Ярослав Шимов - Меч Христов. Карл I Анжуйский и становление Запада
Договор с самого начала поставил Карла Анжуйского в крайне непростое положение. Несмотря на то что к 1263 году граф уже навел порядок в своих французских владениях, обеспечив регулярное пополнение казны налогами, да и экспедиция во Фландрию, как говорилось выше, принесла ему неплохой доход, Карл так и не стал правителем, не испытывавшим недостатка в денежных средствах. Надежды на то, что король Франции окажет щедрую поддержку сицилийскому предприятию Карла, не оправдались: Людовик копил деньги на новый крестовый поход против мусульман. Не отказал брату, правда, Альфонс де Пуатье, всегда относившийся к Карлу с большей теплотой, чем Людовик. Однако его взнос в кассу сицилийского похода составил 12 тысяч парижских и 5 тысяч турских ливров серебром{200} — сумма сама по себе немалая, но для столь масштабного предприятия не столь уж существенная. В то же время папство в согласии с французской короной обложило церковь во Франции специальным налогом — десятиной (10%) в пользу готовящегося похода. Как утверждает Джин Дюнбабен, «эффект первоначального оттока капитала из Франции в помощь экспедиции 1265–1266 годов — как церковной десятины, так и пожертвований отдельных крестоносцев — был столь велик, что рассматривается [историками] как фактор, внесший свой вклад в упадок ярмарок в Шампани, служивших начиная с 1210-х годов основным центром французской торговли с итальянскими купцами»{201}.
Тем не менее обязательства перед папой не только грозили опустошить карманы Карла, но и были внутренне противоречивы: в случае успеха сицилийской экспедиции новоиспеченный король не смог бы платить Риму то, что ему причиталось, не увеличив налоговое бремя своих новых подданных. Согласие Карла с жесткими финансовыми условиями, выдвинутыми папой, привело к тому, что в Сицилии он с самого начала был не в состоянии играть роль щедрого государя, а это неизбежно несло с собой политические проблемы и недовольство обложенного податями населения. Корни «Сицилийской вечерни» были заложены двумя десятилетиями раньше. Учитывая это обстоятельство, «масштабы успеха Карла на юге Италии к 1285 году, возможно, более удивительны, нежели поражение, понесенное им в итоге на Сицилии»{202}.
Честолюбие графа Анжуйского, однако, было таково, что он согласился с поставленными условиями. Тем более что к тому времени, когда войско для похода было собрано, на престоле святого Петра вновь произошли изменения, которые Карл мог считать благоприятными. Урбан IV умер, и в начале февраля 1265 года кардиналы избрали новым понтификом Ги Фулькуа, бывшего советника и приближенного Людовика IX. Он был более дипломатом, нежели священником, — ведь и духовным лицом Ги стал уже в зрелом возрасте, после смерти своей жены. Новый папа, вошедший в историю как Климент IV, был убежденным сторонником сицилийского предприятия Карла Анжуйского. Вдохновляемый понтификом, Карл выступил в главный поход своей жизни. Дадим слово Виллани: «В 1265 году Карл, граф Анжу и Прованса, собрал своих баронов и рыцарей, устроил им смотр и запасся денежными средствами для путешествия. Командиром и вождем полутора тысяч французских рыцарей, следовавших в Рим через Ломбардию, он назначил графа Ги де Монфора, а сам отпраздновал день Христова Воскресения с Людовиком Французским и другими своими братьями и друзьями, а потом внезапно выехал из Парижа с небольшой свитой… Он добрался до Марселя в Провансе, где заранее велел приготовить 30 вооруженных галер. На эти галеры он погрузился с сопровождавшими его из Франции вооруженными баронами и с некоторыми баронами и рыцарями Прованса и пустился по морю в Рим, подвергаясь величайшей опасности, ибо Манфред навербовал в Генуе, Пизе и [Сицилийском] королевстве более 80 галер, которые стерегли Карла на море… Но Карл, будучи отважным и храбрым государем, двинулся в путь, невзирая на козни врагов, памятуя поговорку, вернее, философское речение, гласившее: “Усердие превозмогает злую судьбу”»{203}.
Последние слова можно считать неофициальным девизом Карла: во всей своей дальнейшей деятельности он исходил именно из этого принципа.
Последняя битва короля Манфреда
То, что Карлу с его небольшим отрядом удалось ускользнуть от гораздо более многочисленного флота Манфреда и высадиться в устье Тибра в окрестностях Рима, можно считать маленьким чудом. Тем временем войско под командованием Ги де Монфора, следовавшее на юг по суше, петляло и маневрировало, пытаясь избежать стороживших его местных отрядов, союзных Манфреду. Появление французов всколыхнуло давнюю вражду гвельфов и гибеллинов, веками разделявшую Италию. Гвельфы, сторонники папы, помогали Монфору и его рыцарям избежать ловушек, расставленных гибеллинами, поддерживавшими Манфреда. В результате продвижение небольшого французского войска по Северной и Центральной Италии растянулось на много месяцев, но оказалось успешным. В декабре 1265 года французы «достигли Рима. Их приход весьма утешил графа Карла, устроившего им почетный и торжественный прием»{204}. С Монфором в Рим прибыла и порядком измученная перипетиями трудного пути Беатриса, супруга Карла, которую тот не решился взять с собой в морской поход, считая его более опасным, чем сухопутный. В общем и целом под знаменами Карла Анжуйского собралась по тогдашним меркам значительная сила: по оценке Джона Франса, это была «весьма многочисленная и хорошо оснащенная армия численностью примерно в 4 тысячи конных и от 10 до 12 тысяч пеших воинов»{205}.
Кто, собственно, сопровождал претендента на сицилийский престол в его походе, объявленном церковью крестовым? Кто шел за ним и был готов рисковать жизнью во имя того, чтобы сделать младшего брата французского короля королем Сицилийским? Нам известны в основном сведения о представителях аристократических семей из Северной Франции и Прованса, вставших под знамена Карла. Простые воины, как можно предположить, состояли из двух категорий, баланс между которыми, основываясь на имеющихся скудных данных, установить трудно: отчасти наемники, отчасти верные слуги своих господ, отправившихся вместе с Карлом покорять неведомые земли на юге. В целом «надежда на духовное вознаграждение, желание приумножить то, что рассматривалось как сугубо французские достижения[102] и возможность улучшить собственное положение, — все это действовало как мощные стимулы для добровольцев, шедших сражаться за Regno»{206}.
Вскоре после прибытия Карл довольно прочно утвердился в Риме и даже был возведен городскими властями в звание сенатора. Сенаторский титул, в отличие от античных и ранних средневековых времен, в XIII веке означал положение ведущего городского магистрата с широкими полномочиями, своего рода светского диктатора. Приняв это звание, Карл нарушил один из пунктов договора с папой и впоследствии, став королем Сицилии, вынужден был отказаться от сенаторства. Но в 1265 году это звание очень пригодилось ему, означая фактически лидерство в гвельфской партии и предоставляя графу Анжуйскому определенную независимость, в том числе и в отношениях с его не слишком щедрым покровителем — папой. Кроме того, Карлу удалось переманить на свою сторону нескольких влиятельных вельмож, которые располагали наемными отрядами, с чьей помощью контролировали ряд областей в окрестностях Рима. Гибеллинская партия в Риме фактически распалась. Манфред, поначалу выражавший радость по поводу того, что Карл, оказавшись в Риме, стал «птичкой, которая залетела в клетку», теперь имел основания для беспокойства. С 28 июля 1265 года, когда четыре кардинала, посланные Климентом IV, совершили над Карлом Анжуйским обряд инвеституры, он официально именовался королем Сицилии.
Между тем Манфред повел себя странно. Его войско выдвинулось было за пределы Regno, в окрестности Рима, но действовало нерешительно. В районе Тиволи произошел ряд стычек между французскими и сицилийскими отрядами, однако до решающего сражения дело не дошло. Затем Манфред удалился на юг. Дональд Мэттью предполагает, что он, возможно, «имел весьма амбициозный план — заманить Карла вглубь королевства, дав тем самым себе возможность собрать все свои силы и одновременно вынудив Карла растянуть коммуникации, соединявшие того с его базой в Риме»{207}. Кажется, это предположение страдает анахронизмом. Подобным образом могли действовать, к примеру, русские войска против Наполеона в кампании 1812 года, однако в XIII веке воевали иначе. Битва, проигранная государем на собственной территории, могла привести к моментальной смене лояльности многими баронами, а значит, и к окончательному поражению. Рожер II в свое время смог удержать власть во многом благодаря тому, что все свои поражения он потерпел на юге материковой Италии, но его базу на острове Сицилия они не затронули, так что король всегда имел возможность восстановить силы и взять реванш. Правление Манфреда отличалось тем, что он перенес центр своей власти с острова на материк. Пойти на решающее столкновение с Карлом за пределами Regno, неподалеку от Рима, для него имело смысл — даже проиграв, он мог бы отступить в пределы своих владений и подготовить там оборону. «Заманивать» же врага вглубь королевства, напротив, было чрезмерным риском, и если Манфред действительно хотел этого (ясных документальных подтверждений тому нет), то он совершил роковую ошибку.
