Сергей Сергеев-Ценский - Утренний взрыв (Преображение России - 7)
- Не обыска, - ареста!.. Обыск и арест - это ведь далеко не одно и то же, - наставительно заметила Надя. - При тебе они постеснялись бы его арестовать!
- А для этого мы с тобой, значит, должны были ночевать там, у них, а не в номере? Что такое ты говоришь, - подумай!
- Отчего же ты к этому так отнесся, не понимаю! - возмутилась Надя. Ведь Колчак теперь там хозяин не только флота, а всего Севастополя даже! А Колчак разве никогда не слыхал о художнике Сыромолотове? Ты мог бы к нему поехать и все ему объяснить, и тогда бы Михаила Петровича освободили!
- Ну уж это вы с Нюрой рассуждаете слишком по-женски! - отозвался Алексей Фомич. - Но непонятно мне совершенно, каким же образом мог стать Колчак хозяином Севастополя, как ты говоришь. Ведь он всего только вице-адмирал, и ведает флотом, а не городом.
- Всем Севастополем теперь ведает! - с особым ударением повторила Надя. - Отцы города там овацию ему сделали, когда он их убедил, что весь город спас!
- Чем спас? Как спас?
- Чем?.. Я тебе не сказала, чем... Тем, что послал какого-то своего адъютанта, - кажется Фока, - что-то в этом роде, - затопить "Марию", и он ее затопил!
- Постой, - как же именно затопил? Каким способом он смог ее затопить? - захотел представить Алексей Фомич, но Надя замахала рукой.
- Не знаю, не знаю! Этого я не знаю, каким способом! С подводной ли лодки пустил... как это там у них называется?.. Торпеду, что ли?.. Ну, затопил, и все! И вот, благодаря этому, все, кто там еще оставались в каютах, погибли, - так вообще в Севастополе говорят... А Колчак объяснил будто бы отцам города, что если бы не затонула "Мария", то мог бы произойти взрыв какой-то необыкновенно ужасный, а за ним тут же на всех прочих судах начались бы взрывы, а после этого перекинулось бы на город, где тоже ведь есть крепость, а в крепости склады и этого самого бездымного пороху и всяких там вообще снарядов... Выходило, по его словам, что ни от флота, ни от крепости, ни от всего Севастополя ничего бы не осталось, и все бы вообще население погибло... вместе с отцами города... Вот за что они его и чествовали: жизнь он им спас!..
- Так называемая детонация?.. Гм, неужели могло быть действительно от детонации такое несчастье?.. - усомнился было Алексей Фомич, а Надя продолжала возбужденно:
- О Колчаке там еще и такое говорят, я слышала. Будто жандармский полковник послал телеграмму о взрыве "Марии" в Петроград Протопопову, знаешь, - министру внутренних дел, - а Протопопов этот, он ведь считается по своей должности еще и шефом корпуса жандармов, и даже в Государственную думу будто бы являлся в генеральской жандармской форме голубого цвета; так что он для севастопольского жандармского полковника, Протопопов этот, прямой и непосредственный начальник, - он ему и донес... А Протопопов Колчаку телеграмму: "Изложите мне все обстоятельства дела о гибели дредноута "Императрица Мария"... Колчак же ему будто, - ведь все-таки министру внутренних дел! - ответил, что он ему не подчинен и ничего излагать ему не обязан и не будет, а жандармскому полковнику приказал немедленно сдать свою должность помощнику и убираться из Севастополя!.. Вот что говорят о Колчаке. Подчинен он будто бы одному верховному главнокомандующему, то есть самому царю, и ему уж послал свой верноподданнический рапорт... И не только там какой-то Протопопов, - а и сам даже председатель совета министров ему не указ, и он его знать не хочет!
В любое другое время художник Сыромолотов, внимательно приглядевшись к Наде, сказал бы ей: "Посиди-ка так немного, - я сейчас!" - и взялся за карандаш или кисть. Однако теперь, хотя и много в ней было для него нового, начиная даже с платья, - голубого с узенькими белыми полосками, отделанного кружевами по воротничку и рукавчикам, и с круглой золотой брошкой, сверкавшей сквозь кружево, - и кончая редким для него возмущением во всех чертах дорогого ему лица, - теперь он только смотрел на нее, слушал и шевелил бровями.
- А не было ли в этом затоплении "Марии" чего-нибудь другого, а не то чтобы заботы об остальных судах и тем более о городе? - спросил он наконец. - Не спасал ли этот Колчак Севастополь от крамолы?
- Именно так многие и думают, - кивнула головой Надя, - особенно после истории с жандармским полковником! Выходит что же? Ведь он, командующий флотом, отвечает перед царем за крамолу в Черноморском флоте, а дело против него начинает жандармский полковник, адресуясь к министру внутренних дел, шефу жандармов!.. Между тем ведь Колчак, когда затопил "Марию", он, собственно, что же такое сделал?
- Спрятал концы в воду? - попытался догадаться Алексей Фомич, но тут же ответил себе сам: - Однако же не все концы спрятал: четыреста с чем-то человек осталось все-таки в живых на суше.
- Вот в том-то и дело, что остались в живых! - подхватила Надя. - И вся задача в первом взрыве, а не в последнем. Фок или другой кто был виновник последнего, он только приказ самого Колчака исполнял. А Колчак притянул себе на помощь детонацию!
- Может, только за волосы притянул, а когда знатоки дела в этом разберутся, окажется, что повод к затоплению был другой, - несколько пошире и поглубже... Вот что значит та картина, какую мы с тобой видели!
- Кстати, детали для картины, как ты просил, откуда же я могла бы получить, если Мишу арестовали? - вспомнила Надя. - Я, конечно, отлично понимала, как они для тебя важны, но...
- Но обстоятельства оказались гораздо важнее всех и всяких деталей, договорил за нее художник. - Обстоятельства страшные, да, - сложные и страшные! И куда они нас приведут, - это мы, может быть, скорее узнаем, чем думали раньше.
- Что касается ближайшего, то, я полагаю, ты не откажешься завтра же вместе со мною поехать опять в Севастополь, а, Алексей Фомич? - тоном просительным, но в то же время и не предполагающим никаких отговорок с его стороны сказала Надя.
Он посмотрел на нее удивленно:
- Мне?.. Ехать с тобою завтра же в Севастополь?.. Гм... Едва ли, да, едва ли удастся нам это сделать.
Алексей Фомич понимал, конечно, что этот его ответ возмутит Надю, но он помнил то, чего еще не знала она, и не навернулось ему никаких других слов, кроме этих.
- Почему? - вскрикнула Надя. - Почему ты не хочешь поехать завтра к Нюре?
Он видел, что после этого выкрика губы ее не только дрожали, а даже дергались, как будто она про себя кричит ему что-то еще.
- Да видишь ли, почему, - медленно, потому что обдумывал каждое слово, начал объяснять Алексей Фомич: - Во-первых, это может быть даже очень рано, да, вот именно, рано, так как следствие только еще началось, а невиновность Миши выяснится через неделю-другую сама собой...
- Так ты, значит, хочешь, чтобы он полмесяца обожженный, в перевязке, сидел под арестом? - еще резче крикнула Надя.
- Успокойся, я ничего этого не хочу, конечно, я только рассуждаю вполне объективно. Ведь следователь должен опросить многих людей, чтобы невиновность одного, - Миши, - для него самого стала ясна. Арест Миши называется, если не ошибаюсь, только предварительным, и ведь он же - офицер флота, а не какое-нибудь частное лицо, каким являюсь, например, я... И вот, ты представь, представь себе эту картину: в военное ведомство, где свои ведь законы, своя дисциплина, врываюсь я, - совершенно частное лицо, ни к чему военному никогда никакого отношения не имевшее, и начинаю говорить, что прапорщик флота такой-то, имярек, ни в чем не виновен, что его арестовали напрасно и так далее в том же духе. Тогда меня, вполне естественно, должны спросить: кто я такой, и почему я знаю, виновен или не виновен прапорщик флота Калугин?
- Так ты, значит, не хочешь ехать?
- Считаю, что это пока... пока, - понимаешь? - совершенно лишнее, ответил как мог спокойнее Алексей Фомич.
- Нет! Как ты хочешь, но ты - эгоист! - крикнула Надя, вскочив со стула.
- Я?.. Эгоист? - очень изумился ее виду Сыромолотов.
- Да! Эгоист! Да!.. Ты - талантливый художник, ты - знаменитый художник, но ты - эгоист!.. Эгоист! Эгоист! Эгоист!
Надя прокричала это слово четыре раза подряд, но, может быть, повторила бы его еще несколько раз, если бы не вошла вдруг в комнату Феня.
Так ей в диковинку было видеть Надю в таком возбужденном состоянии, что она остановилась, войдя, и глядела оторопев.
- Ну что, Феня? - спросил ее Алексей Фомич.
- Да что же, - обмыли, - сказала, взглядывая то на него, то на Надю, Феня. - Обмыли, сертук на него надели мы с Аннушкой, а Дарья Семеновна ордена на сертук нацепила... А тот плотник, какой вчера у нас крыльцо починял, он в гробу доски переменяет: нашел так, что они будто две или три погнили...
- Что такое? В каком гробу? - побледнев, повернулась не к Фене, а к мужу Надя.
- Ты только не волнуйся, Надюша, - взял ее голову в свои руки Алексей Фомич. - Умер твой дедушка.
- Умер?.. Дедушка?.. Когда?
- Да утром нынче, - ответила за Сыромолотова Феня. - Как только телеграмма получилась, что Петичку на войне убили, так и...
Алексей Фомич поглядел было грозно на Феню, но Надя упала ему на грудь без слов, без слез, без чувств.
