Иосиф Крашевский - Маслав
В страхе она вскочила с места и стала прислушиваться, не доверяя собственным ушам, - испытывая скорее тревожное, чем радостное чувство.
- Неужели глаза мои не обманывают меня? Да неужели это он?
Она взглянула вниз, во двор и увидела призрак мужа. Да, это был Спытек. Спытек, которого никак нельзя было назвать красивым, и который давно перестал быть молодым, теперь явился перед нею с окровавленным глазом и отвисшей синей губой, с обвязанной головой, опирающейся на посох, постаревший и искалеченный. Верный Собек поддерживал его, помогая медленно идти.
При этом виде прекрасная Марта, если и не упала в обморок, то только потому, что муж ее не выносил подобных изъявлений нежности; она вскрикнула и, сразу проникаясь чувством супружеского долга, сбежала сверху, громко призывая Касю.
Спытек остановился, узнав знакомый голос, и оглядывался вокруг, ища жену. И вдруг он почувствовал, что она уже обнимает его колени, - это был обычный способ тогдашних женщин, приветствовать своих мужей. Старец молча склонился и поцеловал ее в голову. В эту минуту подбежала Кася и тоже припала к отцовским коленям.
На все эти проявления любви, старый воин не ответил ни одним словом; он также молча склонился к дочери и поцеловал ее в лоб и тотчас же оглянулся, ища скамью, потому что больные ноги его дрожали, и он еле стоял.
Марта, забыв о том, что муж не терпит излишней болтливости, дала волю и языку, и рукам, сопровождавшим рассказ энергичными жестами.
- Ах, господин наш, - кричала она, - если бы вы только знали, что мы тут вытерпели! Боже милостивый! Тысячи смертей! Голод, слезы, страх! Да всего не перечесть! Пожар, крестьянский бунт!
- Нельзя всего и описать!
Спытек, знакомым жестом руки, замыкавшим уста жене, остановил ее жалобы. Он обратил к ней свой налитый кровью глаз, приподнял повязку на голове, показал кровавое веко, под которым остался только след другого глаза, и пробормотал:
- На всем теле нет живого места. - Он покачал головой. - Только чудом осталась душа в теле.
Кася с плачем поцеловала руку отца. Старик, с любопытством пригляделся к разряженным женщинам, словно стараясь отгадать, что они тут задумали без него.
- Не скоро заживут мои раны, не скоро поправится причиненное нам зло и снова построятся спаленные усадьбы и костелы! Некуда нам и возвращаться! От Понца осталась только груда развалин!
Он поднял к небу дрожащие руки и умолк.
Словоохотливая Спыткова тотчас же заговорила о том, как много сделал для них Вшебор Долива. Вшебор по-прежнему пользовался ее расположением. Уж наверное зоркий глаз пани Марты заметил ухаживания Томко за Касей, но дело в том, что она терпеть не могла Белинов, хотя и пользовалась их гостеприимством. У нее накопилось множество обид против них. Ганна никогда не слушала с надлежащим вниманием ее рассказы, многие ее капризы оставались без внимания, а Томко ничуть не старался понравиться ей.
Вшебор, напротив, умел и взгнлядом приласкать, и слушал внимательно, и услуживал пани Марте, не боясь обидеть других. Теперь, когда муж ее воскрес из мертвых, она уж не рассчитывала выйти за него замуж, но желала отблагодарить его за все, - высватав ему дочку.
Спытек нахмурился при упоминании о Доливах.
- Знаю, что он вас спас, - сухо молвил он, - да что за диво, если молодой малый займется бабами?
Жена его облилась румянцем.
- Теперь король Казимир будет платить долги за всех нас, - для этого мы его и привели.
- Молодой король! - хлопая в ладоши, прервала его Спыткова. - Слава Богу, что он вернулся к нам.
- А хоть бы и молодой! - передразнил ее недовольный Спытек, - да только бабам от этого мало пользы, потому что он наполовину монах!
И сказав это, он умолк, словно утомленный беседой и, опершись на посох, задумался.
Вот он нашел жену и ребенка, но что делать дальше с ней и дочерью, да и с самим собою, - он не знал. Дома не было, - значит, некуда было возвращаться; воевать не было силы, а оставаться лишним бременем в доме Белинов - не очень-то было приятно когда-то могучему владыке. Из окровавленного глаза его выкатилась слезинка.
Между тем, в городище становилось все шумнее: съезжались гости. И, желая достойно отпраздновать великое торжество победы, Белина не пожалел откопать из земли бочку старого меду, называемого Мешком. Служанки уже варили соленое мясо, пекли лепешки, заменявшие хлеб, и готовили кашу.
Все приезжие собирались в большой горнице внизу, - в замок прибыли только те, которые привезли с собой Казимира.
Тут был старый Янко Топор, седовласый воевода, опиравшийся на руку сына, Трепка, Лясота и много других.
Для многих приезд Казимира казался просто чудом.
Все знали, что он уезжал из страны, глубоко опечаленный и возмущенный, навеки отрекаясь от своих прав на престол, и что королева Рыкса, не желая для сына такого неблагодарного королевства, отдала его корону в императорскую сокровищницу. Ходили слухи, что Казимир, живя в Кельне у дяди, намеревался возложить на себя монашеское одеяние, чтобы потом унаследовать его высокий сан.
В конце концов, каковы же были силы у молодого короля, чтобы отвоевать королевство, наполовину завоеванное чехами, а наполовину присвоенное себе дерзким Маславом.
Когда гости вошли в главную горницу внизу, все расступились перед ними, приглашая занять места ближе к огню и уступая свои места. Всем было любопытно послушать, что они расскажут, и раньше, чем прибывшие заговорили сами, их уже засыпали вопросами.
На первом месте сидел Янко Топор. Это был человек преклонного возраста, но еще ильный и крепкий, с ясным и веселым лицом, с кудрявой, седой бородой и с длинными, белыми волосами, которые падали локонами по плечам, и составляли оригинальный контраст с румяным лицом. Лицо это носило выражение ума и энергии, и каждый, взглянув на него, сразу угадывал в нем рыцаря и государственного мужа; его мужество, его ум и сердце никогда еще не возбуждали сомнения, и никто, поверив ему, не был введен в заблуждение.
Пока Мешко слушался его советов, все шло хорошо, и Рыкса, поступая согласно с его мнением, - никогда в этом не раскаивалась. Но завистливые люди стали нашептывать им, что Янко Топор хотел властвовать и управлять всеми. Понемногу отстранили его от двора, исключили из числа приближенных короля и перестали слушать его советов.
А он отправился в свой Тенчин и стал там жить, развлекаясь охотой на оленей.
Только тогда, когда погнали Казимира, когда чехи разграбили Краков, Познань и Гнезьно, и Маслав святотатственной рукой посягнул на корону, старый Янко поднялся и сказал:
- Не время сидеть у очага!
И, собрав около себя уцелевшее рыцарство, уговорил их идти вместе с ним искать государя, - наследника короны Пястов...
- Это просто чудо Божьего милосердия, - вскричал Лясота, стоявший подле Янко, гревшегося у очага. - Как же все это произошло? Как же вы нашли короля? И как вам удалось уговорить королеву-мать, чтобы она отдала его?
- Да мы и не пытались этого сделать, потому что знали, что ничего из этого не выйдет, - возразил Топор. - Кто же из вас не знает королевы? Это женщина святой жизни, но она всегда помнит, что мать ее была дочерью императора. Живя на нашей земле, она никогда не любила ее и всегда чувствовала себя у нас только гостьей. И душой и сердцем она всегда была среди своих немцев. От нас слишком еще пахло язычеством. Зная, что у нас делается, могла ли она отдать нам в жертву сына?
- А как же можно было обойтись без нее? - спросил Белина.
- Воля и милость Бога помогли нам, - продолжал Топор. - Я знал, что мы не обойдемся без императора, и что вся надежда на него. Ведь, если чехи теперь грабили и опустошали нашу землю, то впоследствии они могли угрожать и ему. И вот мы решили явиться к императору Генриху, потому что иначе ничего нельзя было придумать.
- Император сначала не хотел ни видеть нас, ни выслушивать. Велел уходить к себе. Вот тут-то мы вооружились терпением. Выгнанные со двора, мы остановились за стенами, на посмешище слуг, но не теряли надежды на милость Божью.
- Генрих Черный несколько раз проезжал мимо нас, пока ему не надоело смотреть на эту толпу упрямцев.
- Однажды, в счастливую для нас минуту, когда император возвращался в свой замок, окруженный свитой из духовных и светских лиц, мы, по обычаю, поклонились ему. Он, заметил нас, долго не отрывал от нас взгляда, а немного погодя, нас вызвали к нему.
- Прежде чем мы решили заговорить, он сам начал речь о том, что мы напрасно приехали к нему, так как он не может и не хочет ничего для нас сделать...
- Милостивый государь, - возразил я. - А я крепко надеялся на Бога и на вашу помощь. Для костела - потеряна страна, в которой процветало христианство, а империя ничего не выиграла от того, что верх взяли изменники, которые хотят освободиться из-под ее власти. Неужели же все эти костелы, разрушенные язычниками, разграбленные сокровища и попранные права жителей захваченных земель не вопиют к Богу о мщении? Если же ни римский папа, и ни вы, милостивый государь, не вступитесь за нас, то весь наш край погибнет, язычество займет его, а Рим и империя одинаково пострадают от этого.
