Френсис Кроуфорд - Две любви
- Вы остаетесь здесь,- сказал холодно Жильберт,- как будто вам все равно, что триста дам Франции будут раздавлены, и наш брат-англичанин ничего не может сделать, чтобы им помочь.
Дунстан поднял брови и посмотрел на своего господина, не поднимая головы.
- Я не так равнодушен, как король, сударь,- ответил он просто, указывая пальцем по направлению группы придворных, среди которых в пятидесяти футах ясно было видно бледное и суровое лицо короля.- Франция могла бы сгореть на его глазах, а он скорее будет молиться о своей душе, чем поднимет руку, чтобы спасти жизнь других.
- Вы так же бесчувственны, как он,- возразил Жильберт почти с гневом, волнуясь в своем седле от большого нетерпения и чувствуя себя бессильным.
Дунстан не сразу ответил и своими острыми зубами нервно закусил угол нижней губы. Вдруг он наклонился и поднял какой-то предмет, на который он наступил. Жильберт на это не обратил внимания.
- Вы желаете раздвинуть толпу, чтобы дать королеве место? - спросил Дунстан.
- Очевидно я этого хочу.
Жильберт посмотрел вопросительно на Дунстана, хотя его голос быль суров.
- Но мы не можем проложить ей дорогу сквозь толпу, - прибавил он, все еще смотря перед собой. Дунстан принялся тихо смеяться.
- Ставлю на пари мою жизнь за новую куртку, что я могу заставить эту толпу вертеться, как волчок. Но вы, я знаю, не можете этого сделать.
- Почему? - спросил Жильберт, быстро наклоняясь, чтобы лучше расслышать.- Что вы хотите сделать, чего я не могу?
- То, чего благородная кровь никогда не может исполнить,- сказал слуга с оттенком горечи.- Получу ли я новую куртку, если спасу леди Беатрису и королеву Франции?
- Двадцать! - ответил Жильберт.- Все, что вы потребуете, но только делайте скорее.
Дунстан наклонился и что-то еще поднял из-под ноги.
- Я только мужик,- сказал он, поднимаясь,- но я могу рисковать жизнью для дамы так же, как и вы, и если я выиграю, то хочу получить лучше меч, чем новую одежду.
- Вы получите более, чем это,- ответил Жильберт, изменившимся тоном.Но если вы нашли средство для спасения, ради Бога, торопитесь, как раз время!
- Прощайте, сударь! - сказал Дунстан.
Жильберт услышал эти два слова, и пока они еще звучали в его ушах, Дунстан проскользнул между оруженосцами и рыцарями, окружавшими их, и вскоре скрылся.
Не прошло и минуты, как воздух наполнился диким воплем с грозными и ясными словами, которые тысячи людей должны были слышать с самого начала, и все-таки они повторялись беспрестанно.
- Король обманул нас!.. Король изменил кресту!..
В этот самый момент из ловко напрактиковавшейся руки Дунстана полетел камень и ударил лошадь короля между глаз, в богатый налобник, весь вышитый золотом. Конь грозно встал на дыбы во весь рост, и прежде чем он наклонил голову, чтобы броситься, гневный крик Дунстана снова рассек воздух, и второй камень ударил прямо в грудь короля, он скатился сначала на седло, затем на землю.
- Король нам всем изменил!.. Изменник!.. Изменник!..
Никогда еще не видели такой массы лихорадочных и пораженных ужасом людей, внезапно растерявшихся от неоспоримой очевидности большого поражения, которое может погубить их самих.
Прежде чем закричать, Дунстан проскользнул между людьми, не знавшими его ни с виду, ни по имени, и второй камень еще не достиг своей цели, как он исчез и очутился на другой стороне. Теперь он был молчалив, губы его были сжаты, и черные непроницаемые глаза смотрели вперед. Он исполнил свою работу и знал, что с ним случится, если его узнают. Но никто не обращал на него внимания.
Беспорядочная толпа поспешила к королю с возрастающей яростью, как переменчивое море во время зимней бури, ревя и вопя. Большинство хотело побить его камнями и разорвать на куски, но многие, более зрелые и хладнокровные, сомкнулись вокруг него, плечо к плечу, с обнаженными мечами, блестевшими под солнечными лучами, решившись защищать своего государя.
В один момент были забыты немецкие беглецы, император и его армия; сама идея святой войны и креста исчезла среди неистового беспорядка наступавших и твердой защиты партизанов короля. Неизмеримая масса людей, которые неслись вперед, подталкиваемые находившимися позади, заставляли Людовика и окружающих его продвигаться на более возвышенное место. В своей жестокой беде, почти отчаиваясь освободить своих спутниц от погибели, королева издали слышала новое смятение и почувствовала, что теснившая их толпа наконец отхлынула. Слово "изменник" проносилось, как быстрое эхо, из уст в уста, беспрестанно повторяемое с гневом или с недоверчивостью, так что не было человека из ста тысяч, уста которого не произносили бы роковых слогов. Элеонора видела, как ее муж и его приближенные вынули мечи и махали ими в воздухе, стоя на холме, она услышала позорное слово, и жестокое презрительное выражение оживило на минуту ее лицо. Она знала, что обвинение было ложно и безусловно бессмысленно для честных сердец; все-таки она ненавидела мужа и в особенности потому, что безумец мог бросить ему в лицо такое слово. Обеспеченная авторитетом и территориальным богатством гораздо большим, чем король, а также популярностью, какой он никогда не добился бы, она смотрела на него, как на презренного царька, за которого вышла замуж, благодаря самой безумной ошибке. Разорвать этот союз, если это возможно, сделалось целью ее жизни.
С минуту она смотрела на него издали чрез море голов, которое уже начало удаляться. Ее кобыла сделалась теперь спокойнее, находясь в более широком пространстве, так как это было послушное животное; но многие из лошадей других дам все еще продолжали лягаться и вставать на дыбы, хотя они были так сближены одна к другой, что не могли причинить себе большого вреда. Она видела, как рыцари пролагали себе дорогу к королю, и как большой отряд пехотинцев им сопротивлялся в то время, как постыдные слова еще гремели в воздухе. Хотя она презирала короля, но старый инстинкт благородной женщины, гнушающейся народом, заставил ее вздрогнуть; лицо ее побледнело, и в то же время она чувствовала, как гнев сжал ей горло. Вокруг нее тогда образовалось место, так как громадная толпа отхлынула от нее, распространилась, как река, и разделилась на холмах, где она встретила мечи рыцарей, а затем разлилась. Королева обернулась, чтобы видеть, какие дамы находились ближе к ней, и увидела свою знаменосицу Анну Ош, боровшуюся со своим вставшим на дыбы конем. А за ней следовала спокойная и бледная Беатриса на горячем венгерском коне, слишком большом для нее, но которым, по-видимому, она управляла с необыкновенной ловкостью. Маленькая и тоненькая, она была в своей деликатной кольчуге, казавшейся с виду не толще серебряной рыболовной сети. Ее талия была наполовину прикрыта длинным зеленым оливковым плащом с пунцовым крестом на плече, а на легком стальном шлеме красовалось серебряное крыло голубя.
Ее глаза встретились с глазами Элеоноры и настолько загорелись симпатией мысли, что они понимали друг друга с одного взгляда. Правой рукой королева подняла свое копье, затем она взяла немного налево и, склонившись вперед, закричала тем, которые следовали за ней.
- Дамы Франции! Народ окружил короля. Вперед!
И легкая арабская кобыла пошла галопом прямо на толпу. Элеонора более не смотрела позади себя, размахивала своим копьем сильно и энергично и была готова броситься на толпу. Вслед за ней следовала Анна Ош, древко штандарта было приделано к стремени, а ее рука проходила через ремешок, так что кисти ее обеих рук были свободны. Она держалась на седле прямо, хотя лошадь ее пустилась бешеным галопом, вытянув шею, подняв глаза с красными открытыми ноздрями, счастливая, что освободилась от всякого стеснения. Затем следовала легкая, как перо, Беатриса на своем толстом венгерском коричневом коне, несшемся, как ураган; его чуткие уши были откинуты назад, а из-под трепетавших губ виднелись желтоватые зубы. Но из остальных трехсот дам ни одна не следовала за ней. Они не поняли приказ королевы, не слышали его, не могли управлять своими лошадьми или боялись. Три женщины приближались к народу, который был от них на расстоянии четырехсот шагов.
Они скакали за ней, не беспокоясь, что одни, и не спрашивая себя, что могут поделать три женщины против тысячи мужчин, возбужденных яростью. Но народ услышал стук копыт двух грузных лошадей и легкие шаги арабской кобылы, звучащие быстро и твердо, как пальцы танцовщика на тамбурине. Сотни глаз стали смотреть, кто так быстро скакал, и тысячи мужчин обернули головы, желая узнать то, на что смотрели другие. Все, заметив королеву, поспешили направо и налево, чтобы дать место не столь из уважения к ней, сколько из опасения за себя. Вдали на холмистой местности мятеж стих так же внезапно, как начался; воины отступили, и многие пробовали спрятать лица из опасения быть узнанными. Целое море человеческих существ разъединилось перед стремительными наездницами, как слой облаков рассеивается, подгоняемый зимним северо-восточным ветром, и белый конь пронесся, как луч света среди длинных линий суровых лиц и сверкавшего оружия.
