Георгий Вернадский - Русское масонство в царствование Екатерины II
Однако «не требуется великого размышления, чтобы почувствовать, сколь трудно представить себе добровольное соединение целого народа. Чтобы мнения всех могли быть единогласны, надобно, чтобы все одинаково представляли себе побудительные причины и условия нового обязательства; а сего не бывало и быть никогда не может…
Кроме того, что надлежало во всяком члене утушить склонность к любоначалию или желание быть близким к начальнику, требуется еще соглашение бесчисленных мнений, которое никогда еще между людьми не встречалось, как о выгоднейшем образе правления, так и о всеобщей и частной пользе и о множестве других вещей, которые должны составлять статьи договора».
Кроме того, «в самой вещи добровольное общежительства учреждение есть столь же неправедное и безрассудное дело, сколько и несбытное; потому что в нем должен человек человеку вручить такое право, которым сам не обладает, то есть право располагать самим собою; и потому что когда отдает право, которого сам не имеет, то делает договор ничего не значущий, которому ни начальник, ни подчиненные не могут дать никакой силы, поелику не мог он связать ни того ни другого».
На место теории естественного права Сен-Мартен ставит свое теософическое обоснование происхождения власти и подчинения, святых царей и падших рабов.
«Чтобы решить вопрос, стоит только посмотреть на человека. Жизнь его не есть ли цепь непрерывных зависимостей?.. Одни попускают себя в порабощение и падают при бесчисленных камнях преткновения, которыми усеяна сия тина стихийная, другие мужественно и счастливо избегают оных.
И так должно сказать, что кто больше предохранит себя от оных, в том меньше обезображена будет идея начала его, и тот менее удалится от первобытного своего состояния…
Тот, кто предохранил себя… становится владыкою не только по самому делу и необходимости, но и по долгу. Он должен овладеть павшим человеком и не давать ему ни малой свободы в его деяниях как для удовлетворения законам начала его, так и для безопасности и примера общества: он должен употреблять над ним все права рабства и подданичества; права, столь же праведные и существенные в сем случае, сколько непонятные и ничтожные во всяком ином обстоятельстве…
Владычество сие не токмо нельзя почитать угнетением и притеснением естественного общества, но должно почитать его твердейшею оного подпорою и самым несомнительным средством к подкреплению его как противу злодейств членов своих, так и противу нападений всех его врагов.
Одеянный сим достоинством, поелику не может быть блажен иначе, как придержася крепко тех качеств, которыми приобрел он владычество, старается для собственной пользы устроить блаженство подданных своих…
Помощью света сего должен он иметь возможность обозревать вдруг и с успехом удовлетворять нуждам всех частей правления, знать твердо истинные начальные основания законов и правосудия, уставы воинского порядка, права частных людей и свои, равно как и то множество пружин, которыми движется государственное управление.
Также должен (истинный царь) иметь возможность устремлять взор свой и власть свою простирать и на те части государственного управления, которые ныне во многих державах не поставляются главною целью, но которые в том правлении, о котором мы говорим, должны быть крепчайшим узлом; то есть религия и излечение болезней. Наконец, даже и в художествах, к увеселению ли, к пользе ли служащих, не может он не наставить на путь и не показать истинного вкуса. Ибо светильник, счастливо полученный им, разливая повсюду свет, долженствует ему освещать все вещи и открывать связь оных…
Но в естественном порядке, если б каждый человек достигал до последней степени своего могущества, то каждый человек был бы царь. Но как цари земные не признают других царей своими владыками, и, следственно, не подчинены друг другу: так и в сем случае, если бы все человеки вступили в полное владение своих прав, то ни владык, ни подданных людей же не было бы между людьми… Но сие, повторяю, не в теперешнем состоянии вещей быть может, чтоб все человеки достигли до сей степени величества и совершенства, которая учинила бы их независящими друг от друга; и так ежели с начала сего откровенного состояния были всегда между ими начальники, то надобно надеяться, что и всегда оные будут…»
Перекладывая книгу «О заблуждениях и истине» на свои понятия, Елагин излагал в упрощенном виде тонкие извивы теософской мысли автора[245]. Помимо творения самого Сен-Мартена, Елагин пользовался как толкованием вышедшей в 1784 году книгой «Suite des Erreurs et de la Verite ou developpement du livre des hommes rappeles au principe universel de la science»[246].
В I части своего «Учения древнего любомудрия» Елагин рассуждал о происхождении государства. По его словам, «Моисей внушил слушателям повиновение власти, которою общества утверждаются, цветут и благоденствуют. Сие необходимое к блаженству рода человеческого, который по слабости естественных сил своих неудобен подобно зверям жить в одиночестве». Свои мысли Елагин подкрепил ссылкой на Сен-Мартена: «Смотри о сем изрядное рассуждение: «Зависимость — первое состояние человека; природа рождает его слабым и неспособным самому доставить себе ни одну из нужных ему вещей; она его доверяет и подчиняет безусловно нежности отца и матери»».
Елагин делал такой вывод: «Ибо, как сидящей на пламенном престоле есть благий всея Селенные и купно рода человеческого Отец и Владыко, так и естественный отец тоже рожденным от него чадам есть владыко; и как подобает Тому власть повиновение и почитание, от всего во вселенной существуемого, так и родшему подобает власть, послушание, благодарение и почтение детей его: Бог есть Творец всея Селенные и яже в ней; Он благий о творении Своем попечитель; так равно и естественный отец есть творец сына своего и попечитель о воспитании и содержании его: а потому, как Бог есть беспредельный Владыко твари всея, так и отец есть господь и властелин собственных детей и дома своего. При сем предусматривая он вдали и политические многородных обществ составы и в них властей постановление, предварительно увещевал с верностию и усердием повиноваться властям предлежащих, ибо по глаголу Апостолову, «несть власть яже не от Бога» и что монарх есть глава и отец народа своего. Таковы, любезные братья… как вы сами видите, существенные царственной науки нашей содержания; ибо в них и о истинной религии, и о существе духовном, и о веществе телесном и о первоначалии властей, общества содержащих, предлагается».
По умозаключениям Елагина можно ясно представить, как именно понимали Сен-Мартена русские его читатели и что особенно их привлекало в творении французского мистика.
Не забудем, что Елагин толковал Сен-Мартена и Панину и что самому Елагину помогали учитель Новикова Рейхель и розенкрейцер Эли.
2. Задачи общественной деятельности
Расходясь в воззрениях на сущность и происхождение государства, масонство было едино в стремлении содействовать правильному его развитию. Ни рационалистическое, ни тем более мистическое масонство не выключали из круга своей деятельности улучшение (или спасение) общества и государства. Сам дух масонства, по словам одной из речей XVIII века, требовал «устроить счастие соотечественников», «воспламениться ко благу государственному» и «созидать благо общественное».
С этим требованием предстояло, однако, примирить то настроение, которое находилось в основе масонской мудрости: признание первенства за внутренней жизнью по сравнению с внешней.
Успехи и достижения, разочарования и горести внешней жизни не имеют существенной ценности по этому взгляду. Прежде всего нужна работа над своей собственной душой. Только через эту работу можно добиться истинного блага и истинной свободы.
«Наружная независимость никоим образом внутренней свободы произвести не может», — говорил Шварц. «Истинная есть свобода от страстей, а не от начальства», — выражал ту же мысль Поздеев.
«Если бы кто спросил пленника, или галерного невольника: чего он желает, то без сомнения получил бы в ответ — Вольности. А может быть, рабы сии ведают всю силу, в слове сем заключающуюся, с того только времени, как лишились своей свободы. Так говорит подданный Тиранна, или когда не смеет сего сказать, то воздыхает он более о вольности, нежели гражданин республики». Между тем все равно «человек повсюду ограничен. Желал бы он измерять небо, пройти все звезды; но тяжесть его тела привязует его к земли. Способен он к блаженству, но тысячные препятствия удаляют его от оного»[247].
«Система каменщичества, — говорилось в «Магазине» 1784 года, — совершенно противоположна беспорядку и необузданности, и не позволяет никакой другой свободы, кроме нравственной… Тот только действительно свободен, кто разумен и добродетелен, или кто повинуется законам и исполняет свои должности».
