Сергей Цыркун - Сталин против Лубянки. Кровавые ночи 1937 года
В это дело оказалась вовлечена группа оккультистов и мистиков, которая под контролем ОГПУ-НКВД проводила исследования в области гипноза, биоритмологии, телепатии и т. п., некоторые из них работали на базе Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ). Гонениям в связи с этим подверглись и видные ученые этого института: завотделом биофизики ВИЭМ П.П. Лазарев, завлабораторией нейроэнергетики А.В. Барченко, завотделом микробиологии О.О. Гартох (последнего как немца по национальности объявили еще и немецким шпионом), директор ленинградского филиала ВИЭМ Р.Э. Яксон (этому латышу, соответственно, добавили обвинение в шпионаже в пользу Латвии) и др. Бокий являлся их куратором, а теперь ему навязали роль главаря заговорщиков.
Вместо Бокия СПЕКО ГУГБ НКВД поручили временно возглавить его заместителю латышу Теодору Эйхмансу, который в прошлом, будучи начальником Соловецкого лагеря особого назначения, любил издеваться над заключенными, заставляя их ходить по лагерю строевым шагом и отдавать честь лагерным вертухаям. Узнав летом 1926 г. о смерти Дзержинского, он приказал расстрелять несколько заключенных из числа бывших военнослужащих царской армии и хвастливо объявил: «Теперь я отомстил за смерть своего учителя товарища Дзержинского!» В 1930 г. он являлся начальником «дикой» Вайгачской экспедиции, представлявшей собою заполярную каторгу на острове Вайгач в Карском море близ Новой Земли по добыче руд цветных металлов. С худощавым удлиненным лицом и холодным отсветом пронзительных, неестественно светлых глаз фанатика, он приглянулся Бокию еще в Туркестане, где служил его помощником. Бокий не забыл его и под следствием, заявив, что они вместе состояли в некой подпольной масонской организации. Кровавый Эйхманс вскоре после этого был арестован и, следуя примеру шефа, тут же перестал быть фанатиком, поспешив встать на путь исправления: он легко и непринужденно признался не только в антисоветском заговоре под руководством Ягоды, но и в том, что состоял в совершенно фантастическом «масонском» заговоре Бокия; в итоге обоих расстреляли.
На следующее утро после ареста Бокия на своей московской квартире на Ленинградском шоссе был взят его коллега и конкурент Александр Формайстер, ныне почти забытый основоположник большинства методов негласного изъятия информации, применявшихся в СССР. Его молодые годы столь же сумрачны, как и у многих других руководителей НКВД. В прошлом польский националист, он не брезговал и уголовщиной, еще до революции был осужден за разбой и убийство беременной женщины к двадцати годам тюрьмы. В местах заключения он гордился своей принадлежностью к преступному миру и глубоко презирал и третировал «политических». Февральская революция распахнула перед ним тюремные ворота (он был освобожден революционной толпою как «узник царизма»), и польский вор устроился служить в милицию. Вскоре, оглядевшись в сложившейся обстановке, новоиспеченный милиционер сбил банду и стал промышлять в Москве вооруженными налетами (наиболее громким среди них считается ограбление фабрики Цинделя [396] ). Будучи ранен в перестрелке с чекистами и отлеживаясь в одном из притонов в Ащеуловом переулке, Формайстер решил вновь легализоваться и поступил на службу на сей раз в ВЧК, где ему доверили должность уполномоченного по борьбе с бандитизмом в Особотделе центра. Причину столь резкой перемены в своей биографии он впоследствии объяснил доступностью комендатуры ВЧК: «…так как никакого учета оружия в ОГПУ не было, поэтому я брал то оружие, которое мне нравилось». Впоследствии при обыске у него дома обнаружили целый арсенал. Но перестреливаться с бывшими коллегами по бандитизму за небольшое жалованье в голодной, разоренной Гражданской войной стране ему не хотелось, и он вскоре перевелся на закордонную работу, в короткий срок за государственный счет, по словам его биографии, «исколесил почти всю Европу: выезжал в Латвию, Литву, Эстонию, Финляндию, Швецию, Норвегию, Польшу, Италию, Германию». Вскоре старому бан диту поручили возглавить 1-е отделение КРО ОГПУ, которое ведало перлюстрацией, выемкой и обработкой дипломатической почты иностранных государств, оперативным обслуживанием иностранных дипломатических миссий и представительств.
И здесь неожиданно расцвел его талант. Не постеснявшись привлечь в качестве инструкторов старых специалистов царского Охранного отделения по организации так называемых черных кабинетов, он в короткий срок обучил своих сотрудников методам тайного физического проникновения (ТФП), вскрытия хранилищ дипломатической почты, подделки пломб и печатей, подмешивания дурманящих препаратов дипкурьерам, а чуть позже стал использовать технику прослушивания. Он первым создал для этих целей техническую лабораторию, а затем и передвижную вагон-лабораторию, которую прицепляли к поездам с международными вагонами для дипломатов. В итоге все иностранные посольства, консульства, а также представительства частных лиц были нашпигованы подслушивающей аппаратурой и агентурным аппаратом. Благодаря Формайстеру через несколько лет дипломатическая тайна в СССР просто перестала существовать. В начале 30-х гг. созданное Формайстером подразделение (ООТ – отделение оперативной техники) передали в подчинение Паукеру. Не сработавшись с последним, Формайстер перешел в Исполком Коминтерна заместителем начальника ОМС (отдела международной связи). Под этим названием скрывалась мощнейшая диверсионно-разведывательная организация, которая в интересах СССР вела сбор информации, вербовку и подрывную деятельность по всему миру. Формайстер слишком хорошо был об этом информирован, чтобы оставаться на свободе. Дни его были сочтены, и церемониться с ним никто не собирался. Били его нещадно. На тюремном фото он изображен с забинтованной головой. Продержавшись два месяца, он признал себя польским шпионом и затем был расстрелян [397] .
День ареста Бокия увидел еще одно важное перемещение в лубянских коридорах власти. Ежов вызвал своего заместителя Агранова и приказал ему отправиться в Саратов. Это поручение связано с арестом начальника УНКВД по Саратовской области, довольно колоритной личности. В прошлом прибалтийский барон Ромуальд фон Пильхау, троюродный брат Дзержинского, он с головою ушел в революционную деятельность и сменил имя, став Романом Пилляром. Во время войны с Польшей он попал в польский плен, его обменяли по условиям Рижского мирного договора на пленных поляков. Один из самых видных чекистов 20-х гг., он категорически возражал против принятия в ВЧК Сосновского; вероятно, поэтому Сосновского впоследствии перевели к нему заместителем – видимо, для того, чтобы они следили друг за другом и о любых подозрительных вещах или связях докладывали в Москву. После ареста Сосновского Пилляра стали разрабатывать как его «сообщника», к тому же Сосновский со старой обиды дал на него соответствующие показания.
16 мая его арестовали, но Агранов получил приказ в Москву арестованного не сопровождать, а остаться в Саратове и возглавить местное УНКВД. Само по себе это не было для Агранова чем-то новым. В свое время, сразу после убийства Кирова, он по поручению Ягоды временно возглавил ленинградское УНКВД, чтобы провести чистку среди ленинградских чекистов. Теперь ему предстояло провести такую же чистку среди чекистов Саратова, начиная с замначальника УНКВД Сергея (Сурена) Маркарьяна, который при Ягоде являлся замначальника ГУРКМ.
Приближалась очередь Миронова. Показаний о его причастности к «заговору Ягоды» было собрано более чем достаточно. Измотанный «следственным конвейером» Эйнгорн показал, что его шеф Миронов являлся немецким шпионом [398] . 26 мая услужливый капитан госбезопасности Коган получил от морально раздавленного Ягоды уличающие показания в отношении Миронова о причастности к антисоветскому заговору [399] . Вероятно, в чекистских кругах пошли разговоры о собранных на Миронова материалах, потому что в те дни определенную ак тивность проявил многолетний ближайший соратник Миронова Дмитриев. Даже находясь в Свердловске, вдали от эпицентра событий, прирожденный ловкач и хитрец держал нос по ветру. Опасаясь, как бы его не притянули к делу Миронова, он применил проверенный прием – поспешил с доносом на Решетова, помощника недавно арестованного Шанина по транспортному отделу ГУГБ, по совместительству аграновского выдвиженца и, вероятнее всего, соглядатая. После ареста Шанина Решетов утратил всякую полезность для нового руководства НКВД, а его покровитель Агранов, потеряв контроль над ГУГБ, стал лишь одним из многих заместителей Ежова и ничем уже не мог ему помочь. Единственный шанс Решетова на спасение состоял в том, чтобы затеряться в массе третьестепенных исполнителей, забиться в щель. Оттуда-то и извлек его своим доносом Дмитриев: он сообщал, что Решетов, будучи его предшественником в должности начальника УНКВД по Свердловской области, «помогал эсерам, не разрабатывал троцкистов» [400] . В итоге Решетов был 8 июня арестован и затем расстрелян, а Дмитриев сумел избежать волны арестов, связанной с преследованием выдвиженцев Миронова.
