Дуглас Кеньона - Запрещенная история
В хаотическом мире, где всем правят диссонанс и диссонансная музыка, едва ли есть надежда, что можно преодолеть эту силу. Однако Митчелл сохраняет оптимизм.
«Подобное само себя изживет, — уверен он. — Конечно, всегда признавалось, что музыка обладает наивысшей силой по сравнению со всеми остальными видами искусства. Как считал Платон, формы правления фактически соответствуют формам музыки. Поэтому древние были очень осторожны и контролировали музыку, какофония не допускалась. На праздниках каждый год звучала одна и та же музыка, народ завораживали ею. Оказывая такое воздействие, можно влиять на разум.
Музыка — значительно более мощное терапевтическое средство. Конечно она и другие виды искусства, как мы видим в наши дни, угрожают обществу хаосом. Это сосуд, который не только отражает, что происходит в настоящий момент, но и действительно определяет, что произойдет в будущем. К чему все это приведет, я и сам не имею ни малейшего представления. Все чаще и чаще думаю — все в руках Господа. А в настоящее время происходит некий алхимический процесс, изменения придут из самой природы в результате естественного процесса причинно-следственной зависимости. Все находится в хаотическом беспорядке, мы реагируем на это, стараясь найти источник порядка — ищем, взываем к нему. И только затем последует откровение».
Возможно ли, чтобы это долгожданное изменение произошло без катаклизма?
«Каждая вещь, сделанная руками человека, каждая созданная вещь рано или поздно кончается, — говорит Митчелл. — Это столь же неизбежно, как завтрашний восход солнца. Все эти плоды обречены. Все, что имеет искусственное происхождение, не может существовать в течение длительного времени. Вспомните о крахе коммунизма. Он казался таким прочным, таким управляемым, — но исчез практически за ночь, уничтоженный собственными противоречиями, присущими ему. Народ больше не мог выдержать этот режим. Это так похоже на падение Вавилона note 11. Сегодня кто-то демонстрирует свое богатством великолепие, а завтра будто его и не было. Нет сомнений — все известные нам институты рухнут. Вопрос о том, будет ли этот процесс упорядоченным? Чем глубже мы погружаемся в мегаломанию и зависимость от искусственных систем, тем более резкой будет реакция».
Митчелл видит четкую параллель между описанием разрушения Вавилона в Откровении, и падением Атлантиды, о котором говорил Платоном. Он полагает, что эта история является предупреждением об опасности определенного порядка:
«Платон очень ясно сообщил о геометрической схеме, плане общего расположения Атлантиды. Он, фактически, не был адекватным, как любая искусственная вещь. Ведь в основе было заложено число 10. Идеальный город Платона основан на числе 12. Он видел, что в Атлантиде преобладал смертельный элемент. Она рухнула…
Это связано с нарушением фундаментального закона, — продолжает Митчелл. — Она постоянно разрасталась и, в конце концов, привела к полному краху всего. Жизнь ведет нас через этот процесс откровения, что, вообще-то, невозможно было представить всего сто лет назад или менее. Нам продемонстрирована идея существования космологической схемы, имеющей прекрасное численное, геометрическое выражение. Эта схема представляет наилучшее отражение космоса. Сам процесс создает совершенные схемы в наших умах, а позднее он отразится на структуре общества.
Затем, безусловно, через много поколений, то, что начиналось с откровения, превращается в железный закон. Он становится несправедливым, приводя к процессу, в результате которого идеал превращается в Вавилон, готовый к уничтожению. Лучшая из возможных космологических схем, на которой основаны институты общества, позволит людям существовать в течение долгого времени. Но ни одна материальная вещь не может быть вечной. В конце концов, все превращается в прах».
Но приятная новость, как говорит Митчелл, заключается в том, что человеческая природа всегда переживает любую систему тирании, навязанную ей. Она, как феникс, возрождается вновь. В наши дни мы живем, как летучие мыши в развалинах покинутого дома — среди реликвий и руин прошлого. Это происходит не только на физическом, но и на ментальном уровне: мы цепляемся за устаревшие формы мышления. Если кто-то стремится освободиться от застарелых чар, то ему следует бросить вызов господствующим мифам. Именно так вызов был брошен самим Митчеллом самой распространенной теории биологии — эволюционной.
«Не то, что они ошибочны, — поясняет автор исследований Атлантиды. — Дело в том, что они не являются исчерпывающими и остаются произвольными. В таком виде эти мифы распространяются через школы и колледжи. Необходимо бороться с ними, чтобы приблизиться к пониманию реального положения дел. Если вы примете близко к сердцу чье-то научное объяснение, то обречете себя на беспокойную жизнь. Ведь известно, что теории, которые представляют как застывшие, всегда меняются. Если поверите в то, чему учат в школе сейчас, то к тому времени, когда достигнете моего возраста, вы окажетесь действительно слишком старомодным».
Глава 18. ПЛАТОН. ИСТИНА
«Египетскую легенду об Атлантиде, которая также распространена в фольклоре народов с берегов Атлантического океана — от Гибралтара до Гебридских островов, а также у народа йоруба в Западной Африке, — нельзя отбрасывать, как чистую фантастику».
Роберт Грейвс, «Греческие мифы»
В качестве единственного сохранившегося сообщения об Атлантиде, дошедшего до нас из античности, описание Платона представляет важнейший источник в распоряжении исследователей, продолжающих поиски исчезнувшей цивилизации. Его работа продолжает привлекать внимание как скептиков, стремящихся отрицать существование Атлантиды, так и истинных сторонников Платона. Последние утверждают, что каждое слово, написанное им, буквально соответствует фактам. Однако непредвзятое прочтение изложенного в диалогах «Тимей» и «Критий» создает у читателя впечатление, что описание столь просто изложенных событий можно найти в работах Геродота и Фукидида. Это легко проверить.
Боги, богини и титаны, как и положено, призваны для воплощения сил природы, судьбы и отдаленного прошлого. Их призывали к действию практически в каждой греческой истории. Как таковые, мифы были метафорами в большей степени, чем сами религиозные персонажи. Но, в основном, сообщение Платона — это рассказ о людях и событиях в средиземноморском царстве. Он не слишком поражает наше воображение.
Рассказ, как таковой, кажется больше фактическим, чем невероятным, благодаря своему прямому, не прикрашенному ничем изложению. Как писал Уильям Блекетт в своей книге «Потерянная история мира» в 1881 г., «Платон излагает события совсем по-другому. Отличаясь простотой изложения, без затаенного мистицизма и фантазии, его изложение происходящего приобретает форму упоминания о великом историческом событии».
Наиболее частый довод, выдвигаемый против обоснования существования Атлантиды, описание которой приводится в диалогах «Тимей» и «Критий», заключается в следующем. Платон якобы хотел, чтобы его работу воспринимали проста как художественное изложение представлений об идеальном государстве. Хотя очевидно, что он восхищается высоким уровнем культуры Атлантиды, она не является зеркальным отражением общества, описанного в работе «Республика». Имеется весьма значительное, если не фундаментальное различие между этими двумя государствами. Его авторитарный идеал режима, управляемого философами-царями, представлял собой единое национально-осознанное государство. Атлантида же — широко разбросанную конфедерацию различных народностей со старой монархической системой управления. Монархам же не позволяет захватить абсолютную власть совет, состоящий из людей с родословной, достойной царской.
Даже если Атлантида была придумана после «Республики» (что не так), дополнение ненужного, нефилософского материала (пространные описания архитектуры, ипподромов и т. д.) не могло иллюстрировать ни одну из идей, которые уже исчерпывающе рассмотрены ранее. Это могло превратиться избыточное, ненужное повторение того, что не имело параллелей в прежних трудах.
Более того, в Атлантиде развивалась коррупция — причина наказания ее богами. Едва ли Платон хотел увековечить в качестве своего идеала такую судьбу общества. Его история приобретает более правильную трактовку, если мы поймем — она не предназначалась стать каким-то исключением, аномалией в ряду его философских работ. Она задумана скорее как первая часть незаконченной антологии, посвященной основным событиям, которые формировали историю мира до времени Платона. Возможно, если учесть ее характер, диалоги — это пояснительная история к еще одной философской работе.
