Жан Флори - Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи
Некоторые хронисты рассказывают о видении, якобы явленном матери Кербоги. В их числе и норманнский Аноним, который не упустил случая восславить Боэмунда, чья победа в данном случае оказалась предсказанной. Мать атабека, подобно жене Пилата, убеждала сына не идти наперекор божьей воле и пророчествам священных мусульманских писаний, говорящих о неизбежной победе христианского Бога. Кербога вволю посмеялся над ее слабостью, однако она настаивала:
«Дражайший сын, вот уже более сотни лет, как известно из нашей рукописи и языческих свитков, что народ христиан пойдет на нас войной, и что он победит нас повсюду и будет править над язычниками, а наш народ будет повсюду им подчинен. Но я не знаю, произойдет ли это сейчас или в будущем»[458].
Это замечание заслуживает внимания: оно подчеркивает пророческий и даже эсхатологический масштаб предприятия крестового похода, о котором я говорил в недавнем времени[459]. Для людей той эпохи окончательная победа крестоносцев над мусульманами предсказана и христианскими Писаниями, и писаниями самих мусульман. Она должна состояться в конце времен перед явлением Антихриста.
Христиане, продолжала мать Кербоги, победят ее сына. Но его это не убедило:
Он сказал ей: «Разве Боэмунд и Танкред не боги франков и не спасают их от врагов? И правда ли, что они за один завтрак съедают две тысячи коров и четыре тысячи свиней?». Мать ответила: «Дражайший сын, Боэмунд и Танкред — такие же смертные, как и остальные, но их бог отмечает их своей любовью перед другими и дает им в сражении мужество большее, чем прочим»[460].
Боэмунд и Танкред — равные друг другу герои, чуть ли не полубоги![461] Однако, несмотря на это, Кербога остался при своем мнении: он даст бой. То же самое он сообщил и Петру Пустыннику, который, согласно Альберту Ахенскому, предложил ему битву с равным числом предводителей, настоящий «Божий суд», способный решить участь и Антиохии, и веры, которая должна быть признана истинной. Письмо князей христианам Запада, составленное перед этой битвой, выражает те же умонастроения. Предводители сообщают, что они получили послание от «персидского царя», намеренного дать бой христианам; если он победит, то изгонит их; если победят его, то он обратится в христианскую веру со всеми своими людьми, если сумеет убедить их в этом[462].
Итак, крестоносцам предстояло решающее сражение. Оно описано во всех источниках (их более двадцати, причем три документа составлены тотчас же после битвы), поэтому его можно считать событием, засвидетельствованным в истории Средневековья наилучшим образом. Раймунд Сен-Жильский не принимал в нем участия: его капеллан сообщает нам, что он «был болен, почти умирал», и предводители оставили его в городе с двумя сотнями людей[463]. Это нанесло серьезный удар по его престижу, который дорого обойдется ему впоследствии.
Зато Боэмунд сыграл в битве основную роль: именно он был выбран ее предводителем и стратегом. В бою он применил ту же тактику, что и раньше: разделил армию на несколько отрядов, оставив себе командование последним корпусом, которому было поручено вступить в бой в надлежащий момент и в подходящем месте. Затем вся армия вышла из Антиохии, образовав своего рода процессию, во главе которой шествовали епископы, священники и монахи, облаченные в свои церковные одеяния, с крестами в руках. Священное Копье нес Раймунд Ажильский; тот факт, что во время этой процессии турки не отправили в ее сторону ни одной стрелы, он приписал божественной силе копья[464]. Норманнский Аноним, в свою очередь, вложил Священное Копье в руки Адемара Пюиского и приписал божье покровительство крестному знамению, которое творили со стен башни, расположенной у входа в город, оставшиеся в Антиохии христиане[465].
Битва началась только тогда, когда город покинули все христиане, поскольку Кербога хотел истребить их всех, не оставив им возможности вернуться в Антиохию. Он позволил им продвинуться вперед, а сам при этом отходил к горам. Первые же атаки христианских рыцарей обратили турецкие армии в бегство — это была быстрая, непредвиденная, воистину волшебная победа.
Мусульманские источники объясняют поражение Кербоги бегством эмиров: недовольные его тиранией, как и его стратегией в Эдессе, они предоставили атабеку самому справляться с бременем битвы. Тот же, видя, что дело гиблое, в свою очередь спасся бегством[466].
Христианские источники приписывают победу доблести франков и божьей помощи, проявленной в различной манере. Фульхерий Шартрский и Альберт Ахенский довольствуются утверждением, что Бог устрашил турецких рыцарей, которые обратились в беспорядочное бегство[467]. Ансельм де Рибемон и Даимберт Пизанский тоже приписывают победу божьему могуществу, не уточняя ничего более[468]. Раймунд Ажильский, как видно, прежде всего упоминает о покровительстве Священного Копья, которое помешало турецким лучникам, по их обычаю, изрешетить стрелами христиан в то время, когда те медленно выходили из города в процессии. Позднее, во время битвы, Бог увеличил число христианских войск: оно возросло от 8 до 13 отрядов[469].
Участие небесных легионов в битве, как мы видели, было заявлено провидцами. Раймунд Ажильский здесь лишь наводит на мысль об этом; больше подробностей содержит письмо Бруно из Лукки, составленное в октябре 1098 года. Его автор описывает выход христианских войск вслед за выносом Священного Копья и Креста; однако как только христиане вступили в битву, перед ними чудесным образом возник белый стяг, а за ним появилось множество воинов, которые обратили в бегство турок. Никто не знал, откуда они взялись[470]. Тудебод и норманнский Аноним, в свою очередь, открыто сослались на прямое вмешательство святых воителей. Тудебод уже сообщал о нем, указывая на видение провансальского клирика; Аноним же в тот момент «забыл» упомянуть о нем. Однако на сей раз он «вспомнил» о видении, повествуя о битве, которой управлял Боэмунд:
«И вот на горах появились бесчисленные войска с белыми лошадьми и белыми знаменами. Наши, увидев это войско, не знали точно, что это и кто это. Но затем они узнали, что это подмога, посланная Христом, и предводительствовали ей святые Георгий, Меркурий и Деметрий. Эти слова правдивы, ибо многие из наших видели это»[471].
Это настойчивое указание на вмешательство небесных легионов, несомненно, не лишено политического умысла. В нем можно усмотреть своего рода наивысший всплеск чудесного; это ответ Боэмунда «на поле» сверхъестественных явлений, до сего времени игравших на руку его сопернику. Эта настойчивость поможет ему в 1106 году при вербовке воинов во Франции для крестового похода. Помимо того, указание подчеркивает, что победа была добыта силами ангельского воинства, посланного Богом на помощь своим, а также доблестью рыцарей Христа, воодушевленных этим вмешательством и «защищенных прежде всего крестным знамением»: стремительно атаковав турок, они обратили их в бегство и тут же бросились в погоню за ними, не соблаговолив даже захватить добычу в лагере противника.
С другой стороны, указание на помощь небесного воинства приобретает новый смысл. Конечно, Копье, найденное провидцем графа Тулузского, было знамением, посланным Богом для того, чтобы ободрить верующих, возвестив им о будущей победе. Но тогда это была лишь весть о ней. Ныне же, на поле битвы, от знамения перешли к его претворению, от благой вести — к откровению. И воплотили его в жизнь воины Боэмунда при помощи небесных легионов — именно они победили в битве. Священное Копье играло в ней лишь скромную, второстепенную, побочную роль. Вскоре о нем перестали говорить. Его подлинность была даже оспорена, как будет видно далее, лагерем норманнов.
Милостью Божьей крестоносцы победили, однако все ставки, если можно так выразиться, оказались в руках Боэмунда. Свидетельством тому служит поступок эмира, оборонявшего цитадель: признав свое поражение, он пожелал сдаться и попросил, чтобы ему в качестве знака защиты принесли франкские знамена. Граф Сен-Жильский, остававшийся в городе, велел принести ему свой стяг. Норманны возмутились — ведь эмир должен сдаться Боэмунду и только ему. Эпизод, рассказанный Анонимом, не потерял ни остроты, ни значимости произошедшего:
«Граф Сен-Жильский, который стоял у цитадели, приказал принести ему графское знамя. Эмир принял его и с тщанием поднял на башне. Лангобарды, стоявшие там, тотчас сказали: «Это знамя не Боэмунда». Эмир спросил: «А чье же оно?» Они ответили: «Графа Сен-Жильского». Он подошел и, сняв знамя, вернул его графу. Но в тот самый час прибыл достопочтенный муж Боэмунд и дал ему свое знамя»[472].
