Николай Манвелов - На вахте и на гауптвахте. Русский матрос от Петра Великого до Николая Второго
Напомним также, что как офицерам, так и матросам запрещалось ношение гражданской одежды — даже в отпуске. Офицеры же не имели право появляться в «партикулярном» платье и дома.
Если же из берегового экипажа на корабль назначались матросы с некомплектным обмундированием, то начальник эскадры легко мог разразиться приказом, подобным тому отношению, что отправил Павел Степанович Нахимов будущему адмиралу Николаю Федоровичу Метлину. Дата подписания отношения — 18 июля 1848 года «Из числа присланных из вверенного вам экипажа[184] нижних чинов для укомплектования команды фрегата “Коварна” 6 человек по неимению у них постелей, тюфяков, рабочего платья, шинелей, мундиров и белья[185] я приказал командиру фрегата “Коварна” отправить обратно в экипаж».
Единственное, что приходилось покупать на берегу, так это фуражки и бескозырки. Корабельные портные браться за них отказывались, а казенные головные уборы были «непригодны для ношения на голове».
Во время осады Порт-Артура флотскому начальству приходилось постоянно придумывать, как заменить ветшающее и поврежденное обмундирование. Вот выдержка из рапорта временно командующего Квантунским флотским экипажем капитана второго ранга Михаила Владимировича Бубнова на имя командира порта Артур контр-адмирала Ивана Константиновича Григоровича от седьмого ноября 1904 года:
«По обмундированию команды,[186] чувствуется лишь недостаток шинелей, хотя на позициях все люди шинели имеют. Валенки, исправленные из старых, начинают, понятно, снашиваться и недостаток их я заменяю теплыми портянками, для чего служит найденный в Артуре запас фланели и бумазеи. Полушубков тоже не много и хватит только на людей, находящихся на позиции. Быстро снашиваются на позиции сапоги и это самое большое горе ротных командиров; сапожников мало, и они не успевают нашивать и чинить износившееся. Если бы были отпущены в экипаж машины для шитья сапог, чтобы команде выдавать не товар, а готовые, сшитые заблаговременно в экипаже сапоги, то теперь они были бы неоценимы».
Естественно, крайне остро стояла проблема стирки белья и одежды-До активного внедрения пара и электричества одежду и белье сдавали либо прачкам в портах, либо обходились собственными средствами. Например, крайне нередки фотографии боевых судов Российского Императорского флота, весь такелаж которых увешан сохнущим матросским и офицерским обмундированием.
Был и еще один способ — одежда полоскалась, обрабатывалась мылом и закладывалась в чистый мешок. Затем сверток с вещами опускался за корму, где вода, отбрасываемая от винтов, тщательно прополаскивала содержимое мешка. Самое главное в этой ситуации было не забыть о спущенных вещах — в противном случае, владелец мог вытащить только пустую веревку.
С наступлением века пара ситуация резко улучшилась — на кораблях первого и второго рангов постепенно появились механические прачечные. Впрочем, многие моряки были недовольны их работой. Жаловались на качество, а также то, что одежда пахнет «мятым паром». Таким образом, портовые прачки вряд ли могли пожаловаться на недостаток заказов.
Давайте зайдем в прачечную бронепалубного крейсера первого ранга «Аврора». Здесь стояли электрическая и ручная стиральная машины, «отжимальная машина» и ручной каток, которым гладили белье.
Нижние чины использовали для глажки белья и обмундирования собственные койки. Мы не оговорились — именно койки. Постиранная одежда и нижнее белье вечером аккуратно раскладывались в гамаке или на мытом полу, после чего сверху клался тюфяк. Затем на получившейся конструкции располагался владелец спального места и засыпал Утром из-под тюфяка вынималась уже разглаженная одежда Примечательно, что данный способ использовался и после октября 1917 года
Как рассказывал дед мой жены, вице-адмирал ВМФ СССР Юрий Ковель (1912–1989), именно так приводили в порядок обмундирование курсанты военно-морских училищ даже в начале 1930-х годов. Тем более что многие корабли, на которых они проходили практику, начинали службу еще во времена царского флота. Например, крейсер «Аврора» и учебное судно «Комсомолец», первоначально именовавшееся «Океан».
Надевать свежую одежду и белье было принято перед боем или сильным штормом, когда ни у кого не было уверенности в благополучном исходе. По сути, речь шла о подготовке смерти и надевании аналога савана
Впрочем, саван был последней формой «от казны», которая полагалась нижнему чину. Так, по положению от 1829 года, скончавшимся нижним чинам православного вероисповедания полагался гроб, два с половиной аршина[187] холста, венчик и, естественно, разрешительная молитва. Мусульманам полагалось 18 аршин холста, а евреям-иудаистам — 21 аршин холста
Существовало и дополнительное обмундирование, которое полагалось нижним чинам, выполнявшим те или иные работы.
Так, 9 ноября 1864 года высочайшим приказом на основании мнения Адмиралтейств-Совета были введены дополнительная рабочая одежда для «нижних чинов, комплектующих землечерпательные машины Морского ведомства и мусорные при них лодки». Таковым матросам и унтер-офицерам должны были выдавать дополнительно пару личных сапог с длинными голенищами, рубаху с брюками небеленой парусины, а также кожаный фартук и две пары кожаных перчаток. Все эти вещи должны были выдаваться со складов в начале кампании, а с ее окончанием — возвращаться обратно на хранение.
Не были забыты и судовые медики. К примеру, с 1890-х годов корабельные фельдшеры и санитары должны были при береговых строевых занятиях таскать утвержденный 15 апреля 1892 года «врачебно-десантный ранец», заменивший аналогичный предмет амуниции, утвержденный первого августа 1873 года Несомненным плюсом нового ранца было то, что весил (в полном сборе) почти на 10 фунтов легче своего предшественника — 29 фунтов вместо 39 фунтов (13,1 килограмма против 17,6 килограмма соответственно).
Ранец представлял собой жестяной ящик из пяти отделений, покрытый, в отличие от предшественника образца 1873 года, не «телячьей кожей шерстью вверх», а двойным слоем непромокаемой парусины. Помещенные внутрь лекарства, инструменты и перевязочные средства были рассчитаны на 100 человек десанта из расчета 330 раненых и заболевших.
Перевязочные средства были представлены 7,5 аршинами (5,3 метра) мягкой антисептической марли, 60 золотниками (258 граммов) гигроскопической ваты, 7,5 листами парафиновой бумаги, 12 треугольными платками-косынками (поровну большими и малыми), 48 (34,1 метра) аршинами холщовых бинтов, 25 аршинами (17,8 метра) марлевых бинтов, 24 аршинами (17 метров) тесьмы, двумя аршинами (1,4 метра) «липкого пластыря, намазанного на полотно, в пенале», 24 золотниками (103 грамма) обыкновенной ваты, дезинфицированной губкой весом в одну унцию (30 граммов). Кроме того, полагалось иметь два золотника (около девяти граммов) швейных ниток, склянку с половиной золотника (около двух граммов) белого кручёного антисептического шелка, шесть узких и шесть широких деревянных складных шин, по 12 простых и «американских[188]» булавок, а также 12 швейных игл.
К инструментам относились три «турникета[189] полевых с пелотом», три каучуковых турникета длиной в один аршин (71 сантиметр) и шириной в полтора вершка (6,5 сантиметра), одна пипетка с гуттаперчевым колпаком, стеклянная мензурка, шприц Проваца[190] объемом один миллилитр, каучуковая трубка для ирригации с наконечником Лейтера, ножницы, нож с пробочником (штопором), две стеклянные фляжки («оплетенные камышом с привинчивающимися оловянными стаканчиками»), каучуковый почкообразный тазик длиной четыре вершка (17 граммов), металлическая коробка (для порошков, раствора морфия и шприца), два пенала (для хранения пластыря и масляной бумаги), а также масляный фонарь с рефлектором.
Что касается медикаментов, то в ранце необходимо было иметь 4 грана раствора морфия, хлороформ, oleum martis, раствор каустической соды, йодоформ, настойку опия, solutio acidi thimolici и эфир.
Глава 12.
РЕЛИГИЯ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ
Постоянное напряжение на морской службе необходимо было как-то снимать. И вполне естественно, что у офицеров было куда больше возможностей для смены обстановки, нежели у нижних чинов. Впрочем, при желании и простые матросы могли достаточно разнообразно проводить время в рамках, предусмотренных морскими уставами.
Наиболее приятным матросскому сердцу развлечением было, естественно, увольнение на берег. В порту можно было выпить на сэкономленные деньги, встретиться с барышней, да и просто прогуляться — не встрою, а попросту, почти как «вольному». В заграничном плавании, правда, существовал языковой барьер, однако матросы обладали редкостным даром — знаками и обрывками фраз на иностранных языках объяснять свои желания.
