крестоносцам отлучением, в 1207 г. встал (или вынужден был встать) во главе нового натиска на восток[303]. В этот год католическим дипломатам удалось заключить соглашение с болгарским царем, что спасло Латинскую империю, а от Польши, Ордена, Швеции и Норвегии папа потребовал, чтобы они перестали ввозить на Русь железо. Политическая близорукость русских князей обеспечила успех католическому проникновению. В 1212 г. ливонский епископ Альберт заключил союз с полоцким князем против эстов, а затем женил своего брата на дочери псковского князя, после чего в 1228 г. в Пскове появилась пронемецкая боярская группировка[304]. В 1231 г. папа Григорий IX предложил Юрию II, князю Владимирскому и всея Руси, принять католичество[305]. В ответ Юрий выслал из Руси доминиканских монахов, после чего началось наступление на Новгород и Псков силами шведов, немцев и литовцев. Последние в то время искали союз с папством для обуздания ливонских рыцарей.
В 1239 г., когда обострились отношения латинян с Болгарией, Наржо-де-Туси заключил союз, скрепленный браком, с одним из половецких ханов, чтобы зажать Болгарию и Русь в клещи. К. Маркс считал, что это было «последнее слово глупости рыцарей-крестоносцев»[306], и был прав, хотя в XIII в. просвещенные европейцы считали, что завоевание Руси не будет труднее покорения Пруссии[307]. По существу война, начавшаяся в 1204 г., была одной из первых войн за приобретение колоний, а религиозная окраска ее соответствовала духу времени.
В то же самое время в монгольских степях Чингисхан победил и завоевал два наиболее сильных и культурных ханства: кераитское — в 1203 г. и найманское — в 1204 г. Но Чингисхан обошелся с побежденными кераитами и найманами куда гуманнее, чем Балдуин Фландрский с греками. Кераиты и найманы умножили силы монгольской армии, царевна Соркактани[308] вышла замуж за любимого ханского сына Толуя и сохранила при себе несторианскую церковь с клиром и имуществом[309]. Дети ее — Мункэ, Хубилай, Хулагу и Ариг-буга — были воспитаны в духе уважения к христианской религии, хотя, по монгольской Ясе, не могли быть крещены[310]. Для православия в торжестве несторианства не было ничего хорошего, так как кочевые священники в XIII в. еще помнили, что основатель их веры принял от греков мученический венец[311].
