Егор Иванов - Вместе с Россией (Вместе с Россией - 2)
"Выступавшие на означенных сходбищах ораторы подчеркивали общность интересов "всего мирового пролетариата", настаивали на обязательности для сторонников социалистических тенденций всеми мерами и средствами бороться против самой возможности войны, независимо от поводов и причины начала таковой... рекомендовали призываемым в ряды армии запасным обратить всю силу оружия не против неприятельских армий, состоявших из таких же рабочих пролетариев, как и они сами, а против "врага внутреннего в лице правительственной власти и существующего в империи государственного устройства".
Николай Романов находился в самом подавленном настроении. Он никак не мог осознать, что империя вступила в войну. Царь не мог сосредоточиться на бумагах, в глаза лезла телеграмма Распутина: "Крови-то! Крови! Останови! Григорий". Прочитав ее еще раз, Николай перекрестился и отложил бланк подальше. Принялся изучать проект сегодняшней своей речи в Зимнем дворце, принесенный Фредериксом. Слова не лезли в голову.
"Дочитаю на борту яхты!" - лениво подумал царь, и стало обидно, что в такой дивный день, когда перед окнами "Александрии" призывно голубели воды Финского залива, надо ехать в Петербург, отбывать службу в Зимнем и общаться с народом... Царь не любил и всячески избегал этого общения. Но сегодня...
Вошел Фредерикс, и по его почтительному поклону Николай понял, что пора собираться в путь. Спустя четверть часа малая императорская яхта "Александрия", имея на борту царскую семью, полным ходом шла в Петербург.
Сидя в салоне, украшенном красным деревом и вишневым бархатом, Александра Федоровна готовилась к встрече с русским народом. Она уговаривала себя не выражать никаких чувств перед толпой, готовилась демонстрировать уверенное спокойствие великой государыни, которой уготовано будущее, ничуть не менее славное, чем жизнь прабабки ее супруга Екатерины Великой. Александра Федоровна с некоторых пор стала думать, что по своим царственным качествам и человеческим достоинствам только она одна способна войти в русскую историю как настоящая соперница Екатерины Второй. "Государство, как и мужиков, следует держать в строгости, самодержавие нетленно и вечно, как мир" - таковы принципы Аликс, которыми она никогда не поступится.
Царица не переживала, что Россия втянута в войну с Германией, на первый взгляд война не таила никакого риска: Антанта явно располагала большими силами, чем Срединные империи. Однако в сердце от предстоящей встречи с тысячными толпами людей все же возникал легкий холодок. Даже чудесная погода, придавшая этой воскресной поездке характер почти увеселительного путешествия, не могла развеять русскую царицу. Александра Федоровна оставалась задумчивой. За все время пути до Николаевского моста, где императорская семья должна была пересесть на небольшой паровой катер, ее величество не произнесла ни слова.
На берегах Невы подле Зимнего дворца яблоку негде было упасть. Только к Иорданскому подъезду прямо от воды по граниту ступеней и торцам мостовой проложен красный ковер и по обе стороны от него на сажень оставлен проход.
Лабазники и белоподкладочники, отставные офицеры и чиновники, домохозяева и мелкие предприниматели, рабочая аристократия и зажиточное крестьянство из окрестных сел - все это собралось сегодня к Зимнему дворцу выразить верноподданнические чувства, излить шовинистический угар, которые обуяли их при первых звуках военных труб. Царь и царица приняли этих людей за "великий русский народ" и умилились от соприкосновения с ним на Дворцовой набережной, у Иорданского подъезда Зимнего.
Через толпу, вставшую на колени, царская семья проследовала во дворец. Николаевский зал был полон. Три тысячи человек, в большинстве - офицеры в походной форме своих полков, затихли при виде монарха.
Царь явился в полевой форме пехотного полковника. Александра Федоровна и великие княжны - в белых простых платьях. Наследник нездоров, он остался в Петергофе...
Царская семья занимает место у алтаря в центре зала. На столе, крытом алым бархатом, - корона, скипетр и держава. Огромная красная шпинель, на вершине короны обрамленная бриллиантами в форме креста, оказалась в луче солнца и брызжет кровавым огнем.
Церковный хор грянул "Тебе бога хвалим!". Начался молебен. Огромный зал зашелестел, когда православное воинство начало креститься. Николай также истово творит крестное знамение, устремив глаза, полные слез благости, на чудотворную икону Казанской Божьей матери, взятую специально для молебствия на несколько часов из Казанского собора.
Неподвижна, точно мраморная статуя, стоит среди зала императрица. Ее голова высоко поднята, она не крестится, а время от времени закрывает глаза, словно от крайнего страдания. Ее лицо покрыто багровыми пятнами, губы плотно сжаты, зрачки остекленели. Кое-кому из критически настроенных придворных кажется, что приступ истерии вот-вот сразит ее...
Хор поет многолетие царствующему дому и государю императору. Молитва окончена, но тот же басовитый дьякон начинает читать царский манифест народу: "Милостию божией мы, Николай Второй, император и самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский и прочая, и прочая, и прочая... Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови со славянскими народами... вынуждена... принять необходимые меры предосторожности... перевести армию и флот на военное положение..."
Мощный бас дьякона гремит в полной тишине не только под сводами Николаевского зала, но хорошо слышен во всех соседних помещениях Зимнего. Через открытые окна он проникает на улицу, где ему внимает толпа.
Дьякон вещает о том, что самодержец "...прилагал все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров", что Германия "внезапно объявила России войну" и теперь он вынужден воевать, чтобы оградить честь, достоинство и целостность империи.
Николаю, который еще два часа назад читал этот документ, теперь странно было слышать его в столь мощном и артистическом исполнении. Он звучит для него, словно эхо в горах, за которым последует обвал. Но кое-что из желанных мыслей он все же улавливает: "...В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение царя с его народом и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага!.."
Чтение манифеста окончено, государь приближается к алтарю, чтобы поднять руку над Евангелием, которое ему подносит первосвященник.
Затем царь держит речь к армии и гвардии, цвет которых собран сегодня здесь, в Зимнем дворце. Неожиданно для себя он не пользуется шпаргалкой, припасенной внутри фуражки, а говорит уверенно и с необыкновенным подъемом. Он заканчивает речь словами, которые за сто два года до него произнес в присутствии той же иконы Казанской Божьей матери его пращур Александр Первый, объявляя войну вторгшемуся в Россию Наполеону: "...Я здесь торжественно клянусь, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли русской..."
Громовыми раскатами "ура!" покрывают его последние слова офицеры. "Ура!" начинает перекатываться по набережной Невы. Перед царем, глаза которого необычно сверкают, опускается на колено великий князь Николай Николаевич. Его примеру следует весь зал. Минут десять в зале стоит неистовый шум, который переходит в звуки гимна "Боже, царя храни!". Многие дамы и даже офицеры плачут, не скрывая слез.
Как всегда, первым находится комендант дворцовой охраны генерал Спиридович. Он пытается проложить дорогу царской семье к выходу в покои, но офицеры гвардии, обступив царя, целуют ему в экстазе руки, края одежд царевен и царицы...
Наконец Николай Александрович и Александра Федоровна покидают зал и через внутренние апартаменты проходят к балкону. На Дворцовой площади - море голов стотысячной толпы, хоругви, знамена, иконы, портреты царя. Толпа грозно гудит. Когда на балконе появляется самодержец, толпа, как один человек, падает на колени и запевает гимн. Они готовы бить "австрийцев, немцев и германцев".
...Спустя сутки такая же толпа разгромила и подожгла германское посольство.
32. Париж, август 1914 года
На Париж стремительно набегали минуты, когда Германия объявит Франции войну. Уже начата мобилизация, и колонны резервистов нестройно маршируют по улицам в сторону Восточного, или Страсбургского, вокзала. Будущих солдат сопровождают их подружки. Мужчины идут, усыпанные цветами. Толпа на запруженных народом центральных улицах столицы возбужденно кричит: "Да здравствует Франция!", "Да здравствует Россия!" В районе Елисейских полей и улицы Сен-Оноре, где расположено английское посольство, можно слышать выкрики: "Да здравствует Англия!"
Британскому послу, розовощекому и упитанному лорду Берти, пока неизвестно, вступит ли его страна в бой на стороне своих союзников. Посол в этом не уверен. Поэтому он приказал опустить шторы на окнах, затворить ворота, чтобы толпа ненароком не ворвалась на посольский двор и не устроила демонстрацию протеста против молчания Лондона.
