Олег Хлевнюк - Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
В контексте усиления карательной политики и борьбы с «врагами» в постановлении от 14 декабря была резко осуждена политика «украинизации»[348], которая проводилась в Украине и в «почти половине районов Северного Кавказа». Осуществляемая неправильно, утверждалось в постановлении, эта «небольшевистская “украинизация”» облегчала «буржуазно-националистическим элементам» «создание своих легальных прикрытий, своих контрреволюционных ячеек и организаций». Программа практических мер по «исправлению» «украинизации» предусматривала кадровую чистку партийных и советских организаций, а также перевод с украинского языка на русский официального делопроизводства, газет, журналов и преподавания в школе в «украинизированных» районах Северного Кавказа. На следующий день, 15 декабря, Политбюро приняло постановление об украинизации в других районах СССР. В нем предлагалось прекратить «украинизацию» отдельных районов Дальнего Востока, Казахстана, Центрально-Черноземной области, поскольку «буржуаз-но-националистические элементы», изгнанные из Украины, «проникают во вновь украинизированные районы и ведут там разлагающую работу»[349]. Фактически эти решения означали приказ о прекращении прежней политики «украинизации», которая в 1920-е годы была предметом особой гордости большевиков. Продолжением этой линии была кампания борьбы с «украинским национализмом» внутри самой компартии. Одной из многочисленных жертв этой кампании был идеолог политики «украинизации», нарком просвещения Украины Н. А. Скрыпник, который был снят с должности в феврале и в результате травли покончил жизнь самоубийством в июле 1933 г.
Как и в случае с операцией против массовых выездов крестьян, борьба с украинской «национальной контрреволюцией» была частью общесоюзной кампании. Сталинская программа выхода из кризиса, как уже говорилось, предусматривала широкомасштабные репрессии, направленные против всех оппозиционных или «подозрительных» слоев общества. Так называемые «контрреволюционные бур-жуазно-националистические элементы» занимали одно из первых мест в списке жертв репрессий, что на самом деле не являлось новым элементом в террористической политике большевиков в целом и Сталина в частности. Уничтожением «национальной контрреволюции» сопровождался перелом конца 1920–1930 гг., массовые операции по национальному признаку были составной частью «большого террора» 1937–1938 гг. и т. д. В 1932–1933 гг. чистки на национальной почве, а также прекращение политики «коренизации» затронули и другие, прежде всего пограничные республики. Например, 19 декабря 1932 г., через несколько дней после принятия постановлений о репрессиях в основных зерновых регионах страны и «украинизации», Политбюро рассматривало доклад руководителей Белоруссии о хлебозаготовках в этой республике. Белорусам было указано, что их работа в сельском хозяйстве «неудовлетворительна» и что годовой план по хлебу они обязаны выполнить безусловно, развернув «решительную борьбу со спекулянтскими элементами и саботажниками заготовок в колхозах и среди единоличников». Одновременно в постановление Политбюро были внесен пункт, повторявший аналогичные решения по Украине. Белорусским властям напоминалось, что «пограничное положение Белоруссии подчеркивает необходимость усиленной борьбы […] с гнилыми, перерожденческими элементами в партии, сплошь и рядом прикрывающими свою антисоветскую работу фальшиво-национальным флагом»[350]. Фактически это было указание о борьбе с «белоруссизацией» и ее сторонниками по примеру борьбы с «украинизацией». Еще более откровенно эту линию Политбюро определило в постановлении от 2 марта 1933 г. «Об извращении национальной политики ВКП(б) в Белоруссии». Белорусские руководители были обвинены в потворстве «буржуазно-кулацким националистическим тенденциям»[351]. В Карелии осенью 1932 — весной 1933 г. (т. е. в тот же период пика голода и чисток) была проведена крупномасштабная операция по делу «заговора финского генштаба». Арестованных карелов, как правило, участников антисоветского восстания 1921–1922 гг. (т. е. по тому же сценарию, что и «петлюровцев» на Украине) обвиняли в «национал-уклонизме». Был поставлен крест на проводившейся до этого политике «финизации»[352]. Этот список можно продолжить.
Кампания борьбы с «национальной контрреволюцией» в период голода в той или иной мере захватила все республики и национальные образования СССР. По своей сути она имела тот же характер, что и выявление «контрреволюционных кулацких организаций» и других «врагов» в преимущественно русских областях. Рост репрессий был ответом сталинского руководства на кризис и нарастание социальной нестабильности. Особый акцент на борьбе с украинской «контрреволюцией» и «украинизацией», как питательной средой «контрреволюции», объяснялся тем исключительным положением, которое занимали Украина и Северный Кавказ в советском государстве в целом, и той конкретной ситуацией, которая возникла в этих двух ключевых регионах СССР в период голода, в частности. Данные о хлебозаготовках дают некоторое представление об этой ситуации[353]:
Как видно из таблицы, из урожая 1931 г. Украина и Северный Кавказ обеспечили более 46 % всех заготовок зерна. Именно от этих основных житниц страны зависело количество зерна, имеющегося в руках государства. Но именно они в хлебозаготовки 1932/33 г. дали огромное снижение сдачи хлеба для государства. Несмотря на драконовские меры, и Украина, и Северный Кавказ дали хлеба более, чем на 40 % меньше, чем в предыдущем году. Положение спасали другие зернопроизводящие области — прежде всего Западная Сибирь и Средне-Волжский край, которые значительно перевыполнили свои планы. В результате если из урожая 1931 г. Украина и Северный Кавказ дали 46 % зерна, то из урожая 1932 г. — только 33 %. Все эти данные объясняют требования Сталина к Украине и Северному Кавказу — он хотел получить «свой» хлеб и был взбешен огромным снижением поставок именно в этих двух ключевых сельскохозяйственных регионах. Требование продолжить несмотря ни на что и любыми способами реквизиции в голодающей Украине и Северном Кавказе и сравнительная «мягкость» хлебозаготовок в других регионах были, несомненно, связаны с уровнем выполнения планов.
Страшный голод и многомиллионные жертвы были ужасным, но самым очевидным доказательством того, что в украинской и северо-кавказской деревне просто не было того хлеба, который требовало от них сталинское государство. Однако эта логика, как уже говорилось, не устраивала Сталина. Отсутствие хлеба он объявил результатом саботажа крестьян и низовых работников, результатом войны крестьян против советской власти. Государству нужен был хлеб, и Сталина не интересовало, сколько крестьян в результате реквизиций умрет от голода. Дополнительным оправданием этой политики, а также фактором, вызывающим опасения по поводу политической стабильности, были традиционно сильные антисоветские и антиколхозные настроения на Украине и Северном Кавказе. Теорию заговора «петлюровцев», развиваемую Сталиным в 1932–1933 гг. определенно подпитывала память о том, что Украина и Северный Кавказ в годы Гражданской войны были областями высокой концентрации антибольшевистских сил. Сталин и его соратники постоянно утверждали, что организации, противостоящие большевикам в 1918–1920 гг., сохранили в подполье свои кадры, и именно они выступают организующей силой саботажа хлебозаготовок и антиколхозной агитации[354]. Совсем немного времени прошло с тех пор, когда именно украинские крестьяне выступали главной движущей силой антиколхозной войны весны 1930 г. Неоднократные волнения вспыхивали на Украине и Северного Кавказе и в 1931–1932 гг. Дополнительным поводом для опасений по поводу Украины, как уже говорилось, было ее пограничное положение и фактор Польши.
В общем, как точно отмечает X. Куромия, Сталин подозревал всех крестьян, но «украинские крестьяне были под двойным подозрением, и как крестьяне, и как украинцы, в то время как русские крестьяне находились под подозрением только как крестьяне»[355]. Именно на Украине и Северном Кавказе в наибольшей мере соединились два мощных репрессивных потока периода кризиса: насильственные хлебозаготовки и национально-политические чистки.
В свете всех изложенных фактов, большой голод предстает как трагедия, вызванная как некоторыми объективными факторами, так и, главным образом, вполне рассчитанными и осознанными действиями или бездействием сталинского правительства. С одной стороны, доведя кризис до крайних пределов, Сталин существенно ограничил возможности государства в смягчении голода. С другой — ярко выраженные антикрестьянские настроения сталинской верхушки и обострившиеся в условиях кризиса опасения социальной дезорганизации и активизации антисоветских сил, прежде всего национальных движений, стимулировали усиление репрессивного курса и нежелание оказывать голодающему крестьянству даже ту минимальную помощь, которую государство могло бы ему оказать.
