Нина Соротокина - Закон парности (Гардемарины, вперед - 4)
- Мелитрисе Репнинской? Он разыскивает ее по всей Пруссии. В Познань за ней поехал...
- В Познань? - прошептал мальчик.- Князь Никита был в Познани? А я...- в его голосе послышались слезы.
Александр вырвал голову из его рук и посмотрел внимательно на обиженное, худенькое личико, под глазами синяки, губы пухлые, уголки кровят, видно, от недоедания.
- Княжна, это вы? - спросил он шепотом, заранее уверенный в ответе. - Ти-ише...
- Свят, свят. Бог Саваоф... Как вы здесь оказались?
- Это длинная история. Вы поможете мне выбраться отсюда?
- Жизни не пожалею. Здесь где-то в крепости среди пленных пастор Тесин. Он близко сошелся с Никитой. Может быть, он о князе что-нибудь знает?- Мелитриса закивала быстро, завязала бинт тугим узелком. На этом и расстались.
Неожиданная встреча потрясла Александра. Он понял, что судьба вручила ему обязанность заботиться об этой несчастной и странной девушке. Но как держится! Ни слова жалобы... Она, наверное, мерзнет в этой жалкой одежде, но это не главное - одна среди мужичья, никто же не знает, что она девица. Сколько вопросов он должен ей задать, чтобы осмыслить происходящее. Но, может быть, это нескромно- лезть в чужую душу? Ой... какая, к чертовой матери, скромность? Мы в плену!
На следующий день Белов с нетерпением ждал появления "мальчика", но им удалось обменяться только двумя фразами.
- Вы спросила пастора про Никиту?
- Да, но он отказался говорить на эту тему.
- Вы сказали ему - кто вы?
Мелитриса отрицательно покачала головой.
- У пастора Тесина здесь очень много забот, зачем отягощать его плечи еще одной?
- Но почему?
- Боюсь, его очень смутит сама мысль, что я женщина. Нельзя требовать от него больше, чем он может дать. Он и так мне помог. Он святой, право слово...- Мелитриса говорила спокойно, ласково, как-то очень женственно клоня голову набок,
Удивительно, что другие не угадывали в "мальчике" девицу. Прозрев, Александр уже забыл, что и сам испытывал к помощнику лекаря только жалость и благодарность. Он присмотрелся к своим товарищам, пожалуй, они были внимательнее, чем он сам. Во всяком случае, все с "мальчиком" были ласковы, обращались зачастую на "вы", но никто не задавался вопросом- как он сюда попал- Видимо, легенда о том, что "мальчик" сын покойного полковника, достигла и офицерского каземата. А хорошо бы, чтоб эти охламоны хоть материться при Мелитрисе перестали! Может быть, поставить их на место, раскрыть им глаза. Знаешь, гардемарин, и думать забудь! Это не твоя тайна.
Обращение к себе забытым юношеским "титулом" заставило Белова улыбнуться. А ведь само выскочило! Неужели жизнь опять требует от него романтических подвигов? Жизнь, господа, Родине, честь, господа, никому! И вперед, гардемарины!
На следующий день Белову выпала очередь дежурить у окна и оповещать раненых о жизни крепости. Дежурству этому каждый в казарме радовался, как подарку. Белов расположился с комфортом, даже соломы подстелил, чтоб задница от камней не мерзла.
- Господа, у нас гости... Ого, карета о двух гнедых... очень недурных, между прочим. Карета из дорогих, кто-то к нам пожаловал из начальства...
Лакированная карета имела очень странный силуэт, она была выше обычной и из-за обилия багажа казалась брюхатой. Карета обогнула по дуге широкий двор и остановилась возле входа в главную башню.
- Ба... штатский,-крикнул Белов, глядя на вылезающего из кареты пассажира, тот поднял лицо, и Александр обмер.- Банкир... он же Сакромозо,- прошептал он одними губами. .
В лазарете шла активная игра, поэтому раненые не обратили особого внимания на внезапное молчание "впередсмотрящего".
За Сакромозо из кареты вылез плотный верзила - монах. А не эти ли могучие плечи он видел рядом с Цейхелем в польской деревне?
- Ой, неужели... быть не может... Василий Федорович...- вдруг услышал Александр шепот за спиной.
Рядом стоял "мальчик", он подошел совсем неслышно и через плечо Александра внимательно смотрел во двор.
- Какой еще Василий Федорович?- прошептал Белов подозрительно.
- Лядащев... Да вон же он... кучер!
Белов всмотрелся внимательно. Да, это был он, костюм простолюдина сидел на нем ловко и естественно - со спины, а профиль вызывал невольную улыбку. Ну и пузат был Василий Федорович, словно на шестом месяце. О... пошелпошел... походка явно чужая, хромает и ногу волочит при ходьбе. А может быть, он ранен?
- Ну вот, теперь все будет хорошо,- истово перекрестилась Мелитриса.- Это он за мной приехал,- глаза ее опять влажно заблестели, но никаких тебе слез, только восторг.
- Да откуда же он знает, что вы здесь? - рассеянно прошептал Александр.- Видно, у него в этой крепости свои дела. Но во всяком случае, гардемарины, это нам очень на руку!
Лядащев
Мудрец Монтенье своих трудах писал: "...пока мы сами устанавливаем правила своего поведения, мы обречены на чудовищный хаос". Цитату эту вспомнил Лядащев, когда очутился во внутреннем дворе Кистринской крепости. Изречение всплыло в памяти .вроде бы и некстати, потому что Монтень употребил его, кажется, относительно обычаев в чужой стране, но Василий Федорович примерил цитату на себя, и она пришлась ему впору, как старый камзол.
Правила своего поведения надо устанавливать, сообразуясь с общими правилами, ситуацией и законами бытия, которые говорили ясно - надо брать Бромберга, а если хотите, Сакромозо, еще на постоялом дворе:
двое на дворе справились бы, а он, Лядащев, пошел на поводу собственной натуры, ввязавшись в авантюру, суть которой - проникнуть вместе с банкиром в логово Фридриха и в его секретный отдел в Берлине. Вместо этого они явились в сожженный Кистрин и сколько проторчат здесь - неизвестно.
Банкир, он же рыцарь, все время опережал Лядащева на один ход. Когда по зрелому размышлению и сопоставлению фактов связей стало ясно, что банкир и есть Сакромозо - право же, больше некому! - и осталось сделать один мазок на пестром полотне - визуальное опознание, банкир сбежал в Лондон. Чиновник из Тайной канцелярии, специально для опознания приехавший из Петербурга, только крякнул от возмущения:
- Надо было брать! Сами же говорили, Сакромозо - резидент прусского секретного отдела!
- А если это не он? Если мы ошибаемся?
- Но мы же прислали вам словесный портрет. Неужели этого мало?
- Да он растолстел, как боров! - взорвался Лядащев.- Ваш словесный портрет ничему не противоречит, но ничего не утверждает. Рост, цвет глаз, породистый нос - это еще не улики!
- Ну давайте пройдем все по пунктам...
- Пунктами мы ничего не добьемся. Вам надобно его дождаться.
- А если он вообще не вернется в Кенигсберг? - возопил чиновник.
- Вернется. У него здесь банк.
Чиновнику нашлась работа в военной канцелярии в замке. Он не жаловался на вынужденную задержку, каждому охота пожить за границей и добавку к жалованию получить.
О возвращении банкира сообщил агент Почкин, который в страшном возбуждении явился на секретную квартиру, тыча в лицо туго свернутую бумагу.
- Вот... письмо. От ве-ернейшего человека- капитана Корсака.
- Тесен мир,- усмехнулся Лядащев.- Я и не знал, что Алексей Иванович интересуется нашими делами. Ты прав, он честнейший человек. Кто доставил письмо?
- Матрос со "Св. Николая". Фрегат Корсака еще в море, а матрос приплыл на взятом в плен галиоте... вместе с банкиром.
Лядащев развернул бумагу, через минуту снисходительная улыбка исчезла с его лица. В письме Корсак очень толково и подробно излагал встречу с прусским галиотом и его пассажирами.
- Похоже, именно Блюма я видел у белого особняка,- задумчиво сказал Лядащев.
- Черт с ним, с Блюмом. Я за ним сам поеду в Мемель. Банкира надо брать.
- Завтра же утром устроим визуальное опознание,- педантично заметил Лядащев.
За домом Бромберга было установлено наблюдение. Трудность состояла в том, что банкир из дома не выходил, но стало известно, что он оформляет выездной паспорт на два лица. Приказ паспортному отделу последовал незамедлительно - ни под каким видом бумаг не выдавать.
Визуальное опознание состоялось весьма традиционно. Через два дня к вечеру банкир выполз-таки из дома, решив напоследок посетить Торговый дом Альберта. Малина. В этот краткий промежуток времени и места наш чиновник и столкнулся с ним в буквальном смысле нос к носу.
- Простите, я чуть не сшиб вас с ног. Сударь, дурацкая привычка, задумался... нет бы посмотреть под ноги. Еще раз прошу извинения.
Банкир молча выслушал весь этот вздор и важно проследовал дальше, а чиновник бросился к Лядащеву, чтобы выпалить с порога:
- Узнал, Василий Федорович! Он... рыцарь, все эдак же щурится и морда надменная. Но раздобрел... Не иначе у вашего Сакромозо сахарная болезнь или печень не в порядке!
- Сегодня ночью будем брать, чтоб без шума. Все было предусмотрено, но не учли малой блохи - переписчика-взяточника. Неведомо каким путем эта мразь оформила и выдала банкиру паспорт. Когда Лядащев в сопровождении пяти офицеров явился ночью к дому Сакромозо, птичка уже улетела. Следивший за домом агент успел проследить, по какой дороге банкир выехал из города, а дальше - ищи-свищи.
