Сергей Охлябинин - Повседневная жизнь Русской армии во времена суворовских войн
9-е. Подполковнику Кологривову быть в эскадроне гусар, как в лейб, так и в его полку и казаками, что и будет составлять полк, прочее ж поступать по уставу.
10-е. Господам генералам другого мундира не носить, кроме того корпуса, которому принадлежат; вообще, чтоб офицеры не носили ни в каком случае иного одеяния, как мундиры».
На том и завершается первый высочайший приказ. На следующий день, 8 января, одних «омундиренных» ждет нечаянная радость, а вот других… В приказе граф Н. И. Салтыков пожалован фельдмаршалом. Бригадир Ростопчин, полковники Кушелев, Аракчеев и Обольянинов — в генерал-майоры. Подполковник Кологривов — в полковники.
Повелено было также в этот день, «чтобы все отпускные гвардии офицеры непременно явились в свои полки в срок по узаконению. Все офицеры, не исправляющие должности, так как камергеры, камер-юнкеры, выключаются из полков вон».
На следующий день 9 ноября, продолжаются производства. Генерал князь Репнин пожалован в фельдмаршалы. А «адъютант его императорского величества императора Нелидов производится в подполковники». За какие же заслуги этот счастливец менее чем через два месяца, то есть 1 января 1797 года, получит чин полковника, а затем в том же году еще и чин генерал-майора, анненскую ленту и звание генерал-адъютанта? Все объясняется очень просто: он ближайший родственник Екатерины Нелидовой — пассии императора.
Однако при всех этих возвышениях собственных подчиненных он, Павел, надо отдать ему должное, остается в прежнем чине, как и был в пору наследничества. Приказ объявляет: «Его императорское величество император сохраняет звание генерал-адмирала во флоте».
10 ноября. Снова приказ: «…Желающие в отставку гвардии офицеры, по указу о вольности дворянства, выслужившие год, отставляются с повышением одного чина, а не выслужа год, тем же чином».
11 ноября генерал-поручик Мелиссино пожалован в генерал-аншефы.
О Мелиссино можно бы рассказать и поподробнее. Именно благодаря этому добросердечному генералу, тогдашнему директору кадетского корпуса, Алексей Аракчеев стал кадетом. Причем одним из лучших в корпусе. Здесь же, при корпусе, он оставлен учителем арифметики, геометрии и артиллерии.
Некоторые современники полагали тогда, что повышение генерала в звании не обошлось без ходатайства перед императором Аракчеева.
Приказ же от 12 ноября отмечен крайней оригинальностью. «Его императорское величество император всемилостивейше пожаловал графа Чернышева в фельдмаршалы по флоту, которому, однако, не быть генерал-адмиралом».
На этих чинах щедрые милости нового императора не кончаются. По меткому выражению современника, то был не дождь, а ливень всяких милостей и пожалований. Что касается орденов, то Павел «не раздавал, а разметывал их». И снова среди многих десятков отмеченных и Алексей Аракчеев. Так что недавние генералы Ростопчин и Аракчеев сверх поименованных наград получают еще и анненскую ленту. А лично Аракчеев — еще и знаменитую впоследствии вотчину Грузино, под Новгородом.
Гатчинцами завоеванный Петербург
Вот так и прошла, а точнее, проскакала, пронеслась галопом, бешеным аллюром эта первая неделя павловского правления. Однако самым приметным, запоминающимся для императора стал день 10 ноября.
Именно в этот день Гатчинские войска вступают в столицу. Поутру, в раннее для Петербурга время, в половине восьмого часа, государь в сопровождении свиты и наследника выезжает верхом за Обуховский мост. Здесь он поджидает войска и теперь уже во главе их возвращается к Зимнему дворцу.
Когда же войска входят в «алиниеман» на Дворцовой площади, император, обращаясь к пришедшим, громко, с волнением произносит:
«Благодарю вас, мои друзья, за верную ко мне вашу службу, и, в награду за оную, вы поступаете в гвардию, а господа офицеры чин в чин»{71}.
На улицах Петербурга они выглядят непривычно. Некоторые жители не сразу и понимают, какую же страну они представляют и почему вдруг их механический, бесстрастный строй предваряет конная фигура русского императора.
Конечно же, ежедневная, ежечасная муштра сделала свое дело. Движения этих солдат, доведенные до автоматизма, вызывали на улицах города не столько удивление, сколько оторопь.
Правда, самим чинам Русской армии гатчинцы уже были несколько известны. Ведь ежегодно, весной и осенью, Гатчинские войска производили свои маневры. Происходили они в окрестностях Гатчины и Павловска. Руководил же ими лично наследник. Гатчинцам даже довелось участвовать в военном походе в 1788 году, в Финляндии. Туда был отправлен всего лишь один, 1-й батальон, но вскоре и он был отозван (как говорили, за негодностью).
Управление Гатчинскими войсками состояло из 3-х инспекций: пехотной, кавалерийской и артиллерийской. Последней, а затем еще и первой заведовал Алексей Аракчеев.
И вот теперь повелением императора гатчинцев распределяют между полками гвардии. Батальоны 1-й и 4-й поступают в состав Преображенского полка, 2-й и 6-й — Семеновского, 3-й и 5-й — Измайловского. Из егерской роты формируется лейб-гвардии Егерский батальон. Позже это лейб-гвардии Гатчинский, а с 1856 года — уже лейб-гвардии Егерский полк. Жандармский и Драгунский полки входят в ряды славного лейб-гвардии Конного полка. Гусарский полк и казачий эскадрон входят в Гусарский полк, который сто с лишним лет спустя превращается в лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк. И наконец, артиллерийская рота превращается в лейб-гвардии артиллерийский батальон. Большинство же офицеров командируются в полки гвардии в качестве инструкторов для переучивания частей на гатчинский, то бишь прусский образец.
Впечатление, произведенное среди гвардии этим павловским повелением, было неоднозначным. «С какою радостью великие князья увиделись со своими сослуживцами, и с какою печалью мы должны были считать их своими товарищами, — так вспоминал тогдашний гвардеец Измайловского полка Е. Ф. Комаровский. — Иначе и быть не могло, ибо сии новые наши товарищи были не только без всякого воспитания, но многие из них самого развратного поведения; некоторые даже ходили по кабакам, так что гвардейские наши солдаты гнушались быть у них под командою».
А вот отзыв известного нам Николая Саблукова о «гатчинских пришлецах». Хотя он и оставался до конца приверженцем самого Павла, отзыв его настолько же резок, насколько правдив и беспристрастен:
«Что за офицеры! Какие странные лица! Какие манеры! И как странно они говорили! Все они были малороссы. Легко представить себе впечатление, произведенное всем этим на общество, состоящее из ста тридцати двух офицеров, принадлежащих к лучшему русскому дворянству.
Все новые порядки и новые мундиры подверглись свободному разбору и почти всеобщему осуждению. Но мы вскоре убедились, что о каждом слове, произнесенном нами, доносилось куда следует. Какая перемена для полка, который до тех пор славился своим высоким тоном, согласием и единодушием».
Не менее резок в своих суждениях о гатчинцах и другой гвардейский офицер, Лев Энгельгардт:{72}
«Дико было видеть гатчинских офицеров вместе со старыми гвардейскими: эти были из лучшего русского дворянства, более придворные, нежели фрунтовые офицеры; а те, кроме фрунта, ничего не знали; без малейшего воспитания, и были почти оборыш из армии; ибо как они не могли быть употреблены в войне и, кроме переходов из Гатчины в Павловск и из Павловска в Гатчину, никуда не перемещались, потому мало и было охотников служить в Гатчинских войсках. Однако ж несколько было из них и благонравных людей, хотя без особливого воспитания, но имеющих здравый рассудок и к добру склонное расположение».
А поскольку гатчинцы были рассредоточены по гвардейским полкам Русской армии, прекрасно помнившей счастливые, хотя и несколько фривольные (особенно в последние годы екатерининской поры) времена, они-то и служили механическими проводниками одного лишь бессмысленного гатчинского фрунта. Тот же Энгельгардт в своих записках припоминает, что «строгость касательно войск была чрезмерна. За безделицу исключались из службы, заточались в крепость и ссылались в Сибирь; аресты считались за ничто, бывало по несколько генералов, вдруг арестованных на гауптвахте. Гражданским чиновникам и частным лицам было не легче»{73}.
Слов нет, последние годы правления Екатерины были совсем не жестки в отношении гвардии, однако павловские повадки приводят к совершенно неожиданным результатам. Как с горечью вспоминали гвардейцы, при императрице «мы думали только о том, чтоб ездить в театры, в общества, ходили во фраках, а теперь с утра до вечера на полковом дворе, и учили нас всех, как рекрут».
Следующий шаг Павла выглядит совсем уж непонятно: унтер-офицеры вместо ружей получают… алебарды. Такое, с позволения сказать, усовершенствование на плац-параде сразу же делает бесполезными для боя не менее 100 человек. Зачем? Ответа на этот вопрос нет и по сей день.
